Стеф Пенни - Нежность волков
И словно всего этого недостаточно, час назад до них дошли невероятные слухи из Дав-Ривер, будто исчезла миссис Росс, и все тут же заговорили, будто ее похитил беглец. Такой поворот событий изрядно напугал Нокса и заставил задуматься о собственном в этом деле участии. Не он ли стал виной всему, позволив ей поговорить с узником? Или оба этих исчезновения — чистая случайность? Приходится признать, что это маловероятно. В итоге ничего не остается делать, как надеяться, что ее похитили, потому что в противном случае невелики ее шансы выжить в такую погоду.
Сообщая новости жене и дочерям, он старался подчеркнуть свою уверенность в том, что беглец постарается уйти как можно дальше от Колфилда. Весть об исчезновении миссис Росс была встречена ими с вполне предсказуемым ужасом. Ведь это кошмар каждой белой женщины в дикой глуши, как он ни старается им напомнить, что речь пока идет не более чем о слухах. Но у каждого в голове лишь то, что бегство подозреваемого и исчезновение местной женщины связаны друг с другом, а значит, вина его несомненна.
Маккинли принял новость с каким-то мрачным удовлетворением, и это выражение сохранялось на его лице, даже когда он проклинал тупость Адама и пенял на отсутствие в Колфилде надлежащих условий содержания. Сейчас он с одним из поисковых отрядов рыщет в поисках следов на берегу залива. После встречи с Маккинли, когда он рассказал ему о пустом складе, Нокс закрылся в своем кабинете со стаканом бренди и поддался приступу жуткой дрожи. К счастью, через несколько минут все прошло, но он все еще не может набраться мужества, чтобы выйти и предстать перед миром.
— Папа? — Он уже не помнит, когда Мария в последний раз так его называла. — С тобой все в порядке? — Она подходит со спины и кладет руки ему на плечи. — Какой ужас.
— Могло быть хуже. Всегда может быть хуже.
Мария выглядит так, словно недавно плакала, — еще одна детская привычка, о которой он давно забыл. Он понимает, что она беспокоится не о себе, а о его репутации.
— Просто невыносимо себе представить, что́ люди будут говорить.
— Не спеши с выводами. Нам казалось, будто мы знаем, что произошло, но все это не более чем догадки. Если тебе интересно, что я думаю… — Он сдерживает себя. — Обычно беглые арестанты слишком далеко не уходят. День-другой, и он снова окажется за решеткой.
— Страшно подумать о той бедной женщине.
— Никто еще не говорил с ее мужем. Поеду-ка я с ним потолкую. Может, все эти слухи яйца выеденного не стоят.
— Маккинли выглядел так злобно, что я боялась, как бы он не убил Адама.
— Он разочарован. Считал, что обвинением заработает себе продвижение по службе.
Мария презрительно фыркает.
— Не верится, что после всего этого мы сможем вернуться к нормальной жизни.
— О… пройдет несколько месяцев, и мы вряд ли вспомним об этом.
Он выглядывает в окно, гадая, сумел ли ее убедить. И снова появляется головокружительное ощущение надвигающейся катастрофы. Когда он поворачивается (через несколько секунд… минуту? Он не уверен), Марии уже нет. Его загипнотизировала белизна за окном. Хлопья ложатся на землю, словно перья, оставляя под собой воздушный слой, и каждая снежинка лишь слегка касается предыдущей.
Превосходный снег, чтобы скрыть следы.
На треволнения этого дня Сюзанна отвечает примеркой платьев у себя в комнате, швыряя в сторону те, что совсем уж вышли из моды. Этот ритуал повторяется каждые несколько месяцев, всякий раз, когда Сюзанна чувствует, что бремя здешней жизни слишком тяжко давит на плечи. Мария стоит в дверях и наблюдает, как сестра с презрением дергает ленты на зеленом муаровом платье. Ее захлестывает волна нежности к Сюзанне, способной в такие времена беспокоиться о вещах вроде линии талии и ширины рукавов.
— Это платье можно прекрасно ушить. Не рви его.
Сюзанна поднимает глаза.
— Ну, с этими дурацкими финтифлюшками я уж всяко его носить не буду.
Она вздыхает и обреченно отбрасывает платье. Обиженные ленты Мария пришивала сама, крошечными, плотными стежками.
Мария поднимает его.
— Мы можем надставить новые рукава, кружевные к примеру, а эти убрать и поменять форму выреза, вот так, и тогда оно станет вполне модным.
— Предположим. А что делать с этим? — Она поднимает платье из набивного ситца, явную реплику тех, в которых Мария Антуанетта играла в доярок.
— Хм… на тряпки.
Сюзанна смеется — своим сокровенным, домашним смехом, или скорее смачным гоготом, столь отличным от жеманного публичного смеха, который ее мать считает более подобающим благородной барышне.
— Оно просто чудовищно, правда? Не знаю, о чем я думала.
— О Мэтью Фоксе, насколько я помню.
Сюзанна швыряет в нее платье.
— Тем больше оснований пустить его на тряпки.
Мария садится на кровать, в окружении отвергнутых нарядов.
— Ты еще не написала Дональду Муди?
Сюзанна отводит глаза:
— А как? Письмо же нельзя доставить.
— Мне казалось, что ты дала обещание.
— Ну, он тоже обещал, но я ничего не получила — а он-то знает, где я.
— Что ж, вскоре непременно будут какие-то новости. Думаю, они как-то услышат об этом арестанте и сообразят, что идут впустую. — Она ложится на платья. — Мне кажется, он тебе нравится.
— Он вполне нормальный.
Сюзанна краснеет, к собственному неудовольствию. Глядя на нее, Мария ухмыляется.
— Хватит! Что я могу сделать?
— О, я думала, ты пишешь длинные страстные письма, перевязываешь их розовой ленточкой и хранишь возле сердца.
Мария довольна румянцем сестры. Она видела массу молодых людей, вбивших себе в голову страстную любовь к Сюзанне и чувствовавших, будто пробуждают некую ответную искру, однако через неделю или около того сестра теряла всякий интерес, обнаружив поблизости что-нибудь более привлекательное. Ящики ее туалетного столика просто ломятся от знаков неразделенной любви. Столик Марии далеко не так полон, но ей и в голову не приходит ревновать сестру. Она видит, что для Сюзанны все это внимание кажется внешним раздражителем, заставляющим вести себя, как положено барышне. Все мужчины, очарованные ее лицом и фигурой, не в состоянии понять простую истину — Сюзанна крайне деятельная особа, предпочитающая плаванье и рыбалку утонченным чаепитиям. Ее приводят в уныние отвлеченные разговоры и смущают цветистые изъявления чувств. Мария знает это, а потому не завидует вниманию, которым окружена Сюзанна. А еще она знает, как искренне Сюзанна желала ей счастья, когда она по уши влюбилась в молодого человека, который в прошлом году преподавал в школе. И не вина Сюзанны, что, встретив ее, Роберт ощутил смешение чувств и в конце концов, заикаясь, признался ей в любви, а затем, перепуганный яростной реакцией, убрался в Сарнию на первом же пароходе. Сюзанна ничего не рассказала Марии, но, как это всегда бывает в Колфилде, рано или поздно до нее докатились слухи. Мария, пережив время молчаливых страданий, смастерила восковую фигурку Роберта Фишера и медленно растопила ее в очаге своей спальни. Как ни странно, это ей помогло.
Мария, в общем-то, решила принять обет безбрачия, поскольку не могла себе представить встречу с человеком, способным сравниться с ее идеалом мужчины — то есть с отцом. В любом случае, она совсем не уверена, что замужество и семейное счастье так бесподобны, как это принято считать. В Колфилде и Дав-Ривер женщины работают не покладая рук и старятся с пугающей скоростью, так что к тому времени, когда мужчины еще, как говорится, в самом соку и по-прежнему крепки, хотя и тронуты морщинами, создается впечатление, будто они женаты на собственных матерях. Не совсем та судьба, о которой она мечтает.
Но Дональд кажется приличным и разумным человеком. У нее давно уже вошло в привычку, встретив кого-то впервые, вести себя вызывающе и колюче, дабы обойти тех, кто слишком поверхностен, чтобы разглядеть ее сквозь оболочку. Она прекрасно понимает, что это форма самозащиты, усиленная после столь неудачного романа. Дональд проявил упорство, пусть даже из-за Сюзанны, и она уважает его за это. А затем, когда они столкнулись на улице после его встречи со Стерроком, сказанное им произвело на нее впечатление, хотя она сомневалась, правда ли все, что говорилось о следопыте.
— Как насчет этого? — Сюзанна поднимает бледно-голубое шерстяное платье, прежде самое любимое. — Я снова буду его носить, если мы что-нибудь сделаем с рукавами.
Похоже, она выбросила из головы все мысли о Дональде. В известном смысле, лишь только покинув Колфилд, он сразу перестал реально существовать и стал отвлеченным понятием, временно бездействующим предметом, который вновь обретет смысл, когда вернется, но никак не раньше. Марии кажется, что Сюзанна никогда не напишет ему первой, если напишет вообще. Интересно, впустила бы она его в свое сердце, если бы не его явная, с первой же встречи, влюбленность в Сюзанну. Глупо даже думать об этом, конечно.
