Видади Бабанлы - Когда молчит совесть
— Так какой же фильм мы идем смотреть? — спросил Вугар, заглядывая ей в глаза.
— Итальянский! Прекрасный фильм! Кстати, нам с тобой не мешает посмотреть. Он рассказывает о том, как складывается семейная жизнь двух очень молодых людей.
— Подозреваю, что ты видела его, иначе не стала бы так расхваливать.
— Да, видела, мы с мамой возвращались из кино.
— Но ты же только что утверждала обратное. И не стыдно говорить неправду?
— Мне очень хочется, чтобы ты тоже посмотрел эту картину, я пойду с тобой.
— Понятно! Решила провести воспитательную работу? Хочешь, чтобы я стал похож на героя фильма? Клянусь, можешь быть уверена на сто процентов, что я приложу все усилия, чтобы стать таким, каким меня хочет видеть твое сердце…
— Тогда я буду самая счастливая на свете, — негромко шепнула Арзу. Говорят, семейное счастье — источник всяческого счастья. Я верю в это. А ты?
— И я, Арзу!
— Значит, мы сейчас счастливы?
— Конечно! И будем еще счастливее…
Они шли, взявшись за руки, как дети. Их сердца были переполнены мечтами о будущем. Оно представлялось им добрым и щедрым. Они не знали, что счастье порой зависит не только от их намерений.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
Капризный климат в Баку. Трудно угадать, когда начинается зима, когда приходит весна, а когда наступает лето. В середине зимы вдруг начинает ярко светить солнце, город наполняется весенним благоуханием, а в разгаре весны задувает свирепый норд, обжигая холодом первые робкие листья и бутоны. Даже старожилы, родившиеся и прожившие жизнь в этом полном неожиданностей городе, затруднятся ответить вам, какое стоит время года. Не успеешь привыкнуть к студеным капризам зимы, резким, обжигающим ветрам, и вот уже солнце жарит в спину, и теплая одежда кажется невыносимо тяжелой. Радуются люди: на Апшерон пришла весна. Можно насладиться ароматом весенних трав, послушать шорох новорожденных листьев. Но не тут-то было! Пройдет три-четыре дня, духота наваливается на город. Такая духота, что чертям впору задохнуться. Куда исчезла блаженная прохлада, где найти уголок, чтобы укрыться от жары?
И Вугар не заметил, когда в нынешнем году пришла в Баку весна. Вроде бы и не было ее, а вот уже на дворе жаркое лето. Во всем виновата лаборатория. Казалось бы, позади годы напряженных поисков, бесконечных опытов. А вот теперь, когда дело шло к завершению, все осложнилось. Он снова и снова ставил одни и те же опыты, десять, пятнадцать раз подряд — и не мог добиться желаемого. Сегодняшний результат не соответствовал вчерашнему, завтрашний — послезавтрашнему. Давление то снижалось, то повышалось. Удельный вес не соответствовал коэффициенту преломления света. А то не удавалось добиться необходимой реакции на температуру. И так без конца! Просто беда…
О эти бесконечные часы! Как утомительно сидеть, устремив взгляд в одну точку… Где набраться терпения сотни раз в день слышать одни и те же вопросы:
— Йодное число?
— Вакуум?
— Рефракция?
— Степень чистоты?
Старая Хадиджа-хала подчас не выдерживала. Ее обвязанная марлей голова тяжелела, дремота смежала глаза, и, сидя за аппаратом, она клевала носом, как журавль на старом нефтяном колодце.
А случалось, что за целый день в лаборатории никто не слышал голоса Вугара. Он молча сидел в углу за маленьким письменным столом, склонившись над бумагой, напряженно думал, что-то отмечая в итоговой таблице. Лишь иногда, то ли затем, чтобы размять затекшие ноги, то ли чтобы немного освежить голову и собраться с мыслями, он вставал и тихими, неслышными шагами ходил по лаборатории. Он заглядывал в контрольные приборы и аппараты, подолгу неотрывно смотрел на вакуумметр, стоя записывал показатели температуры. А потом снова садился за стол, снова безмолвные раздумья, проверки и вычисления.
Тихо в лаборатории. Только хрипло и монотонно постукивает вакуумный насос… Порой Нарын нарушала нудную тишину, — заметив, что Хадиджа-хала задремала, она вдруг заливалась звонким смехом, заставляя ее просыпаться и вздрагивать Вугара. А то к месту или не к месту задавала Вугару вопросы, вступала с ним в спор. Хадиджа-хала встряхивалась от липкой дремоты, казалось, по лаборатории пролетал свежий ветерок…
В первые же дни лета Вугару пришлось столкнуться с непредвиденным затруднением: обнаружилась нехватка льда. При испытаниях лед заменял охладители. Доставать его казалось трудно, а это здорово мешало работе. Выручила, конечно, Нарын. Она не стала на этот раз вступать в споры с начальством, никому не угрожала, ни на кого не жаловалась, просто каждое утро приносила в лабораторию два ведра, наполненные голубыми прозрачными кусками льда. Где и как она его доставала, Вугар не знал, а спрашивать не решался.
Но вот однажды утром Нарын появилась на работе расстроенная, озабоченная, — ведра пусты. Шел июль, день стоял жаркий, душный. Раскрасневшаяся, запыхавшись от быстрой ходьбы (словно бежала от погони), Нарын, не проронив ни слова, тяжело опустилась на стул. Вугар из своего угла взглянул на нее с удивлением. Что случилось? Чем так огорчена она? Отдышавшись, Нарын быстро подошла к столику и, по-свойски взяв Вугара за локоть, потянула.
— Идемте, — твердила она настойчиво. — Идемте и проберите его построже!
Вугар в недоумении хлопал глазами.
— Кого?
— Да этого пройдоху!
— Какого? — Вугару передалось волнение девушки. — Вас обидели? Да успокойтесь, расскажите толком!
— Некогда! Пошли, на месте все узнаете…
Вугар неохотно поднялся из-за стола и остановился в нерешительности. Куда идти? Зачем? Если ее кто-то обидел, что он может сделать? Вугар с детства ненавидел ссоры и драки. «Надо успокоить девушку, растолковать, что нельзя связываться с первым встречным негодяем», — думал он и уже хотел сказать: «Леса без шакалов не бывает», но в этот момент Нарын потащила его с новой силой.
— Идемте, говорю вам! Смотришь на его гнусную физиономию — и тошнить начинает! Он зазнался, заважничал, персону из себя строит. «Не признаю, говорит, никаких институтов! И ученых не признаю!» Идиот!.. — Нарын скорчила уродливую гримасу и надула щеки, явно передразнивая кого-то. Чтоб тебе подохнуть, несчастный! Он, видите ли, институтов не признает! Брюхо умнее головы!
Вугар понял, что вовсе не личная обида взволновала Нарын, очевидно, речь шла об интересах лаборатории. Он послушно последовал за ней.
Выйдя из института, они направились к киоску с газированной водой, что стоял на противоположной стороне улицы. Час был ранний, но солнце палило нещадно, казалось, в воздухе пахнет гарью. После сумрачной прохлады лаборатории жара и духота показались Вугару невыносимыми. Возле киоска выстроилась длинная очередь. Широкоплечий толстяк в сетчатой майке, обливаясь потом, торговал водой. Он тщательно мыл стаканы, холодные брызги летели в его мясистое лицо и, смешиваясь с потом, тяжелыми каплями падали на толстый круглый живот.
Увидев Нарын, толстяк прекратил торговлю.
— Опять пришла?! — сердито крикнул он.
Нарын привела сюда Вугара, рассчитывая, что он поддержит ее. Однако, не дав ему слова сказать, сама кинулась в атаку.
— Пришла! — вызывающе ответила она.
— И напрасно! — Толстяк в ярости выкатил глаза. — Человеку один раз говорят, и он все понимает, а я тебе тысячу раз повторял: не дам льда! Все! Разговор окончен.
— Нет, не окончен.
Толстяк злился все больше, но молчал и только сопел. Нарын, тоже молча, смотрела на него.
— Не мешай работать! — не выдержал продавец. — Человеческим языком говорят. Не зли меня понапрасну!
— Ишь ты! «Не зли»! Важная персона. Видите ли, если он изволит разгневаться, земля наденет траур!
Толстяк побагровел от злости, его огромный живот сотрясался. Ища сочувствия и поддержки, он обратился к очереди:
— Слыхали? Какая наглость! Я ей в отцы гожусь, а она… О времена! В вечность канули срам и стыд…
— Зачем на время клевещете?! — рассердилась Нарын. — Такие, как вы, уродуют жизнь! Вот уж у кого нет ни стыда, ни совести! Водой торгуете, а живот нарастили.
Толстяк вздрогнул, из наполненного стакана выплеснулась вода. Лицо его стало кирпично-коричневым, как увядший цветок граната.
— Вон отсюда! — заорал он. — Вон! Чтобы духу твоего не было! Не то что льда — отравы проси, и то не дам! Или я для тебя из такой дали таскал сюда лед?
— А для кого?
— Для них! — он кивнул на людей, терпеливо стоящих в очереди. — Для тех, кто изнемогает от жажды под палящими лучами солнца!
Толстяк явно старался заручиться поддержкой очереди. Нарын не дала никому слова сказать.
— Неправда! — крикнула она. — Ты таскал лед для своего кармана, для жирного брюха.
