Юкио Мисима - Жажда Любви
— Когда мы отправляемся?
— Как насчет тридцатого, экспрессом «Хэйва»? Ты готова? Мой хороший знакомый в Осаке — начальник железнодорожной станции. В ближайшие дни поеду за билетами.
Эцуко ожидала услышать из уст Якити другие слова. Не о поездке были ее мысли. В душе Эцуко росло отчуждение. В тот момент, когда она была готова принять его предложение, стать перед ним на колени, ее сердце сжалось. Теперь она раскаивалась в том, что протянула ему свою горячую руку. Ее ладонь ныла, словно ее припекали тлевшие угли.
— Прежде, чем мы уедем в Токио, я хотела бы попросить вас об одной услуге: уволить Миё, пока Сабуро будет в Тэнри.
— Что за странная просьба?
Якити не был удивлен. Если в разгар зимы больная хочет видеть, как распускается цветок асагао, кто этому удивится.
— Что тебе с того, что я уволю Миё?
— Ничего. Я знаю, что все мои страдания по ее милости. Из-за нее я стала болезненной дурнушкой. Ни в одном доме не станут держать служанку, которая доводит свою хозяйку до болезни, разве не так? В конце концов она убьет меня когда-нибудь, я уверена. Если вы не прогоните ее, то будете ответственны за мою смерть. Кто-то из нас должен уйти — я или она! Если вы хотите, чтобы я ушла, то завтра же я отправляюсь в Осаку и найду там работу.
— Прекрати! Ты сильно преувеличиваешь. Что скажут люди, если я без повода уволю Миё?
— Ну хорошо. Тогда ухожу я! Я больше не желаю здесь оставаться.
— В таком случае поедем в Токио, как я предлагал.
— Вместе с вами, отец? — без обиняков спросила Эцуко.
В ее словах Якити почувствовал силу. Он отчетливо понял смысл сказанных слов и перебрался к ней в постель.
Эцуко лежала неподвижно, облаченная в ночное кимоно, как в доспехи, и пристально смотрела в лицо Якити. Они не произнесли ни одного слова. Пара раскрытых глаз, в которых не было ни жалобы, ни злобы, ни отвращения, ни любви, заставили Якити пойти на попятную.
— Нет, нет! — произнесла Эцуко бесстрастным голосом. — Только когда Миё будет уволена. А сейчас нет.
Когда успела Эцуко обрести это умение отказывать? Раньше, еще до простуды, она, бывало, едва почувствует, как Якити карабкается к ней на коленях, словно какой-то сломанный механизм, тут же закрывала глаза. Все, что происходило, пока глаза были закрыты, происходило где-то на периферии ее сознания. То, что происходило с ее телом, Эцуко относила к событиям внешнего мира. Где заканчивался ее внутренний мир и начинался внешний? Внутренний мир этой женщины, где в удушливом заточении разворачивалась какая-то скрытая деятельность, становился взрывоопасным. Вот по этой причине нерешительность Якити смешила Эцуко.
— Ты стала скрытной, с тобой трудно ладить. Ничего не поделаешь. Поступай, как тебе угодно. Пусть уходит Миё, если ты так хочешь. Однако…
— Однако что? Сабуро?
— Я не думаю, что ему это понравится.
— Сабуро тоже уйдет, — отчеканила Эцуко. — Он уйдет следом за Миё, непременно. Они же любовники… Мне кажется, единственный способ избавиться от Сабуро без осложнений — это позволить уйти Миё. Для меня будет лучше, если он уйдет, но я не хочу брать на себя обязанность извещать его об этом.
— Ну вот, мы пришли к единому мнению, — сказал Якити.
Узнав о том, что Эцуко обожглась и простудилась, Кэнсукэ расценил это как уклонение от работы. «Уж кому и бегать от трудовой повинности, так по старшинству полагается мне», — посмеиваясь, говорил Кэнсукэ. Так или иначе, на плечи Кэнсукэ взвалилась обязанность по уборке урожая этого года, поскольку Миё была беременна на четвертом месяце и не могла выполнять тяжелую работу, а Эцуко ходила с ожогами. Ему пришлось работать на рисовом поле, выкапывать картофель, собирать фрукты. Он работал с ленцой, всегда чем-то недовольный, без конца бормотал что-то себе под нос.
* * *После земельной реформы попадали под разверстку даже лоскутные земельные наделы, которые раньше можно было укрыть от налогообложения.
В преддверии ежегодного фестиваля в Тэнри Сабуро работал не покладая рук. Уборка фруктов в, основном была закончена. Он работал расторопно, энергично — в перерывах косил траву, копал картофель, пахал на зиму землю. Работа под осенним прозрачным небом еще больше покрыла его тело загаром, превратила его в крепкого юношу — он выглядел старше своих лет.
Его голова была коротко острижена, всем своим видом он напоминал молодого бычка — в нем чувствовалось совершенство. Однажды он получил страстное письмо от малознакомой девушки из ближайшей деревни. Он с радостью прочитал это письмо вслух Миё. Потом получил еще одно письмо от другой девушки. Однако на этот раз он промолчал. Это не значит, что он хотел сохранить его в тайне, просто ему нечего было скрывать. Он вовсе не собирался идти на свидание или писать ответное письмо. Он был молчалив по характеру.
Как бы там ни было, для него это был новый опыт. Если бы Эцуко догадывалась, что Сабуро понимает, насколько он любим, то у нее появился бы значительный шанс. Он смутно стал осознавать, что имеет влияние на окружающий мир.
Его новый жизненный опыт, приобретенный вместе с осенним загаром лица, обнаруживался в легком налете юношеского высокомерия — раньше в его поведении такого не наблюдалось. Даже Миё, которая как любая влюбленная женщина стала чувствительной, заметила эти перемены. Однако все изменения в дружке Миё объясняла себе его новой ролью супруга.
Сабуро уезжал утром пятнадцатого октября. Он был облачен во все праздничное — старый пиджак Якити, в его брюки цвета хаки, в носки, подаренные Эцуко, и полукеды. Школьный ранец из грубой парусины, который он повесил за плечи, служил ему дорожной сумкой.
— Посоветуйся с матушкой о свадьбе, хорошо? И пригласи ее к нам в гости, чтобы она познакомилась с Миё. Она может остаться у нас на два-три дня, — сказала Эцуко.
Она сама не понимала, почему напоминала ему о давнишней договоренности. Может быть, она хотела усложнить ситуацию, загнав себя в еще более затруднительное положение? Или это была попытка отговорить себя от задуманного? Что будет чувствовать мать Сабуро, которая, приехав на смотрины, обнаружит, что невесты нет и в помине?
Встретив Сабуро в коридоре — он шел в комнату Якити, чтобы попрощаться, — Эцуко скороговоркой произнесла напутствие.
— Хорошо, большое спасибо! — ответил Сабуро.
В его глазах был беспокойный блеск. В них отражалась воля и решимость к предстоящей поездке. Он был подчеркнуто вежлив. Никогда еще Сабуро не смотрел так открыто в глаза Эцуко. Она хотела, чтобы он крепко обнял ее… или хотя бы пожал руку. Эцуко невольно протянула правую руку с заживающим ожогом. Однако, подумав, что следы от ожога, которые он почувствует на своей ладони, будут, вызывать у него неприятные воспоминания, она отдернула руку. На мгновение Сабуро растерялся. Он еще раз приветливо моргнул, потом повернулся спиной к Эцуко и поспешил дальше по коридору.
— Этот ранец кажется таким легким. Как будто ты идешь в школу, — сказала вслед Эцуко.
До моста его провожала Миё. Это было ее право. Следя за ними, Эцуко была свидетельницей их прощания — она отмечала каждую подробность.
Сабуро остановился на краю гравийной дорожки — дальше вниз по холму сбегали каменные ступени. Он повернулся лицом к Якити и Эцуко, которые вышли во двор, и помахал им рукой. Облик Сабуро, улыбающегося белозубой улыбкой, отчетливо стоял перед глазами Эцуко даже после того, как его фигура скрылась в тени алеющих кленов.
Наступал час, когда Миё должна была убирать комнаты. Она появилась минут через пять, вяло поднимаясь по каменным ступеням, покрытым солнечными пятнами.
— Сабуро уже ушел? — задала ничего не значащий вопрос Эцуко.
— Да, ушел, — равнодушно ответила Миё. По ее лицу нельзя было понять, что она чувствует — печаль или радость.
Провожая Сабуро, Эцуко почувствовала жгучую нежность. Она критически посмотрела на себя. Чувство вины переполнило ее. Она подумала: не отказаться ли от замысла уволить Миё?
Однако, вновь увидев на ее лице привычно-тупое выражение, Эцуко рассердилась. Она с легкостью решительно вернулась к первоначальному замыслу, от которого только что готова была отказаться.
ГЛАВА V
Сабуро вернулся! Я видела его из нашего окна. Он идет короткой дорогой через рисовое поле со стороны поселка. Странно, он, кажется, идет один, без матери. — Взволнованная Тиэко примчалась на кухню со срочным сообщением. Там Эцуко готовила ужин. Это произошло вечером двадцать седьмого — на следующий день после фестиваля в Тэнри.
Держа над печкой шампур, Эцуко поджаривала скумбрию. Услышав новость, Эцуко убрала шампур с рыбой на подставку и поставила на огонь железный чайник. Ее неторопливые движения были изысканны. Встав на ноги, Эцуко дала понять Тиэко, что лучше бы им подняться на второй этаж.
