Андрей Геласимов - Год обмана
«Наверное, за него, – подумал я. – К тому же он умеет ездить верхом. И у него есть яхта».
После супермена настала очередь старичка.
«Ну педофил-то уж промахнется, – успокоил я себя. – Это вам не девчонок за коленки хватать».
Бонкомпаньи одним ударом пробил сразу двое ворот. Публика одобрительно загудела.
«Монстры какие-то, – сказал я себе. – Целый месяц, наверное, специально здесь тренировались. Готовились, уроды, втихую».
Сережа подошел к своему шару и, совершенно не целясь, врезал по нему с такой страшной силой, что он как пуля улетел далеко за деревья. Хорошо, что там никого не было. Иначе добром бы это не кончилось.
«Мортал комбат» у нас сегодня не выйдет, – подумал я, подходя к шарам. – Команда не та».
Хорошо хоть публика оказалась интеллигентная. По крайней мере, когда мы с Сережей били, никто из них не свистел. Один раз, правда, засмеялись. Но это было всего лишь один раз.
Через сорок минут хладнокровный Маттео прикончил нас последним ударом. Если бы это избиение младенцев продлилось еще хотя бы минут пять, публике вряд ли хватило бы такта оставаться такими же снисходительными. Всякому терпению существует предел. Даже ангела можно вывести из себя. Наши согнутые спины и унылые физиономии в итоге достали местных почитателей этой странной игры, и они мало помалу начали отвлекаться. Последние пять-шесть минут мы играли уже для себя.
Погибая от стыда, я слонялся по лужайке с идиотским молотком в руке и делал вид, что меня все это ужасным образом забавляет. Хуже я себя чувствовал только во время медосмотра, когда проходил призывную комиссию.
Зато Сереже на все это было глубоко наплевать. С отсутствующим видом он бродил между воротцами и колотил по шарам без всякого смысла. Несколько раз он даже пытался треснуть чужой шар, но ему не давали. Впрочем, и на это ему было плевать. Он просто стоял и ждал своей очереди. Когда она подходила, он начинал двигаться. Я несколько раз пробовал с ним заговорить, но он как будто не слышал меня. Смотрел куда-то вбок и ничего мне не отвечал. «Да пошел ты!» – в итоге подумал я и тоже стал лупить не в ту сторону. Мне уже было все равно. Лишь бы это скорее кончилось.
Как только Маттео опустил свой молоток, Марина на глазах у всех бросилась к нему через лужайку. Это было сделано настолько демонстративно, что я растерялся и не успел сообразить как повести себя в такой ситуации. Пока она приближалась к нему, придерживая очки и перепрыгивая через воротца, я отыскал глазами своего босса. ПП нахмурился и смотрел совершенно в другую сторону. Дима, который стоял за его стулом, укоризненно покачал головой, а потом поджал губы. Я глубоко вздохнул и еле заметно развел руками. Сережа рядом со мной бросил свой молоток на траву. Я повернулся к нему, но он, не оглядываясь, уже пошел прочь. Марина наконец подбежала к Маттео и с сияющим лицом обхватила его за шею руками.
В этой девушке не было ни грамма патриотизма.
Мне не хотелось разговаривать ни с ПП, ни, тем более, с Димой, поэтому я постарался укрыться от них за толпой гостей. Я положил свой молоток в кучу других таких же и бочком перебрался к соседнему столику, где наши не могли меня видеть из-за группы пожилых дам, одетых в яркие летние платья. Удобнее всего оказалось то, что на старушках были огромные соломенные шляпы с широкими полями от солнца. За этими цветастыми «грибами» я полностью потерялся и мог наконец спокойно перевести дух, глотнув немного лимонада со льдом. Полчаса, проведенные на солнцепеке, плюс дикий стыд пробудили во мне настоящую жажду.
Не успел я промочить горло, как меня кто-то схватил за локоть.
«Блин! – подумал я. – Все-таки нашли. Теперь придется как-то им объяснять…»
Не спеша оборачиваться, я пытался придумать какую-нибудь отмазку, но меня еще раз властно потянули за локоть.
– Сами бы и пробовали тогда играть… – начал я обиженным голосом и тут же осекся.
Позади меня с широко раскрытыми глазами и улыбающимся ртом стояла Паола.
В первое мгновение я едва не отшатнулся от нее. Я ожидал увидеть кого угодно, только не улыбающееся чудовище.
Она была совсем небольшого роста. Едва доставала мне до груди. Некрасивая голова откинута назад и немного вправо. Черные глаза приветливо блестят как две живые маслины. Широкая улыбка открывает ряд ровных как жемчужная нить зубов.
– Bene, – говорит она мне. – Molto bene!
– Я… не понимаю, – медленно произношу я, стараясь не испугать ее выражением своего лица. – Я… не понимаю по-итальянски…
Она опять что-то говорит, и глаза ее начинают светиться самым неподдельным участием. Левой рукой она быстро касается моего плеча, а в правой у нее неизвестно откуда появляется апельсин. Он такой большой и такой желтый, и так сияет на солнце, что я долго не могу отвести от него взгляд. Смотрю на него как завороженный, словно она протянула мне огромный золотой шар.
– Prego, – говорит она мелодичным грудным голосом, и я наконец отрываю взгляд от этого апельсина. – Prego. This is for you. You are a very brave man. I admire your courage.
Я догадываюсь, что она теперь говорит по-английски, но все равно понять ничего не могу. Ее глаза смотрят на меня с ласковой настойчивостью. Она снова касается рукой моего плеча.
– Take this. It's for you.
И вдруг я понимаю, что она пришла меня пожалеть. Ей стало жалко меня. Она захотела меня поддержать после нашего идиотского проигрыша. Она хотела, чтобы я не расстраивался и не сидел здесь, никому не нужный, один в дальнем углу.
– Это мне? – говорю я дурацким голосом. – Ты мне принесла? Это для меня апельсин, что ли?
В этот момент старушки в больших шляпах неожиданно повернулись к нам и заговорили все вместе громкими веселыми голосами.
Паола встрепенулась, сунула мне в руку свой апельсин и, смеясь, начала что-то быстро и мелодично им отвечать.
Я стоял как истукан с ее апельсином в руке и смотрел то на нее, то на веселых старушек.
Эти дамы, судя по всему, о чем-то ее просили, а Паола отнекивалась, оживленно мотая головой и делая руками быстрые, но в то же время плавные и красивые движения.
– Non voglio, – повторяла она, смеясь. – Io non voglio!
Однако старушки не сдавались. Они наперебой уговаривали ее, точно так же как она размахивая руками. Если бы они не трещали так громко, можно было бы решить, что в гости к нам приехал целый театр пантомимы на пенсии. В конце концов эти ветераны сцены, видимо, уломали Паолу, потому что все вдруг зааплодировали, и со стороны дома появились те девушки, которые полчаса назад принесли молотки для игры в крокет. На этот раз они несли две гитары и мандолину. Мальчик в такой же одежде как у них волочил за собой сразу несколько стульев.
Буквально через минуту стулья были расставлены полукругом, а те, кому не досталось места, либо просто улеглись на траве, либо расположились поблизости. Лично я оказался позади этого импровизированного зрительного зала.
Из-за плотно стоявших гостей мне почти не было видно Паолы. Я видел только голову мальчика, который, склонившись к грифу, настраивал гитару, и еще левое плечо одной из тех девушек. Она наклонилась к Паоле и что-то обсуждала с ней, пока зрители, нетерпеливо переговариваясь, звенели бокалами и передавали друг другу серебряные ведерки со льдом. В следующее мгновение нежно зазвучала мандолина, и Паола начала петь.
Я раньше никогда не слышал итальянских песен. Лучано Паваротти, разве что. Да и то ведь, он не песни поет. Может быть, поэтому я даже представить себе не мог, до какой степени это будет красиво.
У Паолы был удивительно чистый и прозрачный голос. Самый прозрачный и самый чистый из всех, какие я когда-нибудь слышал. Она пела так легко, так сильно и так красиво, как будто просто дышала или грустила о чем-то вслух. Нежная мелодия, которую вела мандолина, сплеталась с голосом Паолы и с негромким аккомпанементом двух гитар в такой тонкий рисунок, что у меня вдруг защемило сердце и перехватило дыхание. На секунду мне даже показалось, что я понимаю слова, и что слова эти про меня, и про мое детство, и еще про что-то такое, о чем даже не существует слов.
Чтобы избавиться от этого ужасного ощущения, я развернулся и быстро пошел в сторону дома. Мне хотелось поскорее уйти от этих звуков и от их невероятной власти надо мной. Мне вдруг показалось, что я сейчас расплачусь, и все увидят меня таким. Надо было быстрее спрятаться от чужих глаз. Больше всего я боялся встретить кого-нибудь из русских. Поэтому шел очень быстро, не сбавляя шага, не поднимая головы, стараясь отвлечься от этих печальных звуков, которые все еще лились у меня за спиной.
Войдя в дом, я смог наконец перевести дыхание. Слезы отступили от глаз, комок в горле растаял. Теперь я снова был в силах управлять собой. Охватившая меня паника исчезла почти без следа. Это опять был я. Просто я, и никого больше.
В первую же минуту я испытал огромное облегчение. Сквозь толстые стены сюда не долетало почти никаких звуков. В доме царили тишина и прохлада. После жаркого солнца здесь был настоящий рай. Или вернее – чистилище. Неяркий свет, приглушенный толстыми шторами, мягко ложился на все предметы, оставляя неясными их очертания. Мои глаза не сразу привыкли к этой полутьме. Через минуту я стал различать отдельные вещи. Прячась в тени, они постепенно начали выдавать мне свои секреты. Слева от меня притаился небольшой кожаный диванчик. Я сделал шаг и присел на него. Испарина у меня на лбу уже высохла. Здесь было удивительно хорошо. У меня появилось такое ощущение, как будто я спрятался от всего мира. Прохладная тишина несла с собой умиротворение и покой.
