Джоанн Харрис - Леденцовые туфельки
Сегодня утром зашла та девушка из цветочного магазина и сказала шепотом:
— Ой, я видела вашу витрину! Это так красиво… я просто не могла не зайти и не сказать…
— Вас ведь Алиса зовут, верно? — спросила я.
Она кивнула, опасливо озираясь, точно зверек, попавший в незнакомую обстановку.
Алиса, как мы знаем, болезненно застенчива. Говорит еле слышно; распущенные волосы похожи на саван. Ее довольно красивые, слегка подведенные глаза испуганно выглядывают из-под густой высветленной челки, словно из норки, а руки и ноги нелепо торчат из голубенького платьица, явно некогда сшитого на девочку лет десяти.
Она обута в ботинки на толстенной платформе, которые выглядят слишком тяжелыми на тонких, как спички, ногах. Любимое лакомство Алисы — молочно-шоколадная помадка, но покупает она всегда плитку простого черного шоколада, потому что в нем «калорий в два раза меньше». И от нервного напряжения ее аура всегда отливает золотом.
— Что это так приятно пахнет? — спросила она, принюхиваясь.
— Янна шоколад готовит, — ответила я. — Трюфели.
— Готовит? Она сама умеет делать трюфели?
Я усадила Алису в старое кресло, которое отыскала в мусорном контейнере на улице Клиши и притащила сюда Кресло довольно потрепанное, но вполне удобное, и в ближайшие дни я намереваюсь и с ним, и с самим магазином кое-что сотворить.
— А вы попробуйте, — предложила я. — Хотя бы одну штучку. За счет магазина.
Глаза у нее заблестели.
— Знаете, мне не следовало бы…
— Хорошо, я разрежу трюфель пополам, и мы с вами его разделим, — сказала я, присаживаясь на подлокотник кресла.
Сидя так, мне ничего не стоило начертить ногтем символ соблазна — боб какао, а потом наблюдать за ее отражением в Дымящемся Зеркале, когда она, точно птенчик, принялась клевать трюфель.
Я хорошо знаю таких, как она. Я их немало встречала и раньше. Беспокойная девочка, вечно ей кажется, что она вела себя недостаточно хорошо, что не сумела быть такой, как все. Ее родители — хорошие люди, но слишком честолюбивы и требовательны; они ясно дали ей понять, что неудачи не приемлют, что и у них, и у их дочки все должно быть только самым лучшим. Однажды она пропускает обед. И испытывает странно приятное чувство — словно освобождается от тех страхов, что давили на нее тяжким грузом. Затем она пропускает завтрак; у нее слегка кружится голова, но она в восторге от нового, возбуждающего ощущения того, что может полностью себя контролировать. Она снова и снова проверяет себя и обнаруживает, что хочет это продолжать. Иногда она вознаграждает себя за хорошее поведение. И теперь вот вам пожалуйста — такая хорошая девочка, она всегда так старается! — в двадцать три года она все еще выглядит тринадцатилетней и по-прежнему считает себя недостаточно хорошей, чего-то там не достигшей, на что-то не способной…
Алиса доела свой трюфель и даже замычала от наслаждения.
И уж я постаралась, чтобы она видела, как я с удовольствием тоже съела один.
— Должно быть, здесь так трудно работать!
— Трудно? — удивилась я.
— Я хочу сказать, опасно. — Она слегка покраснела. — Я знаю, это звучит глупо, но мне так кажется. Целый день ведь приходится смотреть на шоколадки, возиться с ними… все время ощущая этот аромат… — Она отчасти даже перестала стесняться. — И как только вам это удается? Как вы удерживаетесь от того, чтобы с утра до вечера не есть шоколад?
Я усмехнулась.
— А почему вы думаете, что я его не ем?
— Вы такая худенькая! — сказала Алиса (на самом деле я легко могла бы отдать ей фунтов пятьдесят).
Я рассмеялась.
— Ах да, запретный плод! Куда более сильное искушение, чем все остальные. Вот, возьмите еще конфетку.
Но она только головой покачала.
— Шоколад, — сказала я. — Theobroma cacao, пища богов. Приготовляется из чистейших какао-бобов, смолотых вручную, с добавлением перца чили, корицы и небольшого количества сахара, чтобы смягчить естественную горечь. Именно так его готовили майя более двух тысяч лет назад. Они пили его во время религиозных обрядов, чтобы придать себе смелости. И давали его тому, кого собирались принести в жертву, незадолго до тех мгновений, когда сердце его будет вырвано из груди. А еще они употребляли шоколад во время оргий, которые длились часами.
Она смотрела на меня расширенными от ужаса глазами.
— Как видите, шоколад действительно может стать опасным, — улыбнулась я. — И лучше им не злоупотреблять.
Я все еще улыбалась, когда она вышла из магазина с коробкой, в которой лежали двенадцать трюфелей.
А пока — кое-что из другой моей жизни…
Франсуаза Лавери составила завещание. Похоже, я ошибалась насчет банковской камеры слежения — полицейские получили целую серию отличных фотографий, на которых был запечатлен мой последний визит в банк, и одна из бывших коллег Франсуазы узнала ее на этих снимках. Разумеется, дальнейшее расследование показало, что это никакая не Франсуаза и вся банковская история данной особы — фальшивка от начала и до конца. Результаты всего этого до некоторой степени предсказуемы. Довольно-таки плохой, крупнозернистый снимок подозреваемой особы уже был опубликован в вечерней газете, затем появилось сразу несколько редакционных статей, в которых высказывались предположения, что у преступницы могли быть куда более злокозненные мотивы для подобного обмана, чем простое желание обогатиться. Возможно даже, злорадствовала «Пари суар», это сексуальная хищница, которая охотится на юнцов.
«Ну и дела!» — сказала бы Анни. А впрочем, неплохой заголовок для газетного материала, и я ожидаю еще несколько раз увидеть в газетах свою фотографию, прежде чем интерес прессы к этому делу угаснет. Хотя меня это почти совсем не волнует. Никто не узнает Зози де л'Альба в этой ничем не примечательной серой мышке. Честно говоря, мои бывшие коллеги по лицею лишь с трудом сумели узнать Франсуазу на фотографиях из банка — фотопленка не слишком хорошо приспособлена для передачи волшебных чар, именно поэтому, кстати, я никогда и не пыталась сделать карьеру в кинематографе; а на той фотографии я похожа скорее не на Франсуазу, а на одну девушку, которую я некогда очень хорошо знала: в школе в Сент-Майклз-он-зе-Грин именно она всегда была «той, кто водит».
Теперь я довольно редко о ней вспоминаю. Бедняжка. У нее была жуткая кожа и мамаша-уродина с вечно торчавшими из волос перьями от подушки. Разве ей могло что-нибудь светить?
А впрочем, у нее были те же шансы, что и у всех остальных; шансы на будущее тебе даются в тот день, когда ты появляешься на свет; собственно, это наш единственный шанс — и некоторые потом всю жизнь только и делают, что придумывают извинения для собственных неудач, говорят, что это им предсказали карты, и мечтают об ином раскладе, а некоторые просто пускают в ход все средства, все время повышают ставки, используют любую уловку, обманывают, где только могут…
И выигрывают. Выигрывают! А это единственное, что, в конце концов, имеет значение. Я люблю выигрывать. Я вообще очень хороший игрок.
Но вопрос в том, с чего все-таки начать? Анни, конечно, нужно бы немного помочь — сделать ее более уверенной в себе, направить по нужному пути.
Имена и символы «Самого первого ягуара» и «Кролика-Луны», нарисованные фломастером на дне ее школьного портфеля, должны помочь ей ладить с окружающими, но, по-моему, ей этого мало. Так что я прибавила еще и символ Хуракана,[36] или Урагана, или Мстительного бога, чтобы ей легче было справляться с теми проблемами, которые возникают, если именно ты все время водишь в игре.
Самой-то Анни, разумеется, и в голову не придет мстить своим обидчикам. Этой девочке, к сожалению, явно недостает зла, и единственное, чего она действительно хочет, — чтобы все с ней дружили. Я уверена, впрочем, что смогу излечить ее от подобного добросердечия. Месть — это наркотик, к которому быстро привыкаешь; стоит один раз попробовать, и вряд ли забудешь его вкус. Уж мне-то отлично это известно.
Теперь я занимаюсь отнюдь не исполнением желаний. В затеянной мною игре каждая ведьма играет за себя. Но у Анни поистине редкий дар, при должной подпитке он может расцвести дивным цветом. Так или иначе, моя работа всегда оставляет мне небольшую, но драгоценную возможность проявить изобретательность. Большую часть затеянных мною дел осуществить довольно легко; нет необходимости применять какое-то особое мастерство там, где вполне достаточно обычного трюка.
Кроме того, в кои-то веки я могу проявить сочувствие. Я прекрасно помню, каково это — каждый день быть «той, кто водит». А также я помню, какую радость испытывала, когда удавалось свести счеты с обидчиками.
В общем, я с большим удовольствием займусь всем этим.
ГЛАВА 4
