Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
СОЛДАТСКИЙ ВАЛЬС
Я в городе, точнее на его окраине. Раннее утро.
Дома из-за деревенских забот слишком редки мгновения красоты, способные встряхнуть душу. А сегодня здесь у меня целый день свободы и радости! Конечно же, проведу его на природе!
Сразу за домиком, где живет подруга матери, начинается лес. На пригорке стройные, высокие до небес сосны приветливо кланяются мне пушистыми верхушками и машут могучими узорными лапами, призывая в прохладные, ласковые, пахучие объятья. Под ногами буклированные мхи, россыпи шишек и безмолвные тусклые тени. Я опускаюсь на колени и окунаюсь в вечную, но разнообразную мелодию леса.
Лес встретил меня яркой зеленью, мягким обволакивающим теплом и радостным гимном — десятками разноголосых трелей. Здесь хозяйничают птицы, а я их гостья.
Передо мной сухой дуб. Серенькая птичка неторопливо перебирается по стволу снизу вверх, внимательно изучает оголенные участки и деловито обстукивает их крепким клювом. Обнаружив что-то на толстом суку, она принимается яростно долбить его так, что опилки летят во все стороны.
Растущая рядом старая мохнатая сосна удивляет меня обилием гнезд на ветвях. Вот сорочьи шапки. А это чьи корзиночки с детскую ладошку? Как зовут маленьких хлопотливых буро-оранжевых птичек? Они то стремительно падают вниз, словно осенние листья, то снуют между веток. Когда на миг замирают на ржавом стволе сосны, то будто исчезают из поля зрения, пропадают, а потом снова, весело попискивая, носятся вокруг своего родного дерева, поражая всплесками ярких крылышек.
Подошла к березняку. Странно! Никогда не замечала, что березы в лесу совсем не такие, как в городе. Очень мало тонких нежных веточек. Крепкие ветви уверенно пробивают себе дорогу к солнцу. Пробираюсь сквозь густые высокие травы. Встала рядом с одной колючкой и кончиками пальцев с трудом дотянулась до маковок верхних, начавших распускаться бутонов. Зверобой мне по пояс. Заросли иван-да-марьи и ландышей заполонили все свободное пространство. На пользу им дожди.
Гортанный крик вороны покоробил меня. Что она здесь делает? Видно достаточно в этом месте еды, раз предпочла лес городским помойкам. Птица не унималась. Я прижалась к дереву и замерла. Оказывается, растревоженная мамаша противно и зло каркала, прогоняя меня от гнезда. Уже через минуту, успокоившись, она, нежно воркуя и тихонько каркая, заботливо кормила своих птенцов.
Вдруг дятел рассыпался частою дробью. Будто не пищу ищет, а с наслаждением музицирует! Две пестренькие птички, склонив головки, с любопытством рассматривают сидящую на пеньке старушку с корзинкой и весело щебечут. Мне чудится их разговор:
— Видишь, седая тетка сидит. Устала, наверное.
— Не скачет. Перышки не топорщатся. Старая уж.
Я улыбаюсь своим глупым мыслям и иду дальше. Сквозь просветы в молодом ельнике разглядела речку. Заторопилась к ней, увязая в песке.
У самого берега над водой проплывали клочья тумана. Быстро редея, они устремлялись в небо и вовсе пропадали из виду. А вдали, открывая мыс, лесок и строения, туман медленно уползал за горизонт как огромное живое существо. Заводские трубы тоже проявлялись не сразу. Их верхние части долго висели в воздухе странными призрачными видениями. Они походили на маленькие действующие вулканы, непонятно зачем птицами взмывшие в небо и застывшие там. Кудрявый красновато-серый дым причудливо курился над ними, придавая еще более загадочный, таинственный вид. Туман медленно стекал вниз, и постепенно четкие контуры труб дорисовали картину заводского поселка.
Присела у берега на корточки. На песке растет только красноватый птичий щавель, да кое-где чахлая земляника распустила тощие блеклые усы. Здесь, в низине, совсем тихо. Дыхание воды таково, что не вздрагивают даже тончайшие нити водорослей. Слабое колебание воды замечаю только по еле заметным светлым бликам на ее поверхности.
Легкое металлическое позвякивание нарушило тишину. Словно бубенцы вздрогнули. Звук чистый, короткий. Поразительно! Никогда такого не слышала. Смотрю: на кусте ивы птичка замерла, как пучок из сухих и свежих листьев. А рядом с ветки на ветку перескакивает совсем крошечная, неприметная серенькая птаха. Кто из них издавал столь прелестные звуки? Подумалось: «Как мало я знаю о родной природе!»
Светлый лучик заскользил по противоположному берегу, по очереди высвечивая то строения, то деревья. Я обрадовалась наступлению солнечного утра. Напрасно! Вскоре опять туманом сузился горизонт. Заморосило. Река словно напряглась, сжалась и будто покрылась гладким, очень тонким слоем серого льда разных оттенков. На поверхности ни малейшей морщинки! Только мелкие точки дождя плясали на ней, высекая нечеткий ежесекундно меняющийся рисунок. Я спряталась под ивовый куст и не сводила глаз с застывшей, остекленевшей реки. Не знаю, сколько я так просидела, завороженная чудом природы, только ветер стал осторожно перебирать, словно пересчитывая, листья берез, мелкой рябью засеребрилась вода. Дождик незаметно иссяк.
Над моей головой просвистели крылья речной чайки. Секунда — и она пикирует в воду. Неудачно. Опять взмыла в небо для новой попытки. Теперь наблюдаю грузный ныряющий полет чайки с крупной добычей. Выронила, бедняга! Пришлось ей в следующий заход довольствоваться малым: уклейкой.
И тут я увидела цаплю! Я узнала ее по оттянутым назад длинным ногам, по характерному изгибу шеи в виде буквы «зэт» и отороченным черными перьями огромным крыльям. В полете ее тело без крыльев похоже на стрелу молнии.
Боже! Как все затрепетало во мне невообразимой радостью! До чего же приятно очарование дикой природы! Я наслаждалась неспешным полетом редкой птицы. Он своеобразный. Издали цапля напомнила пружинку, совершающую движение вперед и одновременно колеблющуюся в вертикальной плоскости. Взмахом крыльев она чуть подбрасывала себя, потом под собственной тяжестью немного опускалась, как бы проседая; следующий сильный, но мягкий рывок снова приподнимал ее вверх.
Покружив, птица опустилась в камыши в метрах пятидесяти от меня. Навстречу ей из кустов вышла другая цапля. Они немного побродили по берегу, в поисках лягушек, затем направились в укрытие. Я задохнулась от восторга. Рядом со мной гнездо семьи цапли! Какое счастье наблюдать их! Захотелось во что бы то ни стало дождаться следующего появления прекрасной пары.
Я удобно устроилась на бревнышке, очевидно принесенном рыбаками, сняла ботинки, набрякшие влагой, и погрузилась в созерцание. Волны полощут водоросли. Они поражают богатством красок и оттенков. Над ними густо вьется мошка. Плещутся юркие уклейки, играя с веткой ивы, окунувшей зеленые кудри в воду. У кромки берега в траве кипит малек. На дне копошатся какие-то букашки, ракушка вычерчивает на песке криволинейную траекторию. Быстро перемещается. Не ожидала я от этого подводного ларца такой прыткости!
На берег пришла полоскать детские вещи молодая женщина с длинной русой косой. Я обратила внимание, как ловко и изящно, будто без особых усилий, отжимает она мокрое белье, как легко поднимает красивые руки. Они порхают!
Все гармонировало в женщине: и спокойный умный взгляд темно-серых глаз, и нежный овал лица, обрамленный гладко зачесанными пшеничными волосами, и мягкая округлость стройной фигуры. А сколько в движениях достоинства, уверенности! Я залюбовалась.
Подошел ее муж с двумя карапузами-погодками. Глаза — антрацит. Черная как смоль кудрявая шевелюра, борода, усы. Молчалив, степенен, хотя и молод. Хорош! Под стать жене. Красивая пара! После короткого общения я еще острее почувствовала их удивительное обаяние. Они обронили несколько, казалось бы, несущественных фраз, а передо мной выстроился их уютный мир взаимопонимания, любви и уважения.
Из-за кустов появились двое рыбаков. Я слышу их разговор.
— Где был? — спрашивал старик.
— На грибалке, — весело отвечал молодой человек.
— Значит, и порыбачил, и за грибами успел сходить, — понял шутку старик и рассмеялся.
