Лиз Туччилло - Легко ли быть одной?
– Я покончу с собой. Просто чтобы она знала.
Я не очень понимаю, зачем ему нужно было это делать обязательно в футболке, но это отвлекло наше внимание. Тем временем Лоренцо подбежал к балкону и распахнул двери. Томас побежал за ним и, схватив его за руку, попытался затащить обратно. Лоренцо вырвался и ринулся к окну. Томас поймал его. Они оба покатились по полу. Затем Лоренцо пополз в направлении окна, а Томас схватил его за ногу. Лоренцо старался лягнуть Томаса по голове и плечам другой ногой.
– Basta[40], Лоренцо!
– Оставь меня в покое, оставь меня в покое!
– Что мне делать? Может, позвать на помощь? – вмешалась я.
Томасу удалось усесться на Лоренцо верхом. Картина была нелепая: неистово мечущийся Лоренцо теперь лежал на спине, а Томас сидел у него на животе и громко увещевал его:
– Прошу тебя, Лоренцо, это уже слишком. Я не слезу с тебя, пока ты не успокоишься. Я имею в виду, пока ты не успокоишься по-настоящему. Пожалуйста.
После нескольких минут такой борьбы порывистое дыхание Лоренцо стало ровнее.
– Э-э-э… может быть, принести кому-то из вас стакан воды? – спросила я, не придумав ничего лучше.
Оба удивленно посмотрели на меня и кивнули. Я побежала на кухню и набрала два стакана воды из-под крана. Томас выпил свой, продолжая сидеть сверху на Лоренцо. А Лоренцо каким-то образом умудрился сделать это, все еще лежа на полу.
Лоренцо попытался – или сделал вид, что попытался, – выброситься из окна из-за женщины. Было ли это сумасшествием? Из-за любви начинают войны, ставят на кон судьбы целых империй. Поют песни, слагают стихи – все из-за любви. С исторической точки зрения это чувство представляется очень даже реальным. В тот момент, глядя на Томаса, который сидел сверху на Лоренцо и который спас его, трудно было удержаться от мысли, что Томас – совершенство. Трудно было не спроецировать на него все мои надежды, желания и домыслы. Томас был отчаянный, интересный, он был способен и глазом не моргнув успокоить своего безутешно рыдающего друга. Он также оказался способен завалить его на пол не хуже какого-нибудь защитника в американском футболе. Томас был прекрасным другом и полностью реализовавшим себя мужчиной.
Как это ни смешно звучит, но, когда дело доходит до любви, когда это происходит на самом деле, это действительно воспринимается как физическое падение[41]. И мне хотелось прочувствовать каждый миг этого ощущения и потеряться в нем. Почему бы нет? Прежде чем я сообразила, что делаю, и прежде чем успела себя отговорить, я подбежала к Томасу, опустилась на колени рядом с ним, обняла его и горячо поцеловала в губы. Лоренцо, взиравший на все это снизу вверх, зааплодировал.
– Brava Americana[42]. Ты уже начинаешь кое-что понимать.
Я быстро поднялась на ноги. Глядя на меня, Томас сиял; он был горд собой.
– Понимаете, я просто попыталась как-то снять напряжение, – сказала я, пятясь от них.
– Нет! Не смей портить все своими извинениями. Нет, – приказал Лоренцо, по-прежнему лежа на полу. – Ты была bellissima[43]. Si.
Может, и bellissima, но теперь я ужасно смутилась. Интересно, знает ли Лоренцо жену Томаса? Скольких женщин он видел, которые так же бросались бы на Томаса? А тот вообще хотел, чтобы я его целовала? С мозгами в качестве направляющего компаса у меня не было шансов потерять себя в любви. Я пошла на кухню и налила еще один стакан воды – на этот раз уже себе.
Подняв глаза, я увидела, что Томас смотрит на Лоренцо и что-то строго говорит ему на итальянском. Лоренцо что-то ему ответил, и, похоже, это его успокоило. Томас медленно встал с пола. Лоренцо тоже медленно поднялся на ноги и спокойно сел на диван.
Чтобы исключить какие-либо неожиданности, Томас дал приятелю дозу волшебного лексомила, и минут через двадцать Лоренцо уже мирно спал.
Необычно притихшие, мы возвращались к нашему отелю. Наконец Томас нарушил молчание:
– Итак, моя дорогая Джулия, очень жаль говорить это, но, думаю, мне пора уезжать. Полагаю, с Лоренцо все будет хорошо, а свои дела я здесь уже закончил.
Так вот она, реакция на мою драматическую сцену. Теперь ему необходимо покинуть город. Ужасно стыдно так унизиться. Я поставила себя в дурацкое положение и поняла – так увлекаться мне совершенно не идет.
– О, ну конечно. Все правильно. Что ж, спасибо! Спасибо за все.
Я надеялась, что это прозвучит бодро, старалась быть похожей на француженку и сохранять достоинство. Разумеется, это должно было когда-то закончиться, и, разумеется, произойти это должно было в самое ближайшее время. И убиваться по этому поводу не стоило. Мы опять шли мимо Колизея. Рим – это просто какое-то безумие. Ты ходишь по нему, болтаешь, переживаешь бог весть о чем, а затем вдруг поворачиваешь голову, и – опаньки – «Привет, вы только что перенеслись на две тысячи лет назад!»
– Сколько еще ты здесь пробудешь? – спросил Томас.
– Точно не знаю. Мне нужно решить, куда ехать дальше. – Мне и вправду нужно было более тщательно спланировать свою поездку.
Мы стояли и долго смотрели на Колизей, такой древний, сияющий огнями.
Томас повернулся и взглянул на меня.
– Итак, мисс Нью-Йорк, расскажите же мне, что сейчас творится в вашей заполненной мыслями голове?
– Ничего.
– Что, правда? Почему-то мне в это не верится.
– Понимаешь, я просто чувствую себя несколько глупо, вот и все. Я хочу сказать, что поцеловала тебя, потому что думала, будто мне нужно попытаться отдаться чувствам, как все мне здесь говорят. Но выглядит это как-то тупо. Во-первых, ты женат, и ты такой красивый и обаятельный, что у тебя, должно быть… Просто не хочется казаться совсем уж дурой…
– Но скажи мне, Джулия, какие чувства возникли у тебя на этой неделе? Расскажи мне о них.
Я на мгновение задумалась. На самом деле правду мне говорить не хотелось. Я замечательно провела время и чувствовала, что влюбляюсь в Томаса. Я даже толком не знала, что это означает, но таковы были мои ощущения.
– Перестань размышлять, Джулия, просто скажи.
Ну нельзя стоять перед одним из величайших чудес света и бессовестно лгать. Даже я это чувствовала. Поэтому я выложила правду. Да и что мне было терять?
– Я чувствую себя фантастически. Как… как в волшебной сказке. Часы пролетели как секунды, и мне не хотелось от тебя уходить. Все, что ты говорил, казалось таким интересным, таким занимательным. И мне просто нравилось смотреть на тебя, на твое лицо. Мне очень нравилось просто быть рядом с тобой. Сидеть рядом, стоять. А когда я увидела, как ты борешься с Лоренцо, я поняла, что обожаю тебя.
Томас подошел ко мне ближе.
– А теперь можешь поверить, что всю эту неделю я чувствовал то же самое?
– Ну, я-то с Лоренцо никогда не боролась, так что…
Томас поднял брови.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
Я смотрела на него, и мне хотелось сказать: «Нет, как ни странно, но в это поверить я не могу. Потому что со мной такого никогда не случалось. И я не считаю, что я такая классная, и не могу понять, что такого пленительного ты мог во мне найти; так что нет, черт возьми, я не верю тебе ни капельки». Однако вместо этого я вспомнила о тех часах, которые мы провели с Томасом, как мы вместе ели, разговаривали, делились мыслями. Это казалось вполне реальным. И взаимным. Я вспомнила итальянских женщин и то, как они советовали мне потерять себя в любви. Я подумала, что люди на самом деле встречаются, влюбляются и оказываются охваченными безумной страстью без каких бы то ни было причин. Это просто случается. И полагаться тут можно только на свои чувства, потому что смысла в этом может никакого и не быть. Так что нужно просто довериться ощущениям и моменту.
– Поверить мне в это очень трудно, но думаю, что могу попробовать, – вот и все, что я в конце концов сказала.
И тогда Томас обвил меня руками и поцеловал. Мы целовались перед Колизеем со всей его историей, развалинами и величием. Как двое подростков. Как два человека, верящих в чудо любви.
На следующее утро я проснулась в постели Томаса. Обернувшись, я увидела, что он крепко спит, и вспомнила прошлый вечер. Как мы с ним вернулись в отель и поднялись в его номер. Как я позволила себе отдаться чувствам. Я просканировала свой мозг. Что я ощущала? Чувство вины? Да. Да, я чувствовала себя виноватой. Даже если с нами обоими все было в полном порядке, Томас все равно был чужим мужем. Поэтому я испытывала угрызения совести. Но сожалела ли я о содеянном? Нет, не сожалела. А потом я почувствовала себя виноватой еще и потому, что не раскаивалась. Какие еще я испытывала чувства? Счастье? Да. Определенно. Я чувствовала себя счастливой. Я позволила себе насладиться моментом. Я смотрела на Томаса и понимала, что чувствую что-то очень похожее на влюбленность, и что это очень реально, и что я никому не причинила вреда. На данный момент этого было уже достаточно. Я была готова покинуть Рим. Я узнала здесь все, что должна была узнать.
