Анатолий Кузнецов - Продолжение легенды
В семь часов вечера все началось очень тихо и осторожно. Лязгнул экскаватор, вывалил в первый кузоз ковш камня, самосвал рванулся и пошел на мост. Грузовики задымили, закопошились, затолпились в очередь к экскаватору. А груженые, воя и сигналя, вылетали на мост, разворачивались задним ходом и высыпали камень.
В толпе на берегу переживали, вскрикивали:
— Вон несет, несет! Куда! И до дна не доходит!
— Его теперь за версту лови!
Иная глыба несколько мгновений скользила по поверхности; мелкий щебень несло, как пыль. Ангара показала свои зубки!
А «МАЗы» ревели, шли, шли, сыпали, сыпали… Дым из выхлопных труб сизыми лентами потянулся от берега к берегу, трепетали в дыму флаги. Грохот камня, водопадный шум реки, едва слышные слова из громкоговорителей: «Соблюдайте осторожность! Не сбавляйте темпов! От вас зависит…»
Передавали слова начальника стройки: непрерывная работа шоферов до завтрашнего вечера. Сутки! Если не больше… Ничего не известно, как поведет себя Ангара.
— Захарыч! Захарыч!
Старик возил камень. Он высунулся в окошко, помахал нам с Петькой и скрылся за дымом и пылью.
Мы побежали «перенимать» его у экскаватора. Петька пять раз щелкнул; старик смущенно улыбался и делал страшные глаза: уйдите, не путайтесь!
— Захарыч! Возьмите в кабину!
— Нельзя. Приказано никого не брать. Опасно, ребята!
У моста была каша. Дежурные выбивались из сил, упрашивая, умоляя, бранясь:
— Пройдите с дороги! Уйдите с моста!
Самосвалы проносились перед толпой, как танки, быстро-быстро, ни секунды передышки. Камень валится и валится в реку, а она несет, а она несет… Желтые пузыри и буруны на миг — и снова гладкая, живая, кристально-холодная вода, так что голова кружится, когда смотришь на нее.
Я читал где-то об Ангаре и наткнулся на такое слово: аквамариновая вода. Я не знаю, какой это цвет, но, наверно, это точно. Простого слова нет, чтобы передать потрясающую, необыкновенную красоту этой неправдоподобной, неестественной воды. Она прозрачная, как хрусталь; она неуловимо играет, как драгоценный камень; она ак-ва-ма-ри-но-вая! В этот вечер кинооператоры испортили сотни метров пленки, пытаясь заснять ее краски. Нет-нет, да и хватались они за аппараты и напряженно снимали буруны, поток… Петька сознался, что и он потратил полпленки на воду; знал, что не выйдет, что эти дивные переливы не уловишь ничем, и не мог устоять. Это можно только видеть, и я смотрю, и все смотрят, жадно, взволнованно.
А мост раскачали сотни машин. Он горбится, вздымается, проваливается и скрипит. Одни понтоны ныряют, другие взлетают, грузовики колышутся на них. Дым! Дым! Темнота пришла неожиданно. Зажглись сотни прожекторов. Похоже на ночную киносъемку. Шум, голоса, ярмарка; машины вылетают на освещенное пространство, репродукторы надрываются, читают что-то похожее на стихи. Я устал. Голова как чемодан. Нет сил бегать, стоять, смотреть…
Так длится час, так длится два, три…
— Товарищ диспетчер! Разрешите сесть в машину. Я корреспондент, мне нужно посмотреть.
Диспетчер подозрительно оглядел меня, но из кармана у меня торчала авторучка, и это спасло.
— Садитесь. Два рейса.
— Захарыч! Я с вами!
«МАЗ» рванулся, и вот я с замирающим сердцем болтаюсь в кабине уже на мосту. Девчонка с флажком манит машину к себе, Захарыч слушается ее, как школьник. Мост качается, как палуба корабля. Когда он проваливается вниз, сердце замирает и подбирается легкая тошнота. «Шух-шух-х-х!» Брызги, муть — и мгновенно чистое зеркало воды.
— Неужели не уносит?
— У-но-сит! Теперь наши камни у самого Иркутска…
— Захарыч, зачем же сыпать?
— А вот и будем сыпать, пока не пересилим. Али мы ее, али она нас.
— Захарыч!
— А что ж ты думал? В бирюльки играем?
— Правда, что вы будете работать сутки?
— По-добровольному. Кто желает. Может, больше…
— А отдых?
— Какой отдых?
Я у Захарыча в кабине впервые. Хватаюсь за ручки, держусь за дверцу, но меня чуть не стукает головой о крышу. Тряска. Внутренности переворачиваются. Рев мотора, бензиновый дух. Прыгают стрелки на освещенных циферблатах.
Захар Захарыч бешено крутит баранку; высунувшись, что-то кричит.
— Ну и работка у вас!
— Работка у нас, Толя, обыкновенная.
— Как вы только выдерживаете?
— Привычка — все.
У меня, как в калейдоскопе, проносятся перед глазами ковш экскаватора, поток камней в кузов, бегущая полоса дороги, толпа у моста, аквамариновая вода, желтые пузыри и опять ковш экскаватора. Так быстро, стремительно… Стучит в висках, кружится голова. Я уже пьян.
— И что удивительно, — говорит Захар Захарыч, — работа у нас сегодня без норм, без учета. Шоферяги — ведь народ какой: не проставь ему ходку, он пальцем о палец не ударит, машину с места не сдвинет! А тут посмотри, что делается! Каждый норовит вперед, каждый норовит скорее да больше. Никто ведь не узнает, сколько он привез. Артелью работаем! А они лезут. Ты не знаешь, почему? Ты не знаешь, почему ни один не отказался работать сутки? Все, все как один! Что же это такое? Ты понимаешь, скажи нам сейчас в воду бросаться — ей-богу, найдутся такие, что бросятся, машинами своими загородят!
И я верю этому! Но не могу осмыслить — устал от тряски. Выскакиваю на мосту.
— Ага-а! Вот где ты попался мне в руки! — Попадаю прямо в объятия Мише Ольхонскому. Он носится с рулеткой. — Ты видишь, что творится? А? Ну что, Сибирь плоха? А хочешь, я тебя туда брошу?
На миг в его глазах сверкнули дикарские искорки, что-то чингисханское, мне даже стало не по себе — но только на миг. Миша уже кричал, радостно сверкая глазами:
— Скорость течения увеличилась! Ты понимаешь, беспомощный человек! Да ты ничего не понимаешь!
Он побежал, забыв обо мне. Я перегнулся через край моста, заглянул в зеленую пучину. Искорки призрачного света неслись в ней время от времени, про жектор ощупывал толщу у воды, и она вдруг просвечивала насквозь… Дна не было видно… Скоро полночь. Пошатываясь, напрягая внимание, чтобы не угодить под колеса, я выбрался с моста и сел на гравий откоса. Тут в толпе переговаривались:
— Кубы пошли! Кубы!
ЕЩЕ БИТВА
Вот оно когда началось, самое главное! До сих пор была разведка боем. Теперь загрохотали краны, двинулись колонной новые самосвалы. Первый бетонный куб упал в воду с пушечным выстрелом. Высоко взлетали фонтаны брызг, куб перевернуло, подбросило и понесло, как спичечную коробку. На берегу глухо застонали: бетон несет Ангара!
Кубы заплюхались один за другим. Уже все до единого самосвала переключены на кубы. Большие, малые, продолговатые — их везут и везут на мост, пушечные выстрелы канонадой стоят над рекой. Ничего не поймешь, что творится на середине. Обманчивая вода иногда, кажется, показывает лежащий где-то в глубине куб, но всмотришься — это игра света, больше ничего. Выстрелы, выстрелы, выстрелы… Далеко за полночь. На берегу чуть не весь поселок. Тут в толпе я встречаю Октябрину, Валю Середу с Вовкой, Кубышкина с Галей, Тамарку — всех, кого только знаю. И все возбуждены, и никто не уходит домой.
Раздают какие-то листовки, отпечатанные красной краской. Тревожные слухи: лопнул один из тросов моста. Если мост сорвет, все пропало и вряд ли кто-нибудь на мосту спасется…
Аквамариновая вода… Аквамариновая вода…
И вдруг крики, стон над толпой:
— Показался! Показался-а!
Очередной куб, рухнув в воду, не ушел вглубь, а чудом лежит на поверхности, прямо посередине реки. На чем он держится? Что за чудо?
Начинаю понимать, что баррикада кубов уже достигла поверхности. Этот первый куб торчит из воды, как сломанный зуб, а вокруг него буруны; кажется, что он качается, сейчас исчезнет, как мираж. Нет, лежит. Лежит!
Валят еще, валят… Теперь мост приподнялся; он словно висит на покатом, круглом валу воды — и в центре вала зуб, сломанный зуб! Ангара перекатывается через баррикаду, поднимается все выше, тросы скрипят. Перед мостом уже сплошной водопад.
— Второй показался! Показался-а!
— Слушайте, слушайте! Ангара пошла через станцию!
ПРОДОЛЖЕНИЕ БИТВЫ
На нашем полигоне было очень тихо и спокойно. Слабо светит фонарь, наскоро прицепленный Петькой к столбу, возятся таинственные тени, над чем-то колдуют. В земле вырыты кубические ямы, в них самосвалы заливают бетон, там он и застывает.
Штаб сообщил: еще потребуется более тысячи кубов. Перекрытие будет закончено только через сутки. Перелом наступил, но Ангара будет подниматься и дыбиться, шоферы будут валить.
— Тоня, добрый вечер!
— Ты спишь? Уже доброе утро! Что ты не отдыхаешь, чудной? Тебе же в восемь часов нас сменять!
— Когда же тут спать, если такое творится!
