Ольга Токарчук - Путь Людей Книги
Гош перед сном по-прежнему раскладывал вокруг лагеря пучки трав. Ночью он слышал, как звери приближались к этой пахучей границе, шуршали сухими травами и, разочарованные, уходили. Значившиеся в их прейскуранте запахов травы Гоша недвусмысленно сообщали, что на эту ночь в принадлежащих им горах выросла возведенная его руками твердыня.
17
В то утро Маркиз проснулся первым. Солнце еще не встало; Маркизу казалось, что полной грудью он сможет вздохнуть, только когда появятся первые его лучи. Медленно, с трудом повернувшись на бок, он увидел спящего с открытым ртом Гоша и тяжело дышащую Веронику. И вдруг почувствовал огромную ответственность за этих двух юных созданий. Из-за него они очутились здесь, ради него рисковали здоровьем и жизнью. Оба всецело от него зависели; сейчас малейшая его ошибка могла их погубить.
Превозмогая сопротивление окоченевшего тела, Маркиз встал и занялся костром. Снял веревку с вязанки дров, которая была у них с собой, и осторожно положил два полена на тлеющие веточки и пучки травы. Потом налил из бурдюка воды в железный котелок и бросил туда горсть трав — из полученной от Делабранша смеси. Достал сухой хлеб и копченый сыр. Разложил на полотняной салфетке. Теперь настала пора молитвы. Маркиз повернулся лицом к восходящему солнцу и несколько раз осторожно набрал воздуху в легкие. Воздух был таким чистым и резким, будто его никогда не отравляло человеческое дыхание; и даже бесспорного, не вызывавшего никаких сомнений присутствия Бога в нем не ощущалось. Странный воздух. Голова от него кружилась, как от крепкого вина.
Сосредоточась, сдерживая колотившую его дрожь, Маркиз молил о силе, защите, помощи. Просил наставить его, если он лишится способности различать добро и зло. Однако молитва не приносила, как бывало, покоя и уверенности. Откуда-то сбоку, невидимая взору, подкрадывалась к нему тревога, нарушая порядок произносимых шепотом слов.
Возвращаясь к костру, он присел на корточки возле спящей Вероники и увидел, что у девушки запеклись губы и дыхание частое и неглубокое. Глаза под опущенными веками беспокойно подергивались, разглядывая какие-то внутренние картины. Маркизу вдруг захотелось увидеть необыкновенные образы, которые сон рисовал на стеклянистой поверхности спящих глаз. Нагнувшись, чтобы губами коснуться лба Вероники, он издалека почувствовал бьющий от нее жар. Не зная, что делать, без единой мысли в голове, он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Его обуял страх.
Потом он вытащил мешочки с травами и порошками, но ни на чем не мог остановить выбор. Вспомнил про запасы хины. Сел у огня и, почесывая неугомонными пальцами подбородок, обросший за несколько дней щетиной, ждал, пока закипит вода.
Часом позже Вероника выпила растворенное в воде лекарство и смазала остатками какого-то крема спекшиеся губы. Она сидела на одеяле возле костра и пыталась расчесать волосы. Те, что выпадали, мертвые, бросала в огонь.
— Как я хочу помыться, — сказала она. — Мечтаю о том, чтобы помыться.
Маркиз прутиком ворошил угли.
— Может быть, сегодня найдем безопасное место, например, у того пастуха, которого видели вчера с горы. Вы бы с Гошем остались там и подождали меня. Дальше я пошел бы один. Это недалеко, думаю, дня два-три пути. Гош бы о тебе позаботился.
Вероника угрюмо взглянула на Маркиза:
— Со мной все в порядке.
— Я боюсь за тебя. Ночью у тебя был жар.
— Ты меня ненавидишь и хочешь от меня избавиться. — В голосе Вероники прозвучали истерические нотки.
— Прошу тебя, не надо об этом говорить. Не место и не время.
Маркиз резко встал и бросил прутик в огонь. Подошел к мулу и начал привязывать поклажу ему на спину.
* * *В полдень они спустились с плоскогорья в узкую, с крутыми склонами долину какой-то реки. Маркиз вскоре опередил еле бредущих Гоша и Веронику; сейчас, поджидая их, он С1иел на берегу и изучал карту, но, сколько ни водил пальцем по начерченному маршруту, никак не мог определить, где они находятся. Сзади доносился голос Вероники, рассказывающей что-то мальчику, и стук сыплющихся из-под их ног камней. Маркиз вспомнил, что вчера они пересекали очень похожий ручей. Все горные реки похожи одна на другую. Может, они ходят по кругу? На карте у него были отмечены две такие речушки. Возле одной де Шевийон написал букву В, возле другой — С. Маркиз понимал, что без подсказки не сумеет точно установить своего истинного местонахождения. А ведь теперь особенно надо было спешить — из-за Вероники, из-за погоды, из-за скудеющих со дня на день запасов. Начал моросить мелкий дождь. Маркиз сложил карту и подошел к скале в том месте, где она уступом нависала над тропой. Через минуту к нему присоединились Вероника и Гош.
— Если будет так лить, мы здесь застрянем, — со злостью бросил Маркиз.
И тут они увидели на противоположном берегу ручья старика и девочку-подростка. У мужчины — похоже, пастуха, — была всклокоченная седая борода; у худенькой черноволосой девочки голова повязана коричневым платком.
Появление этой пары, шагающей под дождем вдоль ручья, поразило путников. Они будто пришли на зов. Маркиз выскочил из-под навеса скалы и, размахивая руками, сбежал на берег.
— Эй, послушай, добрый человек! — крикнул он. Старик остановился и, увидав Маркиза, испуганно попятился. Девочка спряталась за его спину.
— Постой, добрый человек, я хочу только кое о чем тебя спросить! — кричал Маркиз. — Как называется эта река?
Старик недоумевающе смотрел на него и молчал.
— Как вы называете эту реку? — спросил Маркиз уже спокойнее и по-испански.
Лицо старика на мгновение оживилось.
— А, река. Это Река.
— Но как она называется?
— Мы говорим: Река.
— А как называется ближайшее селение?
Старик произнес незнакомое название. Маркиз хотел было вернуться за картой, но не рискнул, опасаясь, что эти люди уйдут.
— Идите к нам, спрячетесь от дождя. Мы странники. Старик с девочкой переглянулись, но любопытство взяло верх. Осторожно, ощупывая, прежде чем ступить, каждый камень, они перебрались через ручей. Девочка во все глаза смотрела на Маркиза, а потом уставилась на Веронику. Маркиз показал старику карту, но видно было, что нарисованные на бумаге знаки, линии и заштрихованные пятна ничего ему не говорят.
— Мы хотим попасть вот сюда, вон, гляди. — Маркиз ткнул пальцем в точку на бумаге.
Старик смотрел на него, не понимая.
— Сьерра-дель-Кади, Сео-де-Уржель, Льяворси, — перечислял Маркиз.
— О, Льяворси, да-да, большой город, — подхватил вдруг пастух.
— Где? Скажи, где Льяворси?
Пастух и девочка одновременно указали рукой направление, которое Маркиз посчитал северо-западом, и принялся ориентировать карту.
— Значит, мы должны перейти реку и идти туда, прямо в ту сторону.
Старик встревожился:
— Нет, сударь, не ходите туда. Пойдемте с нами в деревню и оттуда в Льяворси, из деревни дорога прямая.
— Зачем сворачивать в сторону? Нам нужно добраться до Сьерра-дель-Кади самым коротким путем, — нетерпеливо вмешалась Вероника.
— Нет, сударыня, там нет дороги, а перевалы опасные. И в долине живут драконы.
Вероника не сразу его поняла.
— Драконы? Ты сказал «драконы»?
— Да, сударыня, огромные твари, ящерицы с крыльями.
Маркиз рассмеялся:
— Он прав. Пойдем сначала в деревню. Там отдохнем и пополним запасы.
Шагая следом за стариком и девочкой вниз по ручью, спустились в маленькое селение. В длинной и узкой долине реки стояло несколько убогих домов. Они казались запущенными, нежилыми. Ни огородов, ни хозяйственных пристроек, перед домом ни деревца, ни садика. Старик пригласил их в одну лачугу. Там был очаг и кое-какая кустарная утварь. Черноволосая девочка принялась разводить огонь, а когда он занялся, с удовлетворенным видом уселась у стены. Внутрь с любопытством заглядывали женские лица — обветренные, красные. Заплакал младенец. Старик на минутку вышел и привел высокого дородного молодого человека. Мужчину звали Луис, и он говорил по-французски с таким странным акцентом, что понять его было почти невозможно. Рядом с истощенными женщинами и детьми Луис выглядел чужаком; казалось, он, как Маркиз и Вероника, случайно забрел в этот затерявшийся в горах уголок. У него были смуглая кожа и крепкие белые зубы. Он смело смотрел на странников черными блестящими глазами, и взгляд его то и дело — быть может, невольно, — перескакивал на Веронику.
Луис был вожаком обитателей селения, как бы никем не назначенным старостой. Ясно было, что в здешних трудных условиях главное не ум, а сила и воля к жизни, и выше всего ценится инстинкт, хитрость, находчивость. Поэтому Луису жилось хорошо. Согласно какому-то неписаному уговору, ему принадлежало все деревенское добро. В том числе и женщины. Соперников у него не было. В селении, кроме полутора десятков женщин, жили только четверо мужчин, и всем им было далеко до Луиса.
