Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города
– А ты не парься, Тима! – успокоила Маша. – Главное, стучи погромче, старайся все же слушать, что мы играем, и стучать в такт.
– Ничего не понял, но буду стараться! А эти самые упыри… – я кивнул в сторону растворившихся среди толпы обидчиков, – вам не накостыляют?
– Нет, они музыкантов не трогают, не их тема! – авторитетно сообщил Костя. – Мы тут целыми днями играем. И вообще тут музыкантов полно, особенно к вечеру. Квартал-то – молодежный. Они только нищих гоняют. У них тут свои правила. Мафия!
– Ну, начинаем? – спросила Маша.
– Давайте! Раз, два, три!
Наш квинтет в составе: скрипка, флейта, губная гармошка, аккордеон и барабан с кольцебросом – начал свое выступление. Ребята играли, что в голову взбредет, начиная от «Калинки» и заканчивая французским шансоном. Маша не только играла на скрипке, но и пела на разных языках, иногда аккомпанируя себе появившимся откуда-то бубном. У нее обнаружился весьма неплохой, на мой взгляд, приятный глубокий голос.
Сначала попадания в такт давались мне тяжеловато, то и дело ребята недовольно оглядывались на меня. Но к концу второго часа я так наловчился, что даже начал позволять себе некоторые музыкальные вольности.
– Все. Пока хватит! Перерыв на обед! – объявил в какой-то момент Костя.
– Пошли с нами! – позвала меня Маша. – Мы тут знаем одно неплохое кафе поблизости.
– Да у меня денег нет, – признался я.
– Не волнуйся, в беде не оставим! Что, зря стучал кольцебросом, что ли? На обед заработал!
Ребята быстро упаковали инструменты. Я, как дурак, взял рюкзак с барабаном и зеленым пластмассовым приложением к нему. Мы пошли в сторону Пантеона.
– Ты когда-нибудь поднимался на самый верх? – спросила меня Маша.
– Нет, – честно признался я.
– Обязательно поднимись! Оттуда открывается потрясающий вид на Париж! Он немножко другой, чем с Эйфелевой башни, но все равно здорово. А еще там внутри похоронен Виктор Гюго. Все почему-то думают, что он в Нотр-Дам. Здесь вообще много писателей и ученых похоронено. Вольтер и Руссо, например…
Мы еще немного прогулялись по улице Декарта и вышли на узкую, шумную улочку Муффтар. По обе ее стороны были кафешки, ресторанчики и магазины.
– А почему Латинский квартал зовется Латинским? – спросил я.
– Ничего особенного. Просто когда-то в Сорбонне студентов обучали только на латыни, – ответила Маша. – Сейчас все изменилось, а название осталось!
– А вот и наше любимое кафе! – провозгласил Костя.
Мы вошли в небольшое помещение, битком набитое молодежью. Молодые девчонки и парни сидели за столиками, на подоконниках, стояли в проходах.
– Как раз время ланча, час пик, – сказала Лена, оценив обстановку. – Занимайте места на улице. А мы – в очередь!
Отстояв минут десять, взяли по чашке супа и длинному багету. Костя принес кофе. Мы уселись за небольшой столик с видом на суетливую толпу и набросились на еду. Странно. К этому моменту я уже почти полюбил парижские бутерброды.
– Сейчас можем немного посидеть, отдохнуть! – объявил Костя. – К шести часам собираемся и играем по кафешкам.
– Тимофей, хочешь, прогуляемся пока по этому району? – подала голос Маша. – До вечера инструменты останутся у Кости, а мы пройдемся. Я тебе много всего интересного покажу.
– Пойдем, – с радостью согласился я. Маша мне сразу понравилась – очень живая, миниатюрная, симпатичная, в узких джинсах с низкой талией. Прекрасный голос к тому же.
– Тут неподалеку знаменитый книжный находится – издательства YMCA, – я там часто бываю.
– Что читать любишь?
– Париж настраивает на романтику! – рассмеялась Маша. – Стихи люблю, воспоминания эмигрантов. Сравниваю потом, что было в Париже раньше и как сейчас все изменилось. Хотя есть места, которые вообще не меняются.
Болтая, мы пошли по улице Муффтар, которую Маша, на парижский манер, ласково называла Муфф. Перед нами были лавки, кофейни, магазинчики, которые закрывались на обеденный перерыв, мимо шли люди, жующие на ходу бутерброды…
– Тут когда-то старина Хемингуэй любил бродить. Даже жил какое-то время. В Париже столько мест, с ним связанных! А романы, написанные в кафе, – как вечный гимн Парижу. И лучший путеводитель, кстати. Макс Волошин тут тоже частенько бывал, – весело сообщила мне Маша. – Теперь вот мы с тобой идем. У тебя нет странного чувства, что в Париже время как будто остановилось? Почти в любом районе бродят какие-то тени, в том числе и русские. То Маяковский с Лилей Брик мелькнут, то Ахматова с Модильяни, то Одоевцева с Ивановым… Те же улицы, те же здания, старые дома, старые вывески. Смотри, направо – старый рынок. Он по-прежнему работает, в субботу тут полно народу. Сейчас мы с тобой идем по совсем старому Парижу. Когда-то тут была римская дорога. Странно, не так ли?
– Бывает иногда, – соврал я. – А если это старый Париж, то не бродит ли неподалеку, скажем, иногда тень Джима Моррисона?
– Джима? Еще как! – оживилась Маша. – Я столько всего о нем слышала! Он был гениальным музыкантом, но время его сломало. Как ты думаешь, он правда умер?
– Не знаю.
– Я в это не верю! – безапелляционно заявила моя спутница. – Такие люди, переворачивающие эпоху, просто так не уходят.
– А что еще могло с ним случиться? Кроме Пер-Лашез, конечно?
– Я думаю, он жив. Знаешь, я часто сижу в кафешках в ночном Париже. Болтаю с людьми, с музыкантами, пою. Мне многие говорили, что видели в Париже Моррисона. Только он старается не показываться, прячет себя. Недавно в одном кафе какой-то старик, выругавшись по-английски, вырвал из рук исполнителя микрофон, когда тот сфальшивил в «Соул китчен», блестяще исполнил песню и потом куда-то исчез. Возможно, это был Джим… Я предпочитаю верить в то, что он жив, бродит где-то среди нас и я могу встретить его в любую минуту.
– Ты давно в Париже?
– Два месяца. Удалось поставить длинную визу. У меня мама болеет, ей нужны деньги. В Москве я музыкой вообще ничего не могу заработать.
– Маша, но ты такая красивая, талантливая! Почему бы не пойти на «Фабрику звезд» или что-то вроде того? Это могло бы стать твоим шансом!
– Да ты что! – замахала руками моя спутница. – Лучше до конца жизни петь в переходах. Я не собираюсь никому продаваться. Я свободный музыкант, зарабатываю, как могу, но ни на какую кабалу не согласна. Мы даже поем всегда на левом берегу Сены – в вечной вотчине оппозиционеров! Левый берег всегда противостоял правому. Но смотри, мы уже почти пришли к «Аренам»!
– Что это такое?
– Осколок римского прошлого. Миниатюрный Колизей, каменный цирк. Здесь можно посидеть…
– А раньше ты музыкой уже зарабатывала?
– У нас так все студенты зарабатывают: и гнесинские, и мерзляковские. Только надо понимать, куда ехать. Во всех городах для музыкантов условия разные. Позапрошлым летом мы играли в Швеции, в Мальмё. Такой чудный городок, почти игрушечный! Так вот там, как оказалось, играть можно только до двух часов дня, а дальше – ни-ни! Бред какой-то. Приходилось потом переплывать пролив и вечером играть в Копенгагене. А в Швейцарии вообще засада, туда лучше бродячим музыкантам не ехать. В некоторых городах там только по праздникам играть можно!
Мы болтали и целовались под уютными кустами жасмина до самого вечера. Потом пошли на Перепелиный холм, где тоже довольно долго сидели, бродили, наслаждаясь удивительной нетуристической атмосферой другого Парижа, который надежно прячется за имперскими пафосными фасадами. Здесь нет туристов, суеты, торговцев, одни местные – «аборигены», которым до нас никакого дела. Идут себе не спеша домой, мамаши везут коляски, пенсионеры прогуливаются…
– Маша, ты когда-нибудь встречала в Париже клошаров?
– Что за вопрос? – удивилась девушка. – Конечно! Они – везде.
– А кто для тебя клошары?
– Те, кто бросает обычную жизнь, устает от нее или разочаровывается в ней. Уходит жить под мосты, в подворотни и не страдает от этого. Тот, кто ловит кайф в альтернативном существовании. Не нуждается в больших деньгах, квартирах, не заморочен на том, как содержать семью. Кто просто живет…
– Значит, те, кто ютятся в палатках на набережной, и есть клошары?
– А почему нет? – удивилась Маша. – Если им там хорошо?
Я поцеловал Машу в трогательный, беззащитный затылок. Она обняла меня, и мы долго сидели на скамейке, прижавшись друг к другу, пока Маша не вздрогнула и как ошпаренная не вскочила с места.
– Скорее, пойдем! Нам же уже пора! Костя будет ждать! Мы же играем сегодня вечером!
Мы в ускоренном темпе совершили обратный путь к Сорбонне. Потихоньку наплывали сумерки, людей и музыкантов на улицах становилось все больше.
Когда мы примчались, маленький ансамбль уже наигрывал что-то без скрипки и барабана. Костя посмотрел на нас укоризненно.
Весь вечер мы играли, переходя от одного небольшого кафе в другое. Я начал получать кайф от стучания кольцебросом, а близость Маши придавала удвоенную энергию. В двух ресторанчиках хозяева заведений предложили нам вино и кофе. Я заметил, что конкуренция среди музыкантов в Латинском квартале жестокая: одна музыкальная группа буквально через несколько минут сменяет другую.
