Вячеслав Сухнев - Грязные игры
— Здравствуйте, мальчики! — прокуренным голосом пропело создание. — А четвертый будет, Владимир Георгиевич?
— Скоро будет. Ну, где посадишь, Аллочка?
Метресса двигалась вдоль столов, напоминая вкрадчивыми телодвижениями серебристого питона. Загипнотизированные ею клиенты перестали чавкать. Когда рассаживались за столом — наискосок от мордастой парочки у дверей, к почетной свите, кроме Аллочки, прибавились еще одна официантка и шеф-повар в высоком белом колпаке.
Общество обеденного зала ресторана «Кавказ» с возрастающим интересом присматривалось теперь не только к статям метрессы Аллочки, но и к незнакомым физиономиям Седлецкого и Мирзоева. Молодец, Сарана, подумал Седлецкий, хорошо подготовил выход на сцену…
— Что будем кушать, мальчики? — Метресса протянула им меню в лакированной незахватанной картонке, которую берегла, надо думать, для исключительных случаев.
— Посмотри там сама, лапа, — томно разрешил Седлецкий. — Представь, что хочешь угостить лучшего друга.
Пока судьбу обеда решал почтительный консилиум, у стола остановился невысокий майор в летней форменной рубашке, расстегнутой до пупка.
Судя по всему, майор не относил себя к формалистам, ибо, кроме рубашки с погонами, на нем были спортивные шаровары с алыми лампасами и сандалии на босу ногу. Не относил себя майор и к сторонникам умерщвления плоти, сиречь аскезы, потому что живот его мешком выпирал из шаровар, а щеки вольно свисали почти до звездочек на погонах.
В редких черных кудрях майора проглядывала шафрановая плешь, баклажанный нос отливал синим, а в лиловых коровьих глазах отражалась многовековая тоска по утраченному величию целого угнетенного народа.
— Какие люди! — встал Сарана и раскинул руки крестом.
— И без охраны, — показал кипенно-белые руки странный майор.
— Знакомьтесь, друзья, — сказал Сарана. — Это Рафаэль Левонович, очень хороший человек. А это Алексей Дмитриевич, тоже очень хороший человек.
Из Москвы, между прочим…
Мирзоева он не представил.
Хороший человек Рафаэль Левонович ущипнул за задницу официантку — на зависть остальной публике и коротко, как и положено военному человеку, приказал:
— К заказу — два «Стрижамента»! Кругом — марш…
Затем он уселся во главе стола и с веселым любопытством принялся разглядывать Седлецкого.
— Ну, и как в Москве? — спросил наконец. — Бизнес идет?
— Понемножку, — пожал плечами Седлецкий. — Сами знаете, какая сейчас конъюнктура. А если учесть, что мы занимаемся закупками и перевозкой зерна… Впрочем, господин Сарана рассказал, конечно, о наших проблемах.
— Стоп! — вскинул руки майор. — О делах я на голодный желудок не разговариваю. Город посмотрели? Это, понятно, не столица, но и тут есть свои прелести. И я, несмотря на занятость, успеваю воздать им должное.
Да уж, подумал Седлецкий, успеваешь — вон какие гамаки под глазами…
— Я тут открыл замечательную водку! — с воодушевлением продолжал майор. — Вообще неравнодушный человек всегда найдет дело по душе, даже в провинции. Вы меня понимаете, надеюсь?
Говорил он по-русски очень чисто, с характерным старомосковским распевом. Рафаэль Левонович родился и вырос на Патриарших прудах…
— Но вернемся к водке, — продолжал майор. — Называется она «Стрижамент». Фирменная, замечу.
Я стал немножко забывать любимый армянский коньяк. А ведь его пивал сам Черчилль. «Стрижамент» делается на тридцати трех целебных травах, которые растут на одноименной горе. Тут растут, за огородом. О! Как раз к слову принесли предмет нашего разговора. Спасибо, душа моя! А где рыбка?
Ноздрев, подумал Седлецкий. Ноздрев — вот кого он напоминает. Однако сходство с гоголевским персонажем у Рафаэля Левоновича было чисто внешним. И служил он не в звании майора, а в звании полковника, занимая должность начальника особого отдела армии. О зверствах полковника Адамяна в азербайджанских селах легенды ходили…
Достойный соратник генерала Ткачева, что и говорить.
Седлецкому тоже приходилось убивать — на то и война. Не важно, тайная или явная. Важно, что война, в состоянии которой он находился больше двадцати лет. Война… То есть силовое оттеснение, экономическое подавление противника и, как крайний случай, его физическое уничтожение. Честно говоря, Седлецкий мало переживал, отнимая чужие жизни. Ведь на кону во многих случаях стояла его собственная.
Но к самому процессу убийства он до сих пор не мог привыкнуть и никогда не находил в нем удовольствия. Убийство было для него самой тяжелой и грязной частью работы.
Полковник Адамян пытал пленных азербайджанцев, экспериментируя на гениталиях, а расстреливал только в анальное отверстие: «Сейчас, Мустафа, тебя поцелует Аллах!» В Нагорном Карабахе азербайджанцы объявили пятьдесят тысяч долларов награды не за голову, а за я й ц а полковника Адамяна.
Начальник штаба Отдельной армии генерал-майор Серебряков, приятельствовавший с полковником, настоял в свое время на удалении Адамяна из Шуши в Ереван. Чтобы тот смог сберечь свое драгоценное достояние и руководить пытками из безопасного далека. А ввиду передислокации полковник вместе с армией очутился в Ставрополе.
И тут он берегся: сбрил буденновские усы и надел майорские погоны с эмблемой автобата — колесо с крылышками.
Надо заметить, что майор-полковник имел к автомобильному парку Отдельной армии самое непосредственное отношение. С благословения командарма Ткачева и в четыре руки с его зампотехом Адамян распродавал армейские «КамАЗы» и «УАЗы» — только пыль вздымалась из-под колес. Новенькие машины, поступавшие в армию по разнарядке Минобороны, не успевали, бывало, сойти с крепежных башмаков, как уже переходили в категорию техники, «не подлежащей восстановлению» и включенной в список безвозвратных потерь «в результате интенсивной эксплуатации в боевых условиях».
Потом на этих автомобилях катили по горным дорогам звиадисты и абхазские сепаратисты, сторонники отторжения Южной Осетии от Грузии и их противники, ингушские отряды самообороны и шаонские партизаны, защитники Нагорного Карабаха и защитники великого и неделимого Азербайджана, сочинские спекулянты и ставропольские мафиози.
Весь Кавказ летел в пыли и грохоте на надежных колесах волжских автозаводов вперед и вперед — ко всеобщей гражданской войне и окончательной неразберихе.
Деньги российских налогоплательщиков, не самых богатых в мире, сначала превращались в мощную технику. В руках ловких спекулянтов в погонах она вновь превращалась в деньги. Таким образом, и тут, в горах Кавказа, подтверждалась справедливость марксистской формулы «деньги — товар — деньги». Прибыль от грабежа оседала не только в бездонных карманах отцов-командиров Отдельной армии. Значительная часть этих средств послужила командарму Ткачеву вступительным взносом в клуб мятежников.
В этом ускоряющемся движении к пропасти полковник Адамян был надежным приводным ремнем. Разграблением армии он занимался в перерывах между особыми делами в своем особом отделе.
Страшно представить, каких вершин разбоя он мог бы достичь, если бы значительную часть его драгоценного времени не занимала контрразведка…
Так что Седлецкий хорошо представлял, с кем очутился за одним столом, с кем, так сказать, хлеб преломил. И не один только хлеб.
Белорыбица, икра черная, баранина на вертеле, перепелиные тушки, опять икра, но красная, опять баранина, но вываренная с зеленью и орехами, треугольные пончики с требухой, круглые пончики с мозгами и яйцами… Шеф-повар был на высоте.
И главный за столом едок с этой высоты тоже не слезал. Орошаемые целебным «Стрижаментом» и номерными «Ессентуками», замечательные яства так и проваливались в объемистую утробу Рафаэля Левоновича.
Через час Седлецкого стало клонить ко сну от духоты, обжорства и нескончаемого красноречия Адамяна. Полковник знал чудовищное множество анекдотов, былей и солдатских баек. Чтобы не повторяться, излагал их сериями: «Теперь об ишаках…
Приходит Мустафа на рынок…»
Его можно остановить только пулей, подумал Седлецкий, в изнеможении улыбаясь и в который раз покорно подставляя рюмку. Он не боялся упиться — незаметно принял таблетку алкофага, но боялся, что в какой-то момент утратит выдержку и схватит сотрапезника за адамово яблоко…
Отдуваясь, встал Сарана, с сожалением посмотрел на часы.
— Пора на службу, как ни приятно было пообщаться. Рад, что познакомил вас. Еще увидимся.
— Обязательно, дорогой! — закричал Рафаэль Левонович.
Подали кофе с мороженым. Адамян промокнул кучей салфеток плешь и загривок и сказал неожиданно трезвым голосом:
— Теперь о деле. Сарана говорит, вы ищете технику. Что конкретно нужно?
