Анатолий Рыбаков - Екатерина Воронина
Еще в первые дни их семейной жизни Сутырин безропотно уступил Кларе власть в доме и безропотно подчинился этой власти. Его заработок был не так уж велик, а ее – она работала тогда счетоводом – еще меньше. Но она выкручивалась. В ней была практическая сметка и скупость, которую он принимал за бережливость.
Но прошло некоторое время, и Сутырин увидел, как изменилась Клара.
Склонная к полноте, она сильно раздалась и выглядела старше своих лет. Ее лицо еще можно было назвать красивым, если бы не неприятное выражение подозрительности. Утром она уходила, когда он еще спал. Приходила поздно, усталая, валилась на кровать, отдавалась ему торопливо, без ласки, без слова и тут же засыпала.
Вся она была там, в своей закусочной, в таинственных делах и комбинациях. В дом приходили незнакомые Сутырину женщины. Клара перешептывалась с ними в коридоре или вела при нем иносказательный разговор о деньгах, продуктах, вещах. И все это с деланным безразличием, с отсутствующим выражением лица, зевотой и излишне поспешным переходом на обыденные темы.
«Ну, хорошо, – думал Сутырин, – ей было тяжело в войну. Одна, с ребенком. Но ведь и другим было нелегко. Соня Ермакова проработала всю войну крановщицей, не искала места выгоднее, честно жила и честно работала».
Он винил во многом себя – еще в первую пору их совместной жизни проявил беззаботность. Даже в войну, получив письмо о том, что Клара перешла на другую работу, и смутно догадываясь о ее тайных побуждениях, он не вмешался, не предостерег, боялся своими советами нарушить что-то – на месте, мол, ей виднее.
Он понимал: следует поговорить с ней, но не знал, как и с чего начать разговор. Он был уверен, что она нечестно ведет себя на работе, но доказательств у него не было. У Клары, когда она сердилась, был резкий, крикливый голос. Она плакала, а он не выносил слез.
Все же как-то он сказал ей:
– Бросила бы ты это дело. Вертишься. Ни отдыха, ничего. Да и малыш без призора.
Клара усмехнулась:
– Жить как-то надо. На твои восемьсот не разгуляешься.
– Я – восемьсот, ты, если в бухгалтерию перейдешь, – шестьсот. Тысяча четыреста. А я, как в плавание уйду, много ли мне на судне надо? Все в семье останется.
– Навигация начнется – там видно будет, – уклончиво ответила она.
Началась навигация. Сутырин ушел в плавание.
Клара продолжала работать в закусочной.
Она стала осторожнее. Но Сутырин понимал, что в жизни ее ничто не изменилось.
Во время войны Клара видела не только карточки, нормы, пайки. Ее настороженный глаз подмечал то, что неизбежно сопутствует тяжелым временам. Людям плохо. Тем лучше живут те, кто умеет устраиваться. Клара поступила в военторг заведующей продуктовым складом.
Может быть, начальство и понимало, что она нечиста на руку. Но она была ловка, аккуратна, хорошо вела документацию, никогда ни на чем не попадалась, обладала практической сметкой и здравым смыслом посредственности.
В ее крупной фигуре было больше солидности, чем грации. В правильных чертах лица не хватало женственности. Это была холодная и чем-то отталкивающая красота. Ею не увлекаются мужчины, и потому не завидуют женщины.
К концу войны Клара работала директором закусочной – одного из выкрашенных в зеленую краску павильонов, где на вывесках написано «Пиво – воды», на стеклах нарисованы наполненные пивом кружки с клубком пены, похожим на поварской колпак, где пьют и закусывают за высокими квадратными стойками, заваленными объедками и залитыми пивом. И когда Клара поняла, что Сергей кое о чем догадывается, она ощутила это как угрозу образу жизни, к которому привыкла и который ей нравился. Она почувствовала неудобство, и это неудобство причинял ей, в сущности, нелюбимый человек. Приехал на все готовое и распоряжается. Небось не распоряжался, когда ей было трудно, когда она с ребенком на руках вертелась как белка в колесе.
С этой минуты она решила с ним разойтись. Но не она должна бросить Сутырина, а он ее.
Со свойственным хитрым и ограниченным умам лукавством она начала осуществлять свой план. Не было жалоб – была поза страдающей женщины, не было слов – были намеки, питавшие распространенную в то время, а потому убедительную версию: муж вернулся из армии, пьет, бездельничает, не хочет работать, плохо относится к ребенку.
Соседи были на ее стороне. Сутырина они не знали, а она жила здесь давно, мало бывала дома, ни с кем не дружила, а потому не ссорилась. Теперь она только искала повод заставить Сергея уйти из дому.
Был понедельник. Клара взяла выходной и долго спала. Она любила раз в месяц отоспаться. В комнате царил беспорядок, который бывает, когда все встают поздно, никуда не торопятся и не спешат с уборкой. Сергей не любил такие дни. Он не знал, куда девать себя, что делать, о чем говорить.
Неожиданно он спросил:
– Ну, как ты решила с работой?
Клара ответила не сразу. Присев у шкафа, она что-то перебирала в нижнем его ящике. Полы ее халата лежали на полу. Сутырин увидел, как сразу остановились ее руки. Потом она медленно, выигрывая время и собираясь с мыслями, спросила:
– Что я должна решать?
– Ведь говорили мы с тобой – менять надо работу.
Клара медленно поднялась и повернулась к нему.
– Тебе не нравится моя работа?
В стоптанных домашних туфлях, с растрепанными волосами, она стояла, расставив ноги.
– Да, не нравится.
Их взгляды встретились. «Да, – говорил его взгляд, – мне не нравится твоя работа. Ты ведешь нечестную жизнь, и я не позволю дальше ее вести». Теперь Кларе оставалось только завершить начатое.
– Что же тебе, интересно, не нравится? Что я там, с мужиками гуляю? А? – Голос ее повышался и переходил на крик. – Ты скажи – с мужиками гуляю, пьянствую?
– Да не кричи ты, – поморщился Сутырин.
Алеша сидел на полу и удивленно смотрел на них.
– Что не кричи? Чего не кричи?! – не унималась Клара. – На готовое приехал?! Всю войну советов не давал, помирай тут с холоду и голоду, а теперь указываешь. Нашелся указчик!
Алеша вдруг зашелся в плаче. Сутырин шагнул к нему, но Клара подскочила к мальчику, схватила его на руки, закричала:
– Не смей его трогать! Отец! Сына родного бросаешь! Паразит!
Она упала на кушетку, громко и противно завопила. Сутырин растерянно стоял возле мальчика. Он понимал, что это притворство, но не знал, что делать.
В комнату вбежала соседка, за ней другая, кто-то наливал Кларе воды, все суетились, и в их осуждающих взглядах Сутырин читал: «Вот до чего довел бедную женщину!»
Указывая на соседок, Клара закричала:
– Пусть они скажут! Я не работаю как вол? Ко мне мужчины ходили? Я мужа не ждала? Спроси, спроси их… Эх ты, мерзавец!
Эту ночь Сутырин провел у брата. Утром он увидел в коридоре свой чемодан.
– Принесли, поставили, я толком не видела кто, – сказала соседка.
Сутырин обрадовался: теперь он избавлен от необходимости видеться с Кларой. Пусть живет как хочет. Жалко семью, жалко сына, да что будешь делать.
Так ободрял себя Сутырин. Но понимал, что ничего не добился, в жизни Клары ничто не изменится и кто знает, к чему это приведет.
Ермаковы к разрыву между Кларой и Сергеем отнеслись по-разному.
– И правильно сделал, – сказала Мария Спиридоновна. – Клара – хапуга. Попадется – тебе же неприятности.
– А сын – в беспризорники, – возразила Соня.
– Больше ведь по привычке: раз торговый работник – значит, вор, – сказал Николай.
– Вот и я о том же, – подхватила Соня. – Разве факты есть? Нет фактов! Зачем же зря на человека клепать! Верно, Сережа! Ты бы поговорил с ней по-хорошему. Разве она враг своему ребенку?
– Все до поры до времени, – настаивала Мария Спиридоновна. – Кто по этой дорожке пошел, тому расплаты не миновать. Сергей человек слабый, – продолжала она, нимало не стесняясь присутствием Сутырина. – Разве он с ней управится? Нет уж, пусть сама выкручивается.
– А как же Алеша?! – всплеснула руками Соня. – Ребенок без отца… Ведь он все понимает, каково ему! В школу пойдет – все будут знать: отец в семье не живет.
– Подрастет – разберется. Что поломано, того не склеишь.
Николай молча слушал пререкания женщин. Потом сказал:
– Пусть переходит на другую работу.
– Так ведь не переходит, – заметила Мария Спиридоновна.
– Что ж, муж и заставить не может? – сказала Соня, не без тайного расчета польстить Николаю.
Сутырин соглашался с Марией Спиридоновной, если права она, тогда не надо идти к Кларе, снова начинать разговор, слышать ее крики. Доводы Николая и Сони призывали его к борьбе за семью. А у него нет сил для такой борьбы. Пусть лучше все остается, как есть. А деньги на сына он будет давать.
Но когда он попросил Соню отвезти деньги Кларе, Соня отказалась.
– Неудобно мне… Скажут люди – вмешиваюсь в ваши дела. Ты уже как-нибудь сам.
Дело было в том, что Николай и Соня ездили к Кларе, хотели помирить ее с Сергеем. Клара приняла их хорошо, угостила, всплакнула, жалуясь на судьбу, на Сутырина: семья ему обуза, а она всю жизнь отдала сыну и работает как вол. Все это и многое другое говорилось в жалобном тоне, обманувшем Николая. Со свойственной ему прямотой он сказал о подозрениях Сутырина. От удрученного вида Клары не осталось и следа.
