Максим Кантор - Учебник рисования

— Наши, русские, парни, — сказал Лукоморов и чуб со лба откинул.

— Теперь здесь много русских. С той стороны тоже. Слышали про роту Голенищева? Через Харбин генерал утек, под Мадридом объявился.

— Ну, мы с ним разберемся, с голубчиком, — сказал Лукоморов. — Мы ему одно место налимоним. Почему я и говорю, русские бойцы пригодятся. Это ж наша проблема, Колобаня, нам решать. — Лукоморову страстно захотелось понравиться Иде Рихтер, ему казалось, что он не видал в жизни своей женщины красивее. Лукоморов слыл мужчиной неотразимым, и, преодолевая похмельную мутность, он приосанился. Ида Рихтер улыбалась ему.

— Подчиняйтесь приказу, — сказал Луговой.

— У товарища, между прочим, уже был приказ, — скзала Ида Рихтер взволнованно, — и он его доблестно исполнял. Последние сутки он провел на передовой, выполняя интернациональный долг.

Последние сутки Лукоморов провел в казармах анархистов, разбавляя спирт крепленым вином амонтильядо, которое попробовал здесь впервые, и которое подействовало на его организм разрушительным образом. Однако возражать Лукоморов не стал, а лишь поглядел томно на Иду Рихтер.

— Русские нужны в России, — сказал Луговой, — испанскими делами пусть занимается Испания.

— Политика невмешательства, — сказала Герилья с презрением, — Вы подписали позорную бумагу! Эта политика взорвется большой войной.

— Каждый сражается на своем месте, — сказал Луговой. Он хотел повернуться и уйти, но должен был увести с собой Колобашкина. Пилот Колобашкин не подавал реплик, смотрел и слушал.

— Через несколько дней здесь будет жарко, — сказала Герилья, — Начнется очередной штурм Мадрида. Уже три было. Четвертый могут не выдержать.

— Вас здесь уже не будет, насколько мне известно, — сказал Луговой, и Герилья нахмурилась.

— Мы действительно уезжаем на конгресс прогрессивных сил в Сен-Жак де Соль для встречи с Витторио Кадавильо.

— Разумно, — сказал Луговой, — это разумно.

— Видишь, — сказал анархист, — и эти драпают. Хорошая компания собралась.

— Не думайте, что я бегу. Страх мне незнаком. Десятки раз я поднимала бойцов под пулями в атаку.

— Она поднимала, — сказал грубый анархист, — не скажу, что именно, но точно — поднимала.

— Должна ехать. Этот конгресс необходим именно сегодня. Иначе завтра коммунистической партии Испании — уже не будет: окажется раздробленной на десять сект. Мы должны сплотиться.

— Вокруг кого? — спросил русский военный, — вокруг кого сплотиться?

— Хороший вопрос. Все решит съезд, я не вправе предварять его решение. У меня тоже есть к вам вопрос, товарищ Луговой. Мой друг, английский журналист Эрик Блэйр, сформулировал несколько вопросов к вам, русским партийцам. Гардиан скоро опубликует его статью. Чего вы хотите, спрашивает Блейр. Вы сами знаете, чего хотите? Либералы говорят, что вы защищаете демократию. Но тогда, спрашивает Блэйр, зачем вы бросаете республику в критический момент? Зачем ссорите политических лидеров республики? Время выбрали не подходящее для интриг.

— А какое время для интриг подходящее? — спросил анархист, — До или после наступления?

— Я, когда говорю с либеральным интеллигентным человеком, уже и не знаю, к какой партии он принадлежит — он и сам не знает, запутался. Интеллигентный человек сегодня не интересуется революцией — он ищет обходные пути, чтобы попасть сразу в штаб интриганов, вот чего вы добились! Вы решили уходить из Испании — но оставляете здесь агентов, которые делают только одно: планомерно стравливают лидеров демократии. Вы в своем уме? Вы добились того, что Ларго Кабальеро ненавидит Негрина, Асанья не любит их обоих, Раблес не переносит Асанью, Пассионарию не любит никто, а Нина вы сделали пугалом, — и каждый из них называет себя демократом! Где тогда истинная демократия? Заметьте: на войне должна быть одна стратегия, а не пять. Католики считают, что вы хотите раздуть пожар революции. Церковь вы озлобили, это правда — но революцию не поддержали. Вы сделали все, чтобы подавить революционное движение в Испании. Кто — по Марксу, по Марксу давайте рассуждать! — кто сегодня революционная сила Испании? Пролетариат? Но он не окреп, он практически в положении русского пролетариата десятых годов. Крестьянство? Страна аграрная — вроде России, не так ли? Но крестьянство не поддержит революцию, отменившую церковь. Вашим союзником должны выступать анархо-синдикалисткие коммуны — они одни воплощают социальную структуру, понятную испанскому народу, за ними большинство. Хотите знать народную волю — говорите с ними! Вот с этими людьми говорите, — и Герилья показала на анархистов. — Поговорите с Нином, попробуйте понять его, это светлая голова! Троцкий предостерегал вас от этой ошибки! Он говорил прямо: вы объявили Нина контрреволюционером, и вы не правы! В этих либертарианских коммунах и пролетариат, и крестьянство — встретятся, дайте им возможность выработать общую платформу. Но вы не их поддерживаете. Сказать — кого поддерживаете?

— Скажите, — сказал Луговой. Его лицо было серым от боли, он правой рукой поддерживал левую, и временами закрывал глаза, когда подступала дурнота, — скажите, будьте любезны.

— Вы не рабочих поддерживаете, не крестьян, не анархистов, не троцкистов — а средний класс. Это удивительно. Это непостижимо. Зачем вы толкаете пролетарскую революцию — в либерально-буржуазное болото? Разве не видите, что это процесс, обратный тому, который был в России: вы толкаете политическое движение назад, от Октября — к Февралю. Зачем же вам такие союзники — буржуазные и трусливые? Вы этих демагогов и болтунов словно нарочно подбираете, а других — компрометируете. Посмотрите на них пристально — они же классовые враги, зачем они вам? Почему не помогаете подлинным народным лидерам, таким, как Нин или Песканьо? Складывается впечатление, что вы, напротив, хотите помешать пролетарской революции, а не помочь. Давайте спросим у бойцов, — Марианна кивнула в сторону анархистов, — спросим мнение солдат. Они не понимают: вы словно бы нарочно губите то, во что они верят. Но тогда проще заключить союз с Франко. Или у вас несколько мотивов сразу? Может быть, вы ведете двойную игру? А может быть, — спросила Герилья, — у вас вообще никакого плана нет? Это никакой не план, а обыкновенный оппортунизм, может быть так? Лавируете, как придется, не так ли?

— Я не лавирую, — ответил Луговой.

— Вы не лавируете. Лавирует ваше начальство. Вы ничего не знаете, исполняете, что велят. Но я призываю вас задуматься. Однажды вы должны оглянуться вокруг себя, понять, что происходит. Вы заигрываете с деятелями Второго Интернационала, оттого что боитесь Интернационала Четвертого — боитесь революции! Знаете ли вы, кто поддерживает средний класс — лавочников, спекулянтов, всех этих либеральных социалистов с номерными счетами в банках? Кто делает вид, что заботится о пролетариате, а на деле обслуживает интересы petit-bourgeois? Фашисты. Это их платформа, — Герилья говорила с увлечением, более даже для анархистов и пилотов, чем для Лугового, — это платформа Розенберга!

— Розенберга? — ахнул анархист, — советского посла? Что — действительно, фашистский шпион? Не зря говорили?

— Платформа Розенберга, — подтвердила Герилья, сбившись и не сразу сообразив, что речь идет о другом Розенберге, — фашиста Розенберга.

— Значит, его не зря расстреляли?

— Никто его, к сожалению, не расстрелял. Ах, вы про этого Розенберга? Но это совсем не тот Розенберг.

— Тоже фашист? — уточнил анархист. Герилья посмотрела на него с непередаваемым презрением. Что здесь можно сделать? Стараешься для них, и все зря.

— Значит — оба фашисты? Родственники, да?

Как не больно было Луговому, он улыбнулся.

— Я исполняю приказ, — сказал он.

— И ничего, кроме приказа, вы не знаете, — сказала Герилья.

— А я знаю, — вдруг сказал анархист, — какой-такой транспорт из Картахены пойдет. Это вы испанское золото увозите.

Слова эти отчетливо и гулко прозвучали в казарме.

— Правильно говорю? План у вас есть. Вы золотой запас республики забрали — и в Россию увозите. Теперь не то, что винтовок, подштанников не купить.

— Мы должны выработать план, то есть ясно представить себе, что делать после победы, — сказала Роза Кранц, пуча глаза.

— Тушинского — президентом, это ясно. Дупель — премьер-министр. Полагаю, это возражений не вызывает. Парламентская республика, многопартийная система, гражданское общество.

— Свободу — прессе. Частные телеканалы либеральной ориентации. Запрет на государственное вещание. Думающих верных людей поставить на ключевые посты на телевидении.

— А с оппозицией что делать? — спросил диссидент Маркин, человек опытный, — что делать, допустим, с действующим кабинетом министров? Позволить создать оппозицию? Отпустить в эмиграцию? Дать трибуну? Например, что делать с Кротовым?