Евгений Гришковец - Год жжизни

Короче, было здорово! И здорово не по-провинциальному, здорово не потому, что это в Вологде, а здорово вообще, просто здорово. И всем, кто будет в Вологде, рекомендую не метаться, ехать прямиком в «Штоф», а тем, кто в Вологде живёт, рекомендую не сомневаться, у вас есть отличное заведение, самого универсального уровня. Это определяется не качеством интерьера, а качеством команды ребят, которые там работают.

Ещё утром сидел на берегу великой реки Волги, сейчас в Москве, а завтра домой. Остались позади около тысячи километров, которые проехали на машине из Казани через Самару до Саратова, три сыгранных в трёх городах спектакля, давние знакомые и новые лица, отчаянное одиночество без крашеных яиц и куличей на Пасху, несколько ярких жизненных эпизодов по дороге и во время спектаклей…

Первого мая у папы день рождения. Будем праздновать. Наверное, поедем к родителям на дачу. Папе обычно с погодой везёт. Будут наверняка шашлыки, которые папа, как мне казалось в детстве, делает лучше всех в мире.

Устал я. Завтра отосплюсь и интенсивно посуществую в ЖЖ на майские праздники. А потом опять будет заезд… Хорошо, что не умею сам набирать тексты на компьютере. Ведь если бы умел — несмотря на усталость сидел бы ночью и писал ЗДЕСЬ что-нибудь, а так — ограничен в возможностях, зато ещё жив.

МАЙ

Какая тишина стоит в городе на майские! Наверное, так во всех городах. Мне кажется, что чуть ли не все мои знакомые и приятели куда-то разъехались. Даже не понятно, как люди раньше жили в майские праздники без Мальдивов, Арабских Эмиратов, Египтов и прочих тепломорских стран. Конечно, где же ещё отмечать День Победы, как не в Египте (улыбка).

А в Калининграде невнятная погода. То дождик пробрызнет, то солнышко проглянет. Яблони только собираются зацвести, но я к этому моменту уеду, никак мне не удаётся самый пик весны застать дома.

Очень трудной была последняя неделя гастролей, а самым трудным был день спектакля в Самаре, много было нервного и сложного, огорчила меня Самара. Люблю этот город, здесь много друзей, есть любимая галерея — напротив цирка, там я кое-что покупал, всегда есть что посмотреть, и атмосфера очень хорошая. Но уж как-то очень не везёт великому городу на городскую и областную власть. В больших городах таких безобразных дорог, как в Самаре, уже и не увидишь. А такого количества ужасной наружной рекламы нет нигде, уж я-то знаю, что говорю, всё-таки страну изучил близко к карте. Когда ехал в этот раз в Самару, думал: должен город начать преображаться, не может быть, чтобы такой город держали в таком чёрном теле… Нет! Приезжаю — за год только всё усугубилось.

К тому же пришлось играть в Доме офицеров, который неприспособлен для полноценных спектаклей. Самарские организаторы убедили, что сцена хорошая. Обманули. И билеты продали дорогие, и рекламу сделали неприличную. Любимой самарской публике в этом зале было и холодно, и неуютно, к тому же пришло какое-то количество совершенно случайных людей, которые привыкли ходить на тех исполнителей, что приезжают в Дом офицеров. Их было немного, но пришлось строжиться, чтобы навести должный порядок и чтобы зрителям, которые знают, как себя вести, не мешали те, которые себя вести не умеют. А потом ещё и местная «Комсомолка» написала грязную статью, — несмотря на то, что к концу первой трети спектакля в зале создалась такая хорошая атмосфера, что мы с Анечкой Дубровской остались весьма и весьма довольны тем, как спектакль завершился.

Я очень не люблю строжиться и прерывать спектакль замечаниями, но это почти регулярно приходится делать. Замечания приходится делать и в совсем не обидных, а скорее курьёзных ситуациях. Например, в Саратове сидел в первом ряду симпатичный парень и с самого начала спектакля с удовольствием отпивал из бутылочки фанту. Сидел вальяжно, как в кино. И мне так захотелось в этот момент пить, причем именно фанты! Уж больно он её аппетитно пил. Видно было, что парень хороший. Просто не привык ходить в театр, а привык — в кино. Согласитесь, сидеть в первом ряду и что-то попивать, каждый раз открывая бутылочку с шипящим звуком, не очень хорошо. Но парень-то симпатичный. Вот я и сказал зрительному залу, что мне ужасно хочется пить, а тут парень в первом ряду фанту пьёт, и я ему завидую. Получилось и забавно, и никому не обидно, и парень, наверное, больше так делать не будет.

Года два тому назад я стал отказываться давать автографы на случайных бумажках, блокнотиках, журналах и прочее. Во-первых, моя закорючка на какой-нибудь бумажке вряд ли кому нужна, точнее, не может быть никому нужна; во-вторых, если подписывать ещё и бумажки, на это уйдет огромное количество времени, потому что у каждого всегда есть с собой хоть какая-то бумажка. Тут уж нельзя будет посещать ни аэропорты, ни магазины… Теперь я стал отказываться фотографироваться на мобильные телефоны — по той же самой причине. Мобильные телефоны есть у всех, а в этих телефонах, чёрт возьми, есть фотоаппараты. Я просто не могу больше фотографироваться со случайными попутчиками, с теми, с кем стою в одной очереди в кассу кинотеатра или с кем хожу по одним улицам. Но знаю, что мой отказ кого-то обижает. Не обижайтесь. Я не могу полжизни фотографироваться. А хотят сфотографироваться чаще всего те, кто даже не знает, кто я такой — просто знакомое лицо. И все эти отказы, замечания, предупреждения — особенно утомляют и выматывают в гастрольной жизни. А относиться к этому легче или формально не умею и научиться не могу.

А ещё, поскольку сам всю жизнь прожил и живу в провинции, знаю такую штуку… Когда приезжаешь в какой-нибудь город, обязательно слышишь от всех: «Ну как вам у нас?», «А вы то-то посмотрели?», «А то-то попробовали?», «Хотя что у нас смотреть?» или: «Ой, у нас такая грязища, скучища, нечего у нас здесь делать!» Приходится постоянно говорить, мол, у вас хорошо, мол, люди чудесные, сам я, мол, не из столицы, и у нас ничуть не лучше… Но стоит с кем-нибудь согласиться… Ехал в Самаре в такси, и таксист ворчал, что вот, в Самаре мэр — вор, дороги ужасные, грязища несусветная, пыль столбом, и уже много лет городу с властью не везёт. Но стоило мне согласиться: «Да-а-а, что-то у вас действительно тут не очень», — как таксист насупился и сказал: «Вы в Саратове не были, там вообще грязь по уши, а у нас ещё жить можно».

Никто не имеет права наше, кроме нас самих, ругать. Только хвалить.

Вот приехал я в Калининград, здесь, как и в целом по стране, сейчас затишье. Отдохну да и полечу в Алма-Ату. (Не могу я произносить в конце «ы», язык не поворачивается.) Полечу с интересом и надеждой — играть спектакль. В первый раз.

Несколько дней смотрю телевизор, посмотрел «Властелина колец». По телевизору особое ощущение. Смотрел, наверное, уже раз в шестой. Очень люблю. Когда выходил второй фильм, а я его сильно ждал, мне пришлось работать в Штутгарте, там выпускали спектакль по моей пьесе «Город», и ещё я работал со студентами. Везде висели афиши фильма, и я очень хотел пойти, но не пошёл. Сформулировал это для себя так: «Не хочу смотреть фильм на немецком языке, потому что будет казаться, что в любом случае победили немцы».

Какое замечательное кино! Красота, подвиг, чудеса! Когда в конце третьего фильма последний корабль с эльфами уплывает, у меня и на этот раз навернулись на глаза слёзы, и я поймал себя на детском воспоминании: мне отчетливо вспомнилось моё ощущение, когда смотрел в кинотеатре «Неуловимых мстителей» и четвёрка всадников в финале уезжала в огромный красный закат или восход. Я вышел тогда из кинотеатра, мне было одиннадцать, постоял ошарашенный, нашарил в кармане тридцать копеек — и пошел смотреть ильм ещё раз.

А сейчас я смотрел, как уплывает корабль с эльфами, и было грустно оттого, что вот эти молодые артисты, которые сыграли хоббитов, точно сыграли свои главные роли в жизни. Ничего более значительного им, пожалуй, сыграть не удастся. Как и тем ребятам, которые играли «неуловимых».

Ещё смотрю «Семнадцать мгновений весны». Как же я люблю этот фильм! Особенно сцену (смотрел её вчера), где Штирлиц и Клаус (его играет Лев Дуров — пожалуй, лучшая его роль) встречаются в конспиративном особняке и прослушивают запись разговора Клауса с пастором Шлаггом. Клаус слушает музыку, в такт пафосно трясёт головой, постоянно что-то ест и пьёт коньяк. А Штирлиц на него неподражаемо смотрит. В этом взгляде предельное презрение, брезгливость и даже удивление. Удивление оттого, что в человеке может открыться такая мерзость и подлость.

Поймал себя на том, что часть каких-то телевизионных произведений смотрю с таким же выражением лица. Посмотрел полсерии фильма про каких-то разведчиков, которые в сорок пятом году узнали, что немцы в конце войны сделали летающую тарелку, которую прятали в горах в Чехии. Представляете?! Я глазам не поверил! По Первому каналу! Я даже представил себе хитрых и беспринципных сценаристов и продюсеров, которые, когда выдумали такую вампуку, хохотали и бились об заклад, прокатит это или не прокатит. Прокатило. Ужас! Мне представляется это какой-то совершенно бессмысленной диверсией…