Факир Байкурт - Избранное
Тут уж я не стерпел:
— Ну и что с того, что нам не довелось за американский доллар подержаться? Иншаллах, и не доведется. Не о деньгах речь. У куропатки хозяин есть — мой внук Яшар. Он без этой куропатки жить не может. Вот о чем речь.
— И я о том же толкую, — вмешался в разговор Сейит. — Деньги в этом деле ни при чем.
— А раз ни при чем, так чего вы фордыбачитесь? Чего, спрашиваю?
Ох и зло меня взяло! Совсем озверел, гад, — готов моему Сейиту в глотку вцепиться, ни слушать нас, ни понимать не хочет.
— Если не понимаешь, Карами-эфенди-ага, повторю, — повысил голос Сейит. — Мой сын души не чает в этой куропатке. В другом случае я бы и думать не стал, подарил бы Харпыру-бею и о деньгах не заикнулся. Не из таковских мы, чтоб жмотиться для друзей. Да пусть он попросит у меня что угодно, не пожалею. Но куропатка не моя. Тут уж я ничего поделать не могу. Ребенка я ни в жисть не обижу.
— Ребенок — святое. Ради дитяти и гордый йигит спешивается, Харпыр-бей.
— Перед младенцем и падишах на колени опустится…
— Послушайте, Эльван-чавуш и Сейит, мы вас обидеть не хотим. Просто беседуем. Послушайтесь доброго совета: не упускайте из рук такие деньги. Ведь задарма, можно сказать, идут к вам.
Ну что за бестолочи! Мы им про одно, они — про другое.
— Сколько раз повторять: не о деньгах речь! — перешел на крик Сейит. — И чего ты, Карами, заладил: деньги, деньги, деньги?.. Будто в них все счастье. И вообще, с чего ты взял, что мы собираемся продавать куропатку?
Молодчина мой сын! Ишь как отбрил! Что ни говори, а моя кровь! Но Карами так просто не прошибешь.
— Ладно, не хочешь брать деньги, так возьми хотя бы ружье и патроны. Он же предлагает…
— Ничего нам от него не нужно! Ни куплей-продажей, ни обменом не занимаемся. А если так уж вас приперло, спросите ребенка, хочет ли он отдать свою куропатку. Согласится — мы с легким сердцем подарим нашему гостю куропатку. Будь Яшар взрослый, мы бы приказали ему. Но ведь ребенок же, ребенок! Мы с отцом так полагаем.
— Выходит, ни денег, ни ружья взять не хотите?
— Богом клянусь, не хотим.
— Тогда попросите что-нибудь другое.
— Ничего просить не будем. Да предложи он нам хоть новехонький самолет, и то не взяли бы. Мы не корысти ищем. Для настоящего друга последней рубашки не пожалеем.
— А чем он тебе не друг?! Устроит на работу у своих же, американцев, тебя устроит, жену твою устроит, Али устроит, может быть, и для Яшара дело подыщет. Чем не друг? Он ведь большой человек, инженер по самолетам. Он все может.
— Погоди, Карами, — вмешался я. — Ты так говоришь, будто вопрос уже решенный. Зачем попусту языком молоть? Давайте лучше к закускам вернемся. Еда остыла, ракы согрелась. Выпьем-ка по маленькой. Гость устал, мы устали. Постели ему постель, да и нам на боковую пора.
— Постель для него уже готовая. Я ему кровать с пружинами уступаю, что стоит в моей комнате. Я купил эту кровать в Анкаре, оттуда аж пер, и ничуть не жалею. Знаете, как эта кровать называется? «Райское ложе», вот как! Пускай спит на этой кровати, а укрывается одеялом, купленным у кочевников. Дочери обрызгают одеяло розовой водой, чтоб пахло приятно. В изголовье поставим хрустальный графин с водой — пускай пьет, если захочет. Ему приглянулся мой войлочный ковер, так я ему с утречка этот ковер в автомобиль суну. Это будет мой подарок ему. Не зря говорится: человек человеку цену знает, а меняла — только деньгам.
И Карами по-свойски хлопнул американа по колену.
— Скажи-ка, Харпыр-бей, этот войлочный ковер гуд?
— Гуд, очен гуд!
— Раз гуд, бери себе! Дарю! Деньги — ноу, ноу мани. Понимай?
Такой поступок Карами ошарашил моего сына (я видел это), больше того — задел за живое. Вот, мол, думает он, Карами американу ковер дарит, а я в такой малости, как куропатка, отказываю… Ох, чует мое старое сердце, добром все это не кончится. И ничего я поделать не могу. Сейит цельных два дня ждал этого прохвоста в Анкаре, притащил к нам в деревню, в горы возил, обихаживал. А сейчас Карами ему поперек пути становится, отбивает у него американа.
А ведь это еще с какой стороны посмотреть, который из подарков ценнее — ковер или Яшарова куропатка. Я своего сына насквозь вижу. Мне ли не понимать, как он сейчас крутит в голове и так и этак, чтоб дело уладить. Не будь меня здесь, он наверняка не устоял бы. Но и я не собираюсь пускать все на самотек. Уж мы с моим Яшарчиком придумаем что-нибудь, чтоб уберечь куропатку.
Американ чего-то там болтал без умолку, дочери Карами одну за другой накручивали пластинки, хозяйка подала нам кофе, Пашаджик затянул песню, а я все думал и думал, до сих пор думаю. Уйти бы из этого поганого дома, но как оставить Сейита наедине со всей этой сворой? Они его вмиг облапошат. «Терпи, Эльван-чавуш, терпи!» — скомандовал я самому себе. Пускай сначала американ уляжется спать, пускай гости разойдутся, вот тогда и мы с Сейдо уберемся восвояси. С моего сына-дурня глаз спускать не след…
Думаете, мне не жаль сына? Еще как жаль. Он ведь, бедняга, весь истерзался. То руки потирает, то пальцы ломать принимается. Для него встреча с американом — редкое везение, и если он упустит свой фарт, то, почитай, всем его мечтам конец. Он станет навроде того кукурузного стебля, чьи корешки червяк источил, — на глазах зачахнет. Я себе душу наизнанку вывернул, чтоб хоть чем-нибудь сыну пособить. Наконец надумал кое-что.
— Время позднее, любезные, — говорю я. — И гостю и хозяевам пора спать, тем более что завтра с утра пораньше вам на охоту отправляться. А вечерком милости просим к нам, к нашему столу. Нынче Харпыр-бей отведал вино богача, пускай завтра отведает бедняцкого хлебушка. Позовем Мухаррема из Авшара с его сазом, хорошие песни послушаем. Будет и у нас застолье, может, лучше, может, хуже, но не так, как здесь.
— Уж если за что берешься, так делать надо наилучшим образом, — обозлился вдруг Карами. — Разве под силу вам принять гостя как следует? Где вы его посадите, где уложите? У вас и веранды в доме нет. А уж мягкой кровати и подавно.
Этот надутый гусак Карами никак в толк не возьмет, что такое человеческое отношение. Только и знает, что кичится своим богатством. Бедняков и за людей не почитает.
— Нет, гад Карами! — Я схватил свою трость. — Не тебя спрашивают, так помалкивай. Пускай Харпыр-бей отвечает. Нет при моем доме веранды, зато есть чистый двор, там и накроем стол. Нет у меня и «райского ложа», зато есть чистые шерстяные матрасы. На них тоже сладко спится. Это и дураку ясно, что ты — богач, а мы — бедняки. Но тебе лучше язык за зубами придержать, когда не тебя спрашивают. Жду твоего ответа, Харпыр-бей.
— Не понимай ваши слова. Ничего не понимай…
— А-а! Когда не выгодно, так «не понимай»! Хитрец ты этакий! Ты есть завтра на охота ходить, вечером в моем доме гостить. Теперь понимай?
— Я есть завтра ехать в Анкара.
— Послезавтра поедешь в Анкару. У меня в доме хорошее вино, куропатки, хорошая шерстяная постель. Переночуешь в бедном доме, а утром в город вернешься.
— Спасибо, спасибо! Большой сэнкю. Я есть очен довольный. Я есть очен просить куропатка Сейит.
Будь ты неладен! Никак его с этой мысли не собьешь. В могилу, видать, решил вогнать меня, старого.
— Эта куропатка не Сейита. Хозяин — мальчик. Он ее очень любит. Сколько раз повторять?
— Я много денег иметь. Я буду давать сто пятьдесят доллар за такой хороший куропатка. Очен гуд куропатка. Сто пятьдесят доллар!
— Хозяин куропатки — мальчик, ребенок. Понимай? Не можем мы отдать тебе чужую птицу. Не проси…
— Эх, будь эта куропатка моя…
— И я бы отдал, будь она моя…
— И я…
Сейит места себе не находил. Измучился, бедняга, навроде того кабана, которому пуля в легкие угодила. Он себя вдвойне униженным чувствовал оттого, что весь этот балаган разыгрывался на глазах Карами и Пашаджика. Не зря говорится: плюнешь вверх — усы обслюнявишь, плюнешь вниз — в бороду угодишь. Но меня он побаивается.
— Неужто, Карами, ты не знаешь простого: есть вещи, которые можно просить, а есть такие, что и просить-то грех. И ты, Пашаджик, должен знать это, — сказал я.
— Разве куропатка из таких вещей, что и просить нельзя? Вот это новости! Такого мы не слыхивали.
— Эта куропатка особенная. Ребенок в нее всю душу вложил. Куда ни пойдет, всюду ее с собой берет. Он без нее и дня не может, и она без него — то же самое. Ее из клетки выпустили в лесу, так она через два дня вернулась, да не одна, а с дружком. Вы помните этот случай. У кого ж рука поднимется отнять ее у ребенка? Попросил бы американ у меня быка — валлахи, отдал бы. Но куропатка не моя. И деньги тут ни при чем. Пускай он даже и не набавляет цену — только время понапрасну тратит. Мы куропатками не торгуем, и мы не из таковских, кто дружбу с деньгами путает. Я все сказал. Пошли, Сейит, отсюда.
