Анатолий Тоболяк - Откровенные тетради
Очередь двигалась быстро, и я побежала за Сонькой. Моя подруга стояла перед зеркалом и потерянно смотрела на собственное отражение, будто впервые увидела. Она всегда жаловалась на свои волосы, жесткие и курчавые. Их никакая гребенка не брала. А ей хотелось иметь прямые и длинные, как у меня. Свои кудряшки она начесывала, чтобы скрыть мелкие прыщики на лбу.
Я ей сказала:
— Хватит тут торчать! Пошли.
В длинном зале с колоннами было шумно и дымно. Нам пришлось два раза пройти туда-сюда, пока нашли свободные места. Сонька совсем ошалела: впилась мне ногтями в руку и сгорбилась так, что голова ушла в плечи. Ее растерянность и мне. передалась; я уже была не рада, что зашли сюда.
Наконец сели за пустой столик с неубранной посудой и объедками на ней. Тут же подскочила тощая, растерзанная и замотанная официантка и заорала:
— Не видите, что ли, стол грязный? Расположились как дома!
Сонька потянула меня за руку и стала вставать, но я ее удержала. Когда на меня повышают голос, во мне что-то будто щелкает внутри, какой-то выключатель или, может быть, включатель, не знаю, только я сразу теряю голову. Сонька потом говорила, что я жутко побледнела, сощурилась, как рысь, и тихо так сказала;
— Уберите со стола и не вопите. А то потребуем жалобную книгу.
Официантка даже опешила;
— Чего-чего?
В этот момент те двое как раз и вынырнули откуда-то из-за колонны. Не было их, и вдруг появились, словно из-под земли.
Самое главное в жизни всегда происходит внезапно, я теперь поняла. Это уж такой закон. Живешь себе и знать не знаешь, что за следующим поворотом тебя поджидает, хохоча во все горло или, наоборот, со скорбно-печальным ликом, твой Случай.
Ну вот, появились, подхватили эту тощую злюку с обеих сторон под руки и что-то зашептали и оба уха. Та бросила на меня взгляд как на смертельного врага, ушла. А они приблизились к нашему столу.
— Все улажено, девочки. Не возражаете, если сядем?
Это сказал Махмуд.
У входа я их не разглядела как следует. Махмуд — весь черный, с гладкими черными волосами, блестящими глазами и черненькой полоской усиков над губой. А у Максима была русая маленькая бородка, русые волосы, рот крохотный, как у ребенка, прямой нос и очень светлая кожа. Я сразу решила, что город подкинул к нашему столу своих типичных представителей, соединив в них все то, что бросается в глаза на улице: и бородку, и усы, и высокие каблуки туфель, и джинсы…
Сонька на них дико смотрела. А я сказала:
— Пожалуйста. Садитесь.
Вообще-то я страшно обрадовалась, что все обошлось, и была им благодарна. Мог произойти крупный скандал: ни официантка бы мне не спустила, ни я ей. А так все пошло как по маслу. Официантка, возвратясь, быстренько перебросала на поднос грязную посуду (правда, зыркнула на меня раза два и усиленно гремела тарелками), потом принесла меню, и мы с Сонькой в него уткнулись голова к голове.
Эти двое курили и болтали о том о сем. На нас даже не глядели. Будто не они недавно приставали в вестибюле. Мы выбрали какую-то закуску (не помню что), отбивные котлеты и мороженое с вареньем.
— И еще бутылку шампанского! — храбро и мстительно сказала я. Сонька тихонько охнула.
Настала их очередь. Скомандовал Махмуд. Даже в меню не взглянул.
— То же самое, только долой мороженое! И побыстрей, золотце!
Официантка убежала как ошпаренная. Я подумала: вот что значит завсегдатаи! Чувствуют себя здесь как дома. Не то что мы, несчастные провинциалки. И одеты вроде как надо, по моде — у Соньки вон какая кофточка, шик-блеск! — а что-то на наших лицах особенное, как клеймо, что ли, сразу видно — не нюхали столиц… На миг мне стало жалко Соньку и себя, но я тут же разозлилась: ну уж нет! Пускай эти двое не думают, будто напали на дурочек. Я толкнула Соньку локтем в бок, чтобы она не кособочилась и не сутулилась.
А они, видно, решили, что хватит тянуть. Махмуд пощипал свои черные усики, сверкнул маслянистыми глазками.
— Что отмечаем, девочки? Какой праздник?
Надо было что-нибудь придумать, но я сказала то, что есть. Махмуд по-восточному зацокал языком. Выходит, за одним столом и радость и горе? А куда я поступала? Я объяснила куда. А подруга? Он перевел взгляд на Соньку. Она залилась краской.
Я не понимала, что происходит. Обычно Сонькин комплекс неполноценности проявлялся совсем по-другому: в новой компании она грубила налево и направо, старалась показать, будто ей все трын-трава.
Ненавистная официантка принесла закуску, бутылки и опять убежала.
Максим все помалкивал. Поглядывал то на меня, то на Соньку. Верхняя губа слегка вздернута в улыбке; зубы белые, мелкие; русая бородка как шелковая. Я прикинула: лет двадцать пять, а может, и больше.
Зато Махмуд захватил стол, тамада, да и только; открывал, наливал. Он уже выпытал, как нас зовут, сам представился и друга отрекомендовал. А тост сказал такой простецкий:
— За вас, девочки!
Вдруг Сонька глубоко вздохнула, словно от сна очнулась, и не успела я моргнуть — раз! — выдула весь свой бокал одним махом. Я на нее уставилась. Махмуд открыл рот. А Максим засмеялся тихо-тихо.
Через пять минут Сонька уже несла околесицу.
— Вы не подумайте, пожалуйста! Если хочете… хотите знать, наш город не хуже вашего. Правда, Ленка? К нам туристы из-за границы приезжают — пожалуйста. А летом жара посильней, чем у вас, правда, Ленка? А вы думаете, просто так!
— Что вы? Никто не думает, — вежливо улыбался Максим.
Махмуд налил Соньке еще шампанского. Я прикрыла ее бокал ладонью.
— Стой, Сонька, не спеши. — И взглянула прямо в глаза Максиму. — А кто вы, собственно, такие? О нас все узнали, а о себе молчок. Так не пойдет.
Шампанское мне тоже ударило в голову. Все вокруг стало ярче, будто зажегся сильный свет. Я как-то даже забыла на миг, что института мне не видать, а что дальше — неизвестно.
Максим повторил:
— Кто мы такие? — И нежно прикоснулся кончиками пальцев к своей холеной бородке. — Обычные служащие.
— Ну да! Говорите!
— А по-вашему, кто?
— По-моему, вы режиссеры или что-то в этом роде.
Он негромко, весело присвистнул.
— Слышал, Махмуд? Давай согласимся?
— Зачем обманывать девочек? — отвечал его приятель. — Не в моих правилах.
— Мы счетоводы, — пояснил Максим и показал в улыбке свои мелкие белоснежные зубы. — Правда, считаем не на счетах, а на машине. Точнее говоря, программируем.
— А-а! Программисты… — Я почему-то была слегка разочарована.
Мы уже незримо разделились: я и он, Сонька и Махмуд, друг против друга. Мне стало совсем легко и радостно, и впереди открылся какой-то просвет. Нет, не поеду я домой! Что мне там делать? Слушать ворчание матери, ссориться с отцом, а по вечерам обтирать скамейки в заплеванном парке с Федькой Луцишиным и К°? И на Ташкенте свет клином не сошелся. Страна такая большая, все стороны открыты, и всякая обдувается свежим ветром. Неужто мне не найдется местечка? Прокормлюсь, проживу, не погибну. Не круглая же я дура и не тяпа-растяпа.
— А еще у нас арыки, арыки… — очумело рассказывала Сонька Махмуду, будто он был с другой планеты. — А по ним с гор водичка бежит, бежит…
Махмуд цокал языком, восхищался, подливал ей. Я испугалась за Соньку, но тут же забыла про нее. — У меня у самой язык развязался. Да еще вдруг музыка ударила с эстрады.
— А родители как отнесутся к вашему решению? — У Максима в глазах светились яркие огоньки.
— А что родители? Мне восемнадцать, я совершеннолетняя.
— Восемнадцать? — усомнился он, склонив голову набок.
— Ну да. Я в нашем классе была старухой. Я болела в детстве и пропустила год. Ну их, родителей!
— Как же так «ну их»?
— Да так! Они сами с собой не могут ужиться. Чуть не каждый день скандал. А еще меня учат. Надоело!
— Ясно.
— Жутко, знаете, надоело!
— Ясно, ясно.
— Я последний год как на иголках жила. Дни считала, правда! Так не терпелось уехать. А теперь возвращаться? Нет уж!
— Да, пожалуй, не стоит, если так.
Краем уха я уловила, что Сонька рассказывает Махмуду про наш огромный базар. Максим тоже услышал, засмеялся, подмигнул мне и предложил:
— Станцуем?
— Ага! — обрадовалась я. Мне хотелось с ним танцевать, что правда, то правда.
Потом танцевали они, то есть Сонька с Махмудом, и я удивлялась, как моя подруга лихо скакала. Потом снова мы, и опять они, и все вместе, и снова мы. На душе у меня стало как-то отчаянно-радостно. Славный и легкий парень этот Максим! Я ничуть не удивилась и не оскорбилась, когда он перешел на «ты». Только сказала ему:
— А у меня пока не получится. Буду «выкать».
Махмуд заказал еще бутылку шампанского. Хлоп!
Пробка полетела в потолок. Сонька забила в ладоши. Она была вся красная и не спускала своих больших черных глаз с Махмуда. Я подумала, что, пожалуй, хватит. Пора уходить, хоть и не хочется. Соньке точно пора.
