Олег Врайтов - Записки фельдшера
Дядька встретил нас, забившись под лавку в маленьком закутке, отгороженном от остального помещения металлической крупноячеистой решеткой из сваренной накрест арматуры, выкрашенной в казенный зеленый цвет. Мылся он, судя по виду и запаху, скорее всего, на свое совершеннолетие, а еще, в силу наличия алкогольного делирия и неизбежной гипертермии[13], был весь залит потом. Иными словами, силой его тащить в машину ни у меня, ни у Сереги никакого желания не возникло — перчатки бы не помогли, тут скорее нужен костюм химзащиты. Поэтому, как обычно, обманули.
Долго я фыркал, читая функциональные обязанности фельдшера психиатрической бригады, за знание которых расписывался еще при поступлении на работу. Тогда все принял за чистую монету, не зная специфики профессии, все казалось разумным и логичным. Теперь бы я с удовольствием взял эту макулатуру и сходил бы с ней по большим физиологическим делам… впрочем, нет. Гораздо охотнее я бы взял того, кто это все сочинил, запихал бы его в машину психбригады и заставил бы сутки работать строго по написанному, согласно каждому пункту. А утром отвез бы растерзанное тело в заведение «Земля и люди». Иначе бы не получилось. Согласно обязанностям, больных обманывать нельзя. Дескать, хуже будет. Но и силу чрезмерно применять к ним тоже нельзя, они же не преступники, а больные люди. Все вроде бы логично, ad impossibillia nemo obligatur[14], разве нет? Вот только как работать-то, чтобы и самому не пострадать при этом?
Складно было на бумаге, да забыли про овраги. А они глубоки бывают, можно и ногу сломить.
— Чего залез? — поинтересовался я, натягивая перчатки.
— Тссс… — прошипел наш подопечный. — Не спугни!
— Кого?
— Да тихо ты! Она же улетит!
— Кто улетит? — шепотом заговорщика спросил Серега, доставая вязку из кармана.
— Да инопланетянка, — оглянувшись, поведал мужик. — Я ей место уступил… ну, всю ночь ее туда-сюда, это… понял, короче? А сейчас жениться хочу.
— На ней? — участливо поинтересовался я.
Мужик кивнул, залез пальцем в рот и стал сосредоточенно что-то там искать. Наш врач, Анна Викторовна, покачала головой. Часто наши «белочники» что-то ищут во рту — то шелуха от семечек им там мерещится, то рыбья чешуя, которую все никак не могут достать.
— Что ты там во рту потерял? — спросила она. — Семечка прилипла?
— Да нет, волос растет, — досадливо отмахнулся мужик, цапая грязными пальцами язык, белый от налета. — Дергаю, а он снова вырастает.
— Ладно, мальчики, — кивнула врач. — Я с участковым поговорю, а вы давайте работайте.
Мы синхронно мотнули головами в согласии и зашли в камеру.
— Звать-то тебя как, Казанова?
— Э?
— Как тебя зовут, спрашиваю?
— А, этот… Альберт.
— Ну, тогда поехали, Альберт.
— Куда?
— Как — куда? — удивился Серега. — Брак ваш регистрировать.
— Не-е, вы чё, она же улетит!
— Никуда она не улетит, — успокоил я. — Мы защитное поле поставили, сутки продержится, а тут дел на пару часов.
— Не, мужики, я так не могу.
— Альберт, ты что, охренел? — спросил Серега, занимая позицию слева от него. — Ты хоть понимаешь, что ты сейчас говоришь?
— Нет, не понимает, — включился я. — Альбертик, родной мой, ты хоть башкой своей догоняешь, что ты Конвенцию Четырех Созвездий нарушил?
— Кого? — ошарашенно спросил мужик.
Новость, правда?
— Конвенцию, кого! Переспал с жительницей туманности Андромеды, не оформив документов, и думаешь, что все так прокатит? Да нам Альфа Центавра так холку намнет, если узнает, что год враскоряку ходить будем. Ну и облучился, само собой.
— Где облучился?
— Да здесь же, — фыркнул Серега. — Волос из языка растет? Растет! Думаешь, отчего? Я тебе объясню — ДНК у вас несовместимы, вот и мутировал ты. Так что надо тебе срочно ехать и колоть анатоксин, чтобы это прекратить.
— Пошли, пошли, — тороплю я его, помогая выбраться из-под лавки. — Никуда она не денется, поле надежное, выдержит.
— Точно?
— Обижаешь…
Заболевший тезка Эйнштейна покорно брел до самой машины, после чего вдруг, без всякой видимой причины, прыгнул на меня, нанося удар кулаком в ухо. Я, ибо был начеку, увернулся, хватая его за бьющую руку и швыряя через вытянутую ногу на землю. Вдвоем с Серегой мы скрутили ему руки и буквально закинули в салон «газели», потому что Альберт идти не хотел, упираясь грязными кроссовками в порог машины и крича что-то дурным голосом. Впрочем, в машине он сразу утих, несколько раз шмыгнул носом и забился в угол. Мы ему не препятствовали — пространство между носилками и лавкой маленькое, особенно не поскачешь, а задняя дверь закрыта на замок и еще, для надежности, прихвачена крючком на стальной проволоке, прикрепленной к лафету носилок.
Минут через пять в кабину забралась Анна Викторовна.
— Ребята, готовы?
— Готовы.
— Не стали вязать?
— Да ну его — вязки пачкать, — отмахнулся Серега. — Удержим.
— Смотрите сами. Коля, в наркологию.
И вот мы едем, а точнее — ползем обратно в Центр, исходя потом в раскаленной солнцем, стоящим в самом зените, машине. За окном, словно издеваясь над нами, играет яркими бликами светло-зеленая гладь моря, практически ровная, без всякого колыхания и грязи, которую никак не разгребут на городских общественных пляжах Центрального района, чистая настолько, что даже с дороги видно каменистое дно. Хочется прямо отсюда, с обрыва, прыгнуть в эту прохладную соленую воду и не выныривать, как минимум, до вечера.
— Палыч, прибавь оборотов, а? — умоляюще просит Серега. — Сколько можно телепаться?
— Там фура идет, не обгонишь, — флегматично отвечает водитель.
Наш водитель Николай Павлович имеет два почетных звания — Тормозяблик и Небесный Тихоход, потому как ходит и ездит он с одинаковой скоростью — очень медленно, ибо является живой и ныне здравствующей квинтэссенцией вселенского пофигизма. Никакие крики, понукания и угрозы на него не действуют, на все он реагирует равнодушным молчанием либо краткими ответами, ненавязчиво посылающими нас в пешее эротическое путешествие, преимущественно с уклоном в сторону мужской урологии. Впрочем, даже эти посылы звучат лениво, без необходимой в данном случае экспрессии и жестикуляции.
— У-у, гад, — пробормотал я.
— Кого? — оживает Альберт.
— Да никого, сиди спокойно.
— Мужики, курить есть? — помолчав минут десять, спросил пациент.
— Есть, но у нас в машине не курят, — отрезал Серега.
Клиент беспокойно завозился на лавке. Надо его развлечь разговором, пока опять чего-нибудь не придумал. Этого инструкция тоже не предусматривает, а жаль. Очень действенно.
— Слышишь, Альбертик, — позвал его я, протягивая ему бланк сообщения в поликлинику с обратной, пустой, стороны. — Чего тут нарисовано, никак не разберу?
Тот взял лист и начал его вертеть.
— Да баба голая какая-то…
— И все?
— Ну… вот еще дорога, мужик там стоит возле колодца… О, черти вот тут, в углу!
— Какие черти? — заинтересовался Серега.
— Черные, синие и другие, — пояснил клиент.
— Другие — это какие?
Альберт погрузился в глубокую задумчивость. Вот и пусть думает.
— Так я ж вообще, того… — внезапно сказал он куда-то за шкаф с инвентарем. — Не ходил даже туда.
Все понятно, переключился на другую волну. Алкоголики с делирием слышат голоса, идущие откуда-то, в нашем случае — из-за шкафа.
— А ты чем вообще занимаешься в жизни? — снова спросил я. Ответ в принципе у них у всех стандартный — «временно не работаю», даже если это «временно» растягивается лет так на двадцать.
— Людей правлю, — смущенно ответствовал клиент.
— В смысле?
— Ну, что — в смысле? Там… у кого три ноги — две делаю, у кого рук нет — выращиваю… вообще, из динозавров даже людей делаю!
— Поганец ты, поганец, — сокрушенно покачал головой Серега. — Я-то, балда, думал, эволюция там, метеорит упал — а вот куда динозавры сгинули, оказывается! Ты из них людей понаделал!
— Хоть бы одного оставил, — поддакнул я. — Любопытно посмотреть на них.
— Так у меня дома есть! — оживился клиент. — Хочешь — принесу?
— Договорились. Сейчас только дела сделаем, и принесешь.
Альберт надолго замолк, и остальную часть дороги мы проделали в молчании. В городе страшенные пробки, тянущиеся до самого Краснодарского кольца — центральной транспортной аорты города, все полосы дороги забиты в три ряда в каждую сторону. В одной безнадежно застряла наша же бригада, отчаянно пытающаяся проложить дорогу воем сирены и светом проблесковых маячков. Бесполезно, разумеется, — люди не любят «Скорую» и не торопятся пропустить машину. Возможно, потому, что искренне считают, что беда бывает только с другими, и не допускают самой мысли о том, что бригада может сейчас ехать к их же близким.
