Наталья Земскова - Город на Стиксе
Перепробовав все десерты и запив их шампанским, я самоуверенно подумала о том, что обладаю такой роскошью, как относительная молодость плюс относительное время, к которым еще и бонус прилагается — абсолютная безотчетность при их трате. В конце концов, не худший вариант — спустить все это состояние налево-направо. Беспричинное веселье охватило меня и вынесло в самый центр зала. Когда-то я неплохо танцевала и, несмотря на отсутствие регулярной практики, кажется, не утратила былую прыть. Звучала гремучая смесь фокстрота и танго, несколько пар пытались это изобразить на паркете, и я кинулась туда же.
Какой-то мужчина, низко надвинутой шляпой и маской очень похожий на ковбоя, протянул мне руку и повел. Сразу поняв, что танцует он в сто раз лучше (профессиональный танцовщик?), я решила полностью подчиниться и следовать за ним. Мы ловко двигались по незримо очерченному кругу. «Ковбой» вел великолепно, и подчиняться ему, выполнять предложенные им па было просто упоительно. Скоро я привыкла к его замысловатой технике и начала вплетать свои невинные движения, и уже он подхватывал их с азартом. Полуфокстрот перешел в твист, а затем в рок-н-ролл — и мы, разжав руки, будто вырвались на свободу. Но в одиночку получалось не столь эффектно — «ковбой» снова ухватил меня за руки и начал крутить так, что я еле успевала принимать вертикальное положение. Оглянувшись пару раз по сторонам, я с изумлением обнаружила, что мы давно уже танцуем вдвоем. Я шла на пределе, стараясь не выпасть из ритма и вообще не упасть, а мой партнер чувствовал себя настолько свободно, будто отрепетировал этот танец много раз. Понимая, что меня хватит на минуту — не больше, я уже готова была сдаться, но тут музыка кончилась, и музыканты, не сговариваясь, заиграли нам туш под аплодисменты стоящих вокруг зрителей. Представляю. Что это было за зрелище — рок в кринолине!
— А вы молодец, продержались! — с шумом выдохнул мой партнер. Не в силах ответить, я лишь кивнула и рухнула на подвернувшийся стул. Зал кружился перед глазами, сверкая огнями и лицами, и никак не желал вставать на место. Хотелось воздуха и холода, а я, как назло, забыла, где оставила веер.
— Почта! Карнавальная почта! — раздалось прямо над моим ухом, и только тут я вспомнила, что на входе всем участникам бала прицепили на грудь бейджики-номера, как это делалось в старину, то есть на наших школьных вечерах. Повсюду ходили почтальоны в клоунских костюмах, и помни я номерки подруг, можно было бы им написать и поинтересоваться, куда обе они подевались. Не обрели же принцев, в самом деле! Вот и моего ковбойского партнера по танцам как корова языком слизнула — могу представить, как я смотрелась на его фоне… Передохнув и поправив корсет, который в этом не нуждался, поднялась и побрела к балкону, оккупированному курильщиками, но меня остановил «почтальон»:
— Дама в красном, вам три письма!
Три письма, три письма — кто же это?
«Красотка, если в постели ты танцуешь так же резво, как здесь, позвони!» — и номер телефона. Что ж, забавно, у меня есть шанс.
Вторая: «Не теряй, кое с кем ухожу». Это Жанка.
И третья:
«Поворот реки направо,
За четвертой переправой,
На обрыве — прошлый век,
Смотрит с берега ковчег —
Вниз стволом растет береза,
Вверх ручьем пробились слезы.
Здесь получишь ты ответ,
Белых рыцарей секрет.»
2На следующее утро меня разбудили сразу два телефонных звонка. По сотовому звонил Матвеев, просил съездить с ним на квартиру Ирины Диннер, где последние полгода жил Водонеев, — забрать по просьбе дальней родственницы хозяйки Сашины вещи.
По городскому прорезалась Жанна и требовала моего немедленного участия в ее личной драме, тема же вытекала, разумеется, из вчерашнего приключения. Я держала у одного уха Матвеева, у другого — подругу, а в голове молотком стучали шаманские стишки про белых рыцарей. До листочка с ними я даже боялась дотрагиваться. Я даже смотреть не хотела в эту сторону. Какой-то бред, одной мне не разобраться… К кому идти, было абсолютно непонятно (было понятно, что нужно идти). Договорившись с Матвеевым на час дня, я принялась слушать Жанну.
В моих ответах она сейчас не нуждалась, так что можно было по-прежнему прижимать трубку к уху и спокойно делать свои дела. Пока Жанка рисовала до боли знакомый сюжет, я сварила кофе, позавтракала, вымыла посуду, залезла в Интернет, вылезла из Интернета, запустила стиральную машину, погладила юбку, приклеила к ней аппликацию в виде непонятно чего, развесила отстиранные вещички и выползла на балкон, чтобы распознать погоду. Наконец, была произнесена сакраментальная фраза.
— Таким образом, утром я обнаружила себя в объятиях мужчины, — то ли пожаловалась, то ли похвасталась Жанка и, не услышав от меня в нужном месте «Да ну?!», прошипела: — Что скажешь?
— Что-что? Молодец, поздравляю. Это твой стриптизер?
Фрониус онемела:
— Кронина, ты сегодня здорова? Я пятьдесят минут тебе рассказываю! Нет, он не стриптизер. Он серб, он делает евроремонты — не сам, командует рабочими. Причем здесь стриптизер-то?
— Ну, мы вчера про стриптизера говорили.
— Так то — вчера. А это — сегодня!
Судя по всему, серб-евроремонтник произвел на Жан-ку неизгладимое впечатление, и я спросила со всей заинтересованностью, на какую только оказалась способна:
— Где ты его раздобыла?
— О боже! Лиза, в маскараде!
Я растерялась:
— Откуда в нашем маскараде сербы?
Фрониус опять затрещала:
— Представь, он делает ремонт у Красноперова! Ну, помнишь, мясокомбинат? Нет, ты сегодня ничего не помнишь… Да, Красноперову послали приглашение, а тот его отдал Ивару — лень было идти.
— А кто такой Ивар?
— Да боже, серб!
— А, ну да. И что?
— Мы танцевали, а потом сбежали. Он говорит: «Давай сбежим», — и смотрит так печально. Сидели в «Кофе you», затем в японском «Тсуру», затем в «Семь пятниц», в «Занзибаре», домой приперлись в пять утра.
— Домой к кому?
— Лиз, ну, ко мне, ко мне. И знаешь. В общем, Бунин, «Солнечный удар». Со всеми вытекающими.
Жанетта опять пустилась в нечленораздельные подробности, из которых выходило, что ее тронула горькая эмигрантская доля серба по имени Ивар, трагедии которого нам никогда не понять.
— Стой, — проявила я заинтересованность, — у нас здесь что, есть сербы?
— А почему бы им не быть-то? У них война, работы нет. Все двинули в Россию. Большая диаспора — да, человек пятьсот. Ивар здесь восемь лет. Он мне стихи читал по-сербски. Сказал, что сутками работает, и даже некогда жениться. Представь, и паспорт показал.
— Зачем?
— Ну, доказать, что не женат. Я ж не поверила: сама же знаешь, что у них у всех там жены.
— Наши жены — пушки заряжёны, вот кто наши жё-о-ны, — некстати пропела я, чем ужасно обидела Жанку:
— Нет, ну ты можешь хоть чуточку мне посочувствовать?
— Посочувствовать? В чем?
— В ситуации.
— Да в какой ситуации, Жан? Сразу два кавалера — стриптизер и серб. Хотела секса — получила секс.
Молодой холостой гастарбайтер. Для секса — классный вариант, да и корней пускать не надо.
— Нет, он не гастарбайтер. Он дизайнер. Ты мне скажи: он позвонит?
— М-м-м… Ну, посмотрим.
— Я так и знала, так и знала. Мой персонаж, на сто процентов — не надо было в первый вечер. Увидишь, он не позвонит.
— Ну, если твой, то позвонит.
— А если нет?
— Тогда не знаю.
— Все ты, Кронина, знаешь. Ты сама говорила: пять встреч.
— Что пять встреч?
— ГОСТ: до секса — пять встреч, и не меньше.
— Да не ГОСТ, а международный стандарт.
— Ну, так вот, значит, он тоже в курсе.
— Ну, так ты-то у нас нестандартная! — наконец осенило меня.
— Да? — чуть воспрянула Жанка.
— И, в конце концов, есть стриптизер! С ним пока ничего не нарушено.
***Выполнив свой долг в отношении Жанны, которая на ближайшие два-три часа от меня отвязалась и сейчас уже наверняка звонила Томиной, чтобы выпить кровь у нее, я поехала по адресу, который продиктовал Матвеев. Долго плутала в незнакомых дворах, пугающих тишиной и безветрием. Поразившись тому, что в громоздко-бестолковом, оккупированном реками машин и зданий центре существуют дворы с нормальным жизненным пространством и посаженными в середине прошлого века деревьями, я чуть не заблудилась, подпав под обаяние закулисного, изнаночного пейзажа, который так не рифмовался с лицевым. Потрясенная тем обстоятельством, что здесь вполне можно было жить, а именно — гулять с младенцами и выпивать на травке, — я прошла подряд дворов пять, пока меня не вызвонил Матвеев.
— В точно таком дворе нашли Сашку, — не принял он моих восторгов и кратчайшим путем провел к нужному дому. Мы резво поднялись на четвертый этаж построенной в шестидесятых хрущевки и оказались в запущенной, пронизанной характерным для старых квартир запахом, источаемым то ли скоплением вещей, то ли пропитавшими их эмоциями. Невыразительная молодая женщина в красном спортивном костюме впустила нас внутрь, кивнула на огромную сумку в углу и пожала плечами:
