Теа Обрехт - Жена тигра
Он заметил, что мой дед, наклонившись, рассматривает кувшины за прилавком, полные каких-то странных белых комков в рассоле, и сказал ему с улыбкой:
— Это свиные ножки. Вкуснейшие! Хотя, если честно, они очень на ножки детей похожи.
Дед не помнил, видел ли он в тот раз в мясницкой лавке глухонемую девушку. Возможно, тогда она еще не вышла за Луку замуж. Но и потом он тоже ни разу ее не встречал вплоть до тех самых предрождественских дней, когда боль у Мамы Веры в руках стала настолько нестерпимой, что она стонала во сне, а он ничем не мог ей помочь и очень страдал от этого. Вот дед и отправился за водой, чтобы Мама Вера могла сделать себе горячую ванночку для рук.
Итак, надев шерстяную вязаную фуфайку и шапку, он взял ведро и пошел к колодцу. Как и многое другое в деревне, этот колодец тоже был сделан во времена Оттоманской империи. Он возвышался в самом центре селения, царственно-величественный под своей островерхой крышей из сланца, не дававшей воде замерзнуть. Этот колодец и поныне там, однако вот уже несколько десятилетий он пуст. В тот вечер его островерхая крыша была припорошена снежком, а вокруг вилась легкая поземка, и мой дед, бредя с ведром через деревенскую площадь, как-то особенно остро чувствовал холод, исходивший от темного безлунного неба. В соседских домах слабо светились окошки, а скрип его шагов по снегу звучал так, словно он один во всем мире.
Поставив на снег ведро, дед взялся за веревку, чтобы отодвинуть сланцевую плиту с колодезной скважины, и вдруг в глаза ему бросилась какая-то неярко светящаяся точка на дальнем краю пастбища. Веревка так и застыла у него в руках. Некоторое время он стоял, всматриваясь в темноту, и вскоре понял, что свет исходит не из дома, что означает, что Лука, скорее всего, крепко спит, и не из хлева, где мясник держит скот, а из открытой двери коптильни.
Разумеется, моему деду не хотелось неприятностей, однако он подумал, что если какой-то припозднившийся путник или цыган решил обрести себе пристанище на ночь в коптильне Луки, то мясник, конечно же, сильно рассердится. Кроме того, нездешний человек ничего не знает о тигре и вполне может на него наткнуться. Именно мысль о тигре и заставила мальчика подхватить ведро и поспешить к коптильне, чтобы предупредить незваного гостя. Вдобавок моего деда мучила безумная, необъяснимая ревность: как это чужак, бродяга первым увидит его тигра! Он осторожно перебрался через загородку пустого загона для овец и двинулся по пастбищу к коптильне.
В очаге горел огонь, в воздухе висел запах копченого мяса, и мой дед подумал вдруг, нельзя ли будет попросить Луку закоптить на Рождество тех куропаток, которых он рассчитывал завтра найти в силках. Потом дед подошел к пандусу, подтянулся на руках и оказался на крыльце. Снова взяв в руки ведро, он заглянул в дверь.
Внутреннее помещение освещено было гораздо хуже, чем ему показалось вначале. Он едва различал выпотрошенные свиные и коровьи туши, висевшие рядами, и маленький закуток в углу, где размещался рабочий стол и ножи мясника. Копченое мясо так чудесно пахло, что ему вдруг очень захотелось есть, и тут дед почуял какой-то иной запах, которого сразу и не ощутил: густой, темный, мускусный. Свет в коптильне внезапно погас, и в наступившей темноте он услышал чье-то хриплое, мощное, тяжелое дыхание, которое, казалось, окружало его со всех сторон, переходя временами в странный монотонный глубокий рокот, от которого у деда напряглась каждая жилочка. Он даже дышать боялся — такую власть имел над ним этот неведомый звук, заполнивший, похоже, весь череп. Затем, словно очнувшись, мой дед нырнул в тот закуток, где стоял мясницкий стол, и заполз под брезент, лежавший в углу. Сжавшись в комок и весь дрожа, он затаился там, по-прежнему сжимая в руке пустое ведро.
Ему казалось, что этот звук все еще слышится в воздухе, такой же постоянный, как бешеный стук его собственного сердца, который, как известно, способен заглушить все остальное. Но только не это. Запах тоже никуда не исчез. Он чувствовался здесь повсюду, точно прилип ко всем окружающим предметам. Это был запах дикого зверя, но не лисы или барсука, а твари покрупнее, гораздо более мощной. Впрочем, по запаху мой дед тогда вряд ли сумел бы определить, какой именно крупный хищник находится поблизости. Он вспомнил ту картинку в своей любимой книге, которую каждый вечер перелистывал в постели. Теперь эта книга казалась ему такой далекой, хотя до дома было секунд двадцать бегом, а вокруг стояло жилье тех людей, которых он прекрасно знал с раннего детства.
Что-то шевельнулось в темноте, мясницкие крючья, свисавшие с балок, звякнули, задевая друг за друга, и мой дед догадался, что здесь тигр, он приближается. Огромные бархатные лапы ступали так бесшумно, что отдельных шагов различить было невозможно, слышен был только общий их звук — мягкая, но тяжелая поступь огромного зверя. Дед старался не дышать или хотя бы делать это тихонько, но у него ничего не получалось. Он задыхался и весь дрожал под брезентом, а тот при этом ужасно шуршал, указывая тигру, где прячется его жертва. Чувствовалось, что тигр совсем рядом, за тонкой дощатой перегородкой, его большое красное сердце так и стучит в мощной грудной клетке, доски пола стонут под тяжелым телом. Что касается моего деда, то у него-то сердце готово было вот-вот выскочить из груди. Он явственно представил себе, как тигр прыгает и разрывает его на куски, но тут вспомнил, как в «Книге джунглей» Маугли усмирял Шерхана на Скале Совета с помощью горящей ветки, схватил хромого тигра за шкирку и в итоге подчинил его себе. Рука мальчишки вдруг сама собой выскользнула из-под брезента и коснулась тигриного бока, покрытого жесткой шерстью.
Еще мгновение — и мимо моего деда промелькнуло большое горячее тело с сильно бьющимся сердцем, а потом тигр исчез. Вспотев от волнения, мой дед по-прежнему сидел под брезентом, зажав ведро между коленями. Затем послышались чьи-то шаги, и возле него опустилась на колени та глухонемая девушка. Она выудила мальчишку из-под брезента, отвела ему волосы со лба, долго и встревоженно всматривалась в лицо. От ее рук, скользивших по его щекам, исходил мощный, тяжелый запах тигра, снега, сосен и крови.
Вдруг вдали раздался пронзительный крик Мамы Веры:
— Мой мальчик! Этот дьявол забрал моего мальчика!
Дед сразу догадался, что произошло. Мама Вера, встревоженная тем, что он так долго не возвращается, вышла на крыльцо и прямо оттуда увидела, как из коптильни выходит тигр и преспокойно удаляется через поле в холмы. На крик Мамы Веры одна за другой стали открываться двери соседских домов, на площадь высыпали люди и, поняв, в чем дело, ринулись к дальнему краю пастбища. Громкие голоса, яркий свет, толпа, вливающаяся в дверь коптильни, и впереди всех мясник Лука, показавшийся моему деду особенно страшным и совершенно разъяренным. Лука был в ночной рубахе и шлепанцах, а в руке держал огромный мясницкий нож. Глухонемая девушка тем временем уже успела помочь моему деду встать на ноги и проводила его до двери.
Выйдя на крыльцо, он увидел, как по темному пустынному полю мечутся черные тени да у ограды вьется поземка, но тигра нигде не было. Зверь успел уйти в горы.
— Да здесь он, здесь! — сказал кто-то.
Мой дед почувствовал, как Мама Вера крепко прижала его к себе ледяными руками. Она сильно запыхалась и вся дрожала.
А вот следы тигра на снегу видны были отчетливо. Крупные округлые отпечатки лап огромной кошки, бежавшей к холмам уверенными прыжками. Бакалейщик Йово, однажды голыми руками убивший барсука, опустился на колени и приложил ладонь к одному из них. Следы были размером с большую обеденную тарелку и, без сомнений, шли сперва от леса через поле к коптильне, а потом обратно.
— Я услышал, как кто-то возится в коптильне, и решил, что, может, это корова из хлева выбралась, — сказал мой дед тем, кто столпился у крыльца. — А это оказался тигр…
Лука, стоявший рядом с ним, всматривался куда-то в глубь коптильни через раскрытую дверь и все сильнее сжимал руку своей глухонемой жены. Ладонь у нее аж побелела от его хватки, но она все смотрела на моего деда и улыбалась. Тогда он спросил у нее:
— Ты ведь тоже поэтому из дома вышла? Потому что его услышала?
— Да она же глухая, сука эта! Ни хрена не слышит! — бросил ему Лука и потащил девушку к дому.
Дверь за ними закрылась.
В деревне имелось только одно ружье. В течение многих лет оно хранилось в семье кузнеца. Это был старинный мушкет времен Оттоманской империи с длинной и острой, как у щуки, мордой. Ствол его был украшен серебряной чеканкой: привстав в седлах, турецкие кавалеристы мчатся в атаку на врага. К прикладу была прикреплена красиво вышитая широкая лента с несколько поблекшей шерстяной кистью, а сам он был темный, маслянисто блестящий, цвета красного дерева. Сбоку приклад казался шершавым, потому что там было вырезано имя того турка, который стал первым хозяином мушкета.
