Юлия Петрова - Ничья по-английски. Исповедь эмигрантки

Наш разговор был настоящим маятником — он двигался от плохого к хорошему и назад. Это было так унизительно! Мне приходилось умолять его и радоваться каждой милости!

Боясь брякнуть что-то не то и чувствуя себя обязанной, я бы теперь все стерпела. Но ждать еще неделю… Я просто не могла.

— А можно раньше? Как-нибудь… — осторожно спросила я.

— Когда?

— Не знаю… Когда тебе удобно?

— Мария, послушай. Мне удобно в пятницу. Оставайся пока в Лондоне, я заплачу за твое жилье. Это от чистого сердца, хорошо?

Он загнал меня в угол. Чтобы остаться с ним, я должна была взять деньги. Я не хотела, но у меня не было выбора.

Поэтому мне пришлось сказать:

— О’кей.

— Тогда так. Я пошлю тебе деньги в конверте…

Полная противоречивых эмоций, я заткнулась и слушала…

Неделя прошла в ничегонеделании. Я ходила гулять, сидела у компьютера, лежала в постели… И все ждала, когда же Роджер позвонит мне и скажет, что пора приезжать. Янек избегал меня. А когда мы сталкивались на кухне, он только саркастично поджимал губы и уходил. Янек никогда не спрашивал меня о моих планах, но, думаю, он был в курсе всего. А я с ним больше не говорила — боялась, что он скажет что-то плохое о Роджере и снова будет прав.

Боязнь преследовала меня теперь повсюду. Вообще по жизни мне были знакомы самые разные эмоции — горечь, злость, негодование. Но не ощущение безнадежности. Не панический страх и неуверенность в завтрашнем дне. Дома меня называли «девушка с яйцами» — толстокожую, готовую ко всяческим испытаниям. Теперь же я начала терять всю свою внутреннюю энергию. Мое привычное «я» превратилось во что-то аморфное, зависимое, прибитое ежедневными испытаниями. Борьба с системой сломала меня. Я уже не была уверена, правильно ли поступила, когда решила уехать с Украины. Когда приехала в Англию. Когда принялась искать лучшую жизнь. Я больше ни в чем не была уверена и просто плыла по течению. Вслед за Роджером.

Он прислал мне деньги, как и обещал — а я с тяжелым сердцем их взяла. Я продолжала уверять себя в том, что это делалось во имя любви — если не со стороны Роджера, то с моей уж точно.

Неделя тянулась ужасающе долго. Но все же она подошла к концу. Я снова сложила сумки, на этот раз окончательно и бесповоротно.

С одной стороны, моя мечта вроде как осуществилась — начиналась жизнь с любимым человеком. Но все же… Я не чувствовала себя счастливой. На самом деле я практически заставила Роджера пригласить меня, а это не было настоящим единением двух близких людей.

Я покинула дом в Crystal Palace и оставила там пару сапог, которые папа подарил мне несколько лет назад и которые уже полностью износились… Во рту поселился горьковатый привкус. Очередная эра в моей жизни завершилась.

Сделала ли я все, что могла? Пыталась ли изо всех сил? И увижу ли я снова моих соседей?

Янек не пришел попрощаться. Он уехал рано утром и отключил телефон. Лучший друг предпочел просто исчезнуть из моей жизни. Даже при всем желании он не смог бы меня больше ранить. Мне очень хотелось объясниться с ним перед отъездом и сбросить с души тяжелый камень. Но Янек лишил меня этой возможности.

Зато Лин Хва и Волшебник остались на моей стороне. Они проводили меня на станцию, помогли с сумками и пожелали удачи во всем. Я не могла удержаться и крепко обняла их. Вместе мы распили банку пива.

— Мария, ты сильная девушка, я тобой всегда восхищалась, — сказала Лин Хва. — И я знаю, что ты многого добьешься. Просто подожди, твоя удача тебя обязательно найдет.

— Я состарюсь, пока буду ждать свою удачу, — сказала я. — Но сделаю все, что смогу.

— Мы останемся на связи, — пообещал Волшебник.

— Непременно.

Вдали показался поезд, который должен был отвезти меня на станцию Виктория. — Пожалуй, пора прощаться.

— Всего хорошего, Мария, — Лин Хва поцеловала меня в щеку. — Я буду по тебе скучать.

— И я по тебе.

Мы затолкнули сумки в вагон.

Перед тем как двери закрылись, я обернулась и сказала:

— Пожалуйста, попрощайтесь за меня с Янеком.

Лицо Лин Хва изменилось. Но я не успела понять, что значило это едва заметное выражение. Двери поезда захлопнулись, и я начала путешествие к новой жизни.

13

Если дела идут хуже некуда, значит, в ближайшем будущем они пойдут еще хуже.

Роджер меня разочаровал…

Он опоздал, чего раньше никогда не случалось. Я стояла на станции минут двадцать, одинокая, а на плечи мне давили сумки и сомнения. Его номер был занят, и я совсем растерялась. Только благодаря сверхчеловеческому усилию мне удалось не заплакать.

Но наконец Роджер появился. Он выглядел встревоженным и злым. Коротко бросив: «Привет, извини за опоздание», он погрузил мои сумки в багажник. Не зная, что сказать, я тихонько села в машину. По пути мы не разговаривали. Роджер звонил кому-то и улаживал рабочие дела.

Я представляла себе этот важный день как-то иначе.

Дома Роджер действовал на автопилоте. Он выделил мне маленькую полку в гардеробе, но даже мой скудный походный набор туда не помещался. Поэтому Роджер решил оставить половину вещей в сумке — «временно». Вздыхая и зная, что нет ничего более постоянного, чем временное, я покорилась. Постепенно я начала привыкать делать все так, как велит Роджер.

Он заказал еду на вынос и дважды мы занимались сексом — до и после ужина. В обоих случаях в этом было мало страсти. Я начала подозревать, что он просто боится. Боится, наверное, даже больше, чем я. Он не знал, как себя вести с кем-то, кто поселился в его доме, и пытался чем-то заполнить каждую паузу. Но единственным, что он мог хорошо делать, был секс. На этом строились наши отношения. Стоит ли говорить о том, что никто из нас не получил удовольствие? Вскоре Роджер заснул на диване, и я накрыла его одеялом. В раковине меня ждала грязная посуда. Да здравствует благословенная жизнь домохозяйки!

Этого ли мне хотелось, спрашивала я себя, мо́я тарелки. Насколько мне вообще знаком этот человек? Зачем я здесь? У меня, погребенной под ежедневным потоком проблем и несчастий, не было возможности сесть и все обдумать. Но теперь, в ночной тишине, когда Роджер лежал всего в нескольких метрах от меня, для этого был подходящий момент. Или неподходящий? Первый день, яркие эмоции, волнения… они могли исказить реальность.

Я решила подождать еще недельку и посмотреть, что будет. Другими словами, я позволила жизни и дальше вести меня согласно ее собственному, загадочному плану.

Следующие две недели только углубили мои сомнения.

С одной стороны, все было не так уж плохо. Полуголодная жизнь в Лондоне закончилась, теперь я могла расслабиться и не беспокоиться о пропитании. Роджер отлично меня кормил — он покупал лососину и креветки, курятину и говядину, салаты, напитки… Он приглашал меня в рестораны и даже подарил мне новую одежду. Будучи под присмотром, я могла больше не волноваться по поводу выживания.

Но появилась другая проблема — и не одна. Вскоре мы поняли, что у нас мало общего. Роджер интересовался очень специфическими темами — букмекерскими конторами, бильярдом, британскими мыльными операми. Из всех его увлечений я разделяла только страсть к путешествиям. Но мы были безумно далеки от каких-либо совместных поездок.

А еще ему не нравилось, как я одеваюсь. К примеру, высокие каблуки в комбинации с джинсовыми шортами заставляли Роджера трястись от гнева, а короткое платье считалось преступлением.

— Если хочешь быть моей девушкой, научись себя вести. Я не потерплю рядом с собой дешевую шлюху, я не хочу, чтобы люди надо мной смеялись, — кричал он.

Я объяснила, что привыкла носить красивые вещи, и что в Киеве или Лондоне никто бы даже не заметил меня в толпе. Но напрасно. По мнению Роджера, это был стиль больших городов, а не маленького Телфорда.

— Я не хочу, чтобы все парни в пабе на тебя таращились. Мне не нужен этот стресс. Я слишком стар для такого дерьма. Мне нужна нормальная женщина, — визжал он.

В общем, не могло быть и речи о том, чтобы надеть в ресторан тартановую мини-юбку, которую он сам мне и купил. Зато дома Роджер просил — практически заставлял меня — ее носить. Это его чрезвычайно возбуждало. Он крепко сжимал меня, шепча мне на ухо: «Если бы только мои друзья тебя сейчас увидели! Я такой везучий!» Мне трудно было это понять. В спальне он поддавался похоти и говорил вещи, которые никак не вязались с его пуританскими взглядами. Но, когда я его об этом спрашивала, он только улыбался: «Я был возбужден, чего же ты хочешь?»

Это была не единственная его странность в спальне. Каждый день Роджер менялся — и не в лучшую сторону. Из нежного, заботливого любовника он превратился в разъяренного зверя и насильника. Первые опыты с плавными, но страстными движениями, были уже давно забыты. Теперь он предпочитал срывать с меня одежду, душить меня, шлепать по попе, дергать за волосы, бить по лицу и материться.