Николай Дежнев - Год бродячей собаки
Прежде чем открыть рот, Дорохов долго молчал, рассматривал светлые стены с современными абстрактно-бессмысленными картинами в тонких серебристых рамах.
— Завтра розыгрыш лотереи, — сказал он наконец. — Запишите выигрышные цифры. Сумма впечатляющая.
— Это значения не имеет, — удовлетворенно улыбнулся Семен Аркадьевич. — Случайные деньги никому не нужны. Назови комбинацию третьего выигрыша. В нашей стране не стоит лишний раз привлекать к себе внимание.
— Только у меня будет просьба… — Андрей опять помолчал, продолжал, нахмурившись: — В силу определенных обстоятельств я остался без документов…
Он вопросительно посмотрел на Шепетуху. Тот лишь лениво махнул рукой.
— О таких мелочах не стоит даже говорить. Россия — страна благодатная, за деньги здесь можно купить все, чего только душе угодно: паспорт, диплом, права… Хочешь, сделаем тебе удостоверение ветерана Куликовской битвы с подлинной подписью Дмитрия Донского и печатью Золотой Орды? А можем справку, что отсидел десять лет за вымогательство, причем бумажка будет, сам понимаешь, неподдельная!
Шепетуха осклабился, подмигнул.
Мария Александровна несказанно удивилась, увидев Дорохова, подъезжающего к дому на шикарной иномарке. Она еще только возвращалась из своего института и открывала дверь подъезда, когда к тротуару, мягко урча мотором, пришвартовалась огромная, как океанский лайнер, машина, и из ее глубин вышел Андрей со своей потертой от ежедневного ношения сумкой. Несмотря на антураж, вид он имел сумрачный и недовольный, таким Мария Александровна его еще не видела. Войдя в квартиру, Дорохов швырнул в угол сумку, скинул в прихожей полуботинки. Как был, в носках, он прошел в комнату и бросился в кресло.
— Слушай, у нас есть что-нибудь выпить?
Мария Александровна замерла у порога, встревоженно посмотрела на Андрея. Жизнь ее в последнее время изменилась столь круто, что порой она спрашивала себя: как получилось, что этот высокий, улыбчивый мужчина стал для нее единственным светом в окошке, приковал к себе все чувства и мысли. Впрочем, себя Маша тоже не узнавала, как не узнавали ее многие друзья и знакомые. И не в том даже дело, что с появлением в ее жизни Андрея она полностью изменила собственную внешность и стиль одежды, — об этом ей каждый день напоминал написанный им портрет, — что-то еще в ней самой стало другим. Из непритязательной серой мышки Мария Александровна вдруг превратилась в привлекательную, уверенную в себе женщину. Если раньше всеми возможными способами она старалась избегать любых жизненных столкновений, то теперь легко и спокойно высказывала свое мнение, когда находила это нужным. Такую разительную перемену не могли не заметить в институте, впрочем, Мария Александровна ее и не скрывала. Да, отвечала она с улыбкой на сыпавшиеся вопросы, я влюбилась в одного человека, и, после паузы, добавляла — в волшебника. Мужчины ею восхищались, женщины откровенно завидовали, а бывший муж — хотя по паспорту все еще настоящий, — вернувшись с вагоном сахарного песка из Рязани, узнал от Марии Александровны про себя много нового, правда не слишком приятного. В результате состоявшегося разговора он, не сопротивляясь, сложил вещички и собрался было покинуть бывшее семейное гнездышко, но в последний момент, блюдя свое мужское достоинство, попытался пустить в ход руки. Непродолжительный обмен мнениями закончился тем, что бывший супруг, держась за подбитый глаз, побежал в аптеку за свинцовой примочкой. Дорохов такого исхода не хотел, но жизнь порой диктует свои законы и им, хочешь того или нет, приходится подчиняться. Успокаивало лишь то, что дела у брошенного предпринимателя шли лучше некуда. И вот теперь Мария Александровна смотрела с порога комнаты на Андрея, и сердце у нее щемило от какого-то глухого предчувствия.
— Что-нибудь случилось? Тебя без документов загребли в милицию? — Маша подошла, опустилась на ковер, заглянула Дорохову в глаза.
— Нет, ничего! Ты думаешь, у милиции есть такие машины? — улыбнулся Андрей. — Сейчас перехватим что-нибудь и поедем в Серебряный Бор купаться. Ты ведь устала за день?
Он наклонился, попытался Машу поцеловать, но она увернулась.
— Я же вижу, что-то случилось. Давай, давай, выкладывай!
— Да нет, правда… Ну, одна мразь ушастая объяснила мне, кто я такой и чего в этой жизни стою. Вот и все. — Андрей встал, подошел к окну и выглянул на улицу. — Помнишь, я рассказывал про тот день, когда встретил тебя в метро? Так вот, ребята, что сидели в поганых джипах, сегодня меня нашли…
— И что, требуют денег за помятый бампер? У меня есть украшения, мы можем продать… — заговорила Маша быстро-быстро. Дорохов обернулся. Женщина сидела съежившись, в глазах ее стоял испуг. Это был тот парализующий, выворачивающий наизнанку страх, что потоками изливается на людей с экранов телевизоров и грязно-желтых газетных листов, соревнующихся, кто сильнее и больнее унизит человека.
— Не требуют… предлагают! — Андрей подошел, поднял женщину на руки, поцеловал. — Они хотят, чтобы я на них работал…
— Надеюсь, ты не согласился? — Маша обняла его за шею.
— Но и не отказался, — Дорохов опустил ее на пол, провел рукой по волосам. — Я ведь не могу всю жизнь торговать книжками по электричкам…
— Если ты из-за денег, то нам хватает…
— А Париж? Я хочу поехать с тобой в Париж, не хочу, чтобы ты пересчитывала каждый день копейки. Знаю, что скажешь: мы могли бы выиграть поездку в лотерею, но… Понимаешь, я глубоко убежден, что деньги, которые ты честно не заработал, не приносят счастья: рано или поздно за них придется расплатиться сполна. — Дорохов поцеловал женщину, обнял ее, прижал к себе. — И потом, меня все время преследует странное чувство… — он поискал подходящие слова. — Как будто я что-то должен людям, как будто я обязан сделать что-то такое, что изменит их жизнь. Может быть, сознание своей ответственности вполне естественно и свойственно каждому, просто об этом не принято говорить…
Мария Александровна грустно улыбнулась:
— Если бы так! Люди думают лишь о себе. Это большое счастье и еще большее наказание — жить, осознавая себя частью народа. Наш мир не предназначен для таких подвижников.
И только совсем уже вечером, после купания, когда они гуляли вдоль реки по засыпанным хвоей дорожкам Серебряного Бора, Дорохов вернулся к ее словам. Все это время он был молчалив и сосредоточен, и Маша, чувствуя, что с ним что-то происходит, не нарушала его внутреннего уединения.
— Скажи мне, — Андрей хмурился, смотрел себе под ноги, — ты знаешь кого-нибудь из таких людей?..
Он не уточнил каких именно, но это было и не нужно. Она поняла его с полуслова, как будто сама ждала продолжения начатого разговора. Мария Александровна видела, что Андрей пытается примерить на себя другую, заведомо непростую судьбу и хочет этого, и страшится. Она медлила с ответом, Дорохов ее не торопил. Они шли бок о бок, шаг в шаг, и оба чувствовали, что многое зависит в их жизни от этого момента. Никто не знает почему, но, бывает, выпадают такие мгновения, когда человек стоит на распутье и от решения его зависит, как дальше сложится жизнь. И вроде бы ничего не происходит необычного, но про себя он знает, что лукавая судьба подмигивает ему, спрашивает с ухмылкой: куда теперь путь держать?
Маша молчала.
— Одного, — сказала она наконец. Остановилась, посмотрела Андрею в глаза. — Ты ведь не имеешь в виду людей святых, они — совсем иное дело. Конечно, были и другие и, наверняка, много, — продолжала женщина задумчиво, — но не каждому дано проявить себя. Осознать свой долг перед народом и иметь возможность исполнить его выпадает единицам. Чаще случается обратное: самый обыкновенный, будничный человек, попадает в ситуацию, когда от него зависят судьбы миллионов на десятки лет вперед. Именно таких двух людей свела вместе судьба в России второй половины девятнадцатого века: Александра II, самодержца, человека в высшей степени ординарного, к тому же, сентиментального до плаксивости, и его генерала, графа Михаила Териеловича Лорис-Меликова. Должно быть, она смеялась до коликов над этой своей проделкой — поменять местами характеры… Когда-нибудь я в деталях расскажу тебе эту историю, а теперь пойдем, уже темнеет. — Маша повлекла Андрея в сторону мостика через канал. — Удивительно, что ты об этом заговорил, — продолжала она, шагая рядом с Дороховым в сторону троллейбусной остановки. — Последние годы царствования Александра II были темой моей диссертации…
— Защитила ее? — Андрей обнял Машу за плечи.
Она покачала головой:
— Защиты не было. История — наука партийная. В то время руководство института никогда бы не позволило сказать правду о «Народной воле» и ее гонителе. В моде были другие темы, что-нибудь вроде: «Всемирно-историческое значение завоеваний Ермака для партийного строительства в Западной Сибири». Никого не интересовало — впрочем, и теперь не интересует, — что Лорис-Меликов пытался остановить падение страны в пропасть хаоса и кровавого бунта. Это была последняя попытка медленно, миллиметр за миллиметром отползти от ее края, попытка первый и единственный раз в российской истории дать человеку чувство собственного достоинства. Без него, без ощущения себя независимой, самостоятельной личностью, все остальное лишь суета, пустые хлопоты. Что и показали последние сто лет нашей истории. До семнадцатого года оставалось всего два поколения, и Лорис-Меликов кожей чувствовал опасность близкой развязки, зловонное дыхание опьяневшей от крови черни…
