Сергей Саканский - Человек-тело
Я вообще в этой жизни люблю больше общаться с муччинами, нежели с укурицами, и с муччинами крепкого возраста, нежели с сопливыми чугуносами.
Не знаю. Так было с детства. Первым моим муччиной был друг отца, отец отдал меня ему за долг. Так я позже поняла то, что произошло, ведь после того, как пятидесятилетний Иосиф Сафронович макнул в меня свой конец и продырявил мою бесценную пленочку, снял меня, как пеночку с молока, дела отца пошли в гору. Значит, расплатился отец. Впрочем, почему бесценную? Целка на рынке стоит от трех тысяч баксов, а отец был должен Иосифу Сафроновичу пять.
Я догадалась потом, что в ту ночь мы не случайно поехали смотреть втроем деревенский дом для покупки, якобы для этого, что машина не сломалась, что отцу вовсе не надо было идти ночью на автозаправку по шоссе, оставив меня с Иосифом Сафроновичем наедине в охотничьей хижине.
Дедло сносильничал меня, и это был договор между ним и отцом. В том же году я закончила девятый класс и уехала в Москву, в училище. Бежала из дома, можно сказать. В туфельках, как Золушка.
Этому способствовало еще одно событие: в один из тех дней я узнала, что я не родная их дочь. Мне и раньше приходили в голову фантазии на эту тему. Два вопроса я задавала себе: почему я совсем не похожа на своих родителей и почему именно эти люди и есть мои родители??
Я подслушала их разговор, они говорили о моем намерении уехать учиться, что часто делали в те дни и ночи, и однажды я услышала правду: слова, вроде «взяли ее», «и зачем только взяли ее» — это говорил отец. «А я благодарна Богу, что та мерзавка ее бросила…» — мать.
Этих обрывков было достаточно, чтобы я получила ЗНАНИЕ. Какой вывод из этих фразочек сделают мои милые читательницы? Поймут ли они, что поняла я? Такие же они умницы и проницаетльницы, грязнулечки мои с вечно воняющими прокладками?
Но ведь я, едва разлепив глаза, сразу увидела перед собой именно этих двух людей. Вывод простой. Какая-то блядища, тусовщица оставила меня в роддоме. А мои родители — забрали на воспитание.
Как только эта истинка открылась мне, то сразу все встало на свои места — все маленькие загадочки, коих немало набралось за жизнь.
Возможно, отец и взял-то меня с целю продать, когда созрею. Что касается матери, то я не стала любить ее меньше. Она очень не хотела меня отпускать в Москву. Отец ей поддакивал. Но я намекнула ему, что все знаю о его сделке с Иосифом Сафроновичем и что расскажу об этом матери, и даже заявлю в милицию. Отец не только не препятствовал моему отъезду, но и мать принялся уговаривать. Так и оказалась я в Москве, где нашла тебя, бесценное чудовище мое!
Ты не представляешь, как я люблю тебя, как дрожу от тебя, только от того, что ты рядом. Но в тот день тебя словно подменили. Как мирно нам жилось до тех пор, как сладно вместе работалось!
Но в Беса будто бы вселился бес. Навязчивая идея. Мне даже оказалось, что компьютер писателя заразил моего муччину каким-то вирусом. Он сказал, что посидит с компьютером несколько минут, сотрет информацию, а затем отправит меня куда-нибудь, где меняют компьютеры на деньги.
Но сидел он весь вечер и всю ночь. Когда я подошла к нему в полночь, обняла сзади, грудью уткнувшись ему в спину, чтобы он почувствовал лопатками мои набухшие соски, он дернул плечами, словно на спину ему сели две пчелы. Погладил мои ладони, лежавшие на его плечах, похлопал их.
— Иди спать без меня, девушка, — сказал он неласково. — Тут дьявольски интересно.
Когда я проснулась, он все так же сидел, согнутый, над лаптопом, и бледный огонь дисплея освещал полумесяц его лица.
У моего любимого странное, выразительное, очень запоминающееся лицо. Далеко вперед выдающийся подбородок и высокий выпуклый лоб, маленький, как бы беззащитный нос. Все это делает похожим его профиль на молодой месяц.
И вот, милый мой, бесценно дорогой молодой месяц восходил тем темным зимним утром над клаватурой лаптопа, словно над Красной площадью.
Правда, красивый, тонкий образ? Ведь почему Красная площадь? Потому что она вымощена булыжником. А клаватура как раз и похожа на булыжную мостовую. Вопрос: не погибает ли во мне Писатель? Писатель с большой буквы и без кавычек. Такой, как Тюльпанов.
Как же я его люблю. Это я уже о Тюльпанове. Уже будучи женой «писателя», я нашла у него под кроватью книжку писателя настоящего. Он и в тетради о нем упоминал. Зашвырнул, как я поняла, в подкроватье, из зависти, ревности. Хотела было обтереть и поставить книжку в полку, но, обтерев, все же перелистала, и сразу наткнулась на фразу, которая поразила меня:
«Если на жизненном пути вам встретился хороший человек, то совершенно неважно какого цвета у него личный самолет…»
Начала читать сначала и не могла оторваться. На другой день скупила всего. Писатель увидел и зачесал репу. Спросил, ревнуя и сердясь, что такого я в Тюльпанове нашла?
— Да нет, тут другое, — я вдруг стала серьезной и вскинула на него свои светлые глаза, а сама мучительно соображаю: как объяснить ему? Ведь не могу же я сказать правду, что Тюльпанов меня схватил за душу и не отпускает? Вдруг нашлась, как наитие какое-то:
— Я хочу узнать секрет его творчества, чтобы поведать своему любимому муччине! — ответила я, как обычно, на словах «любимому муччине», вызывая на изнанке глаз образ моего Беса.
Но как же этот сраный «писатель» хаял и честил Тюльпанова, одного из лучших писателей современной России!
3
Хочется все же по порядку: как все удачно началось и как трагически закончилось.
— Куплю себе модельное платье, — сказала я мечтательно, когда в то утро мы сидели за кофе с яйцом. — И ты наконец полюбишь меня, такую красивую.
— Нет, — коротко отрезал Бес.
— Что — и в платье не полюбишь? От Форестье?
— Нет, — сказал он, помешивая свой кофе. — Не будет платья. На деньги этого с позволения сказать писателя ты пройдешь реабилитацию в клинике. Затем ты вернешь писателю его компьютер и станешь его женщиной. Потом ты выйдешь за него замуж. А когда он умрет, ты унаследуешь все его имущество. И тогда я женюсь на тебе, такой богатой невесте. И мы будем неразлучны всю жизнь. Всю МОЮ жизнь.
— Шутишь? — сказала я, но, заглянув в его серые спокойные глаза, поняла, что он уже все решил за меня.
Моя голова поникла, лицо стало хмурым, сосредоточенным.
— И долго мне придется ждать, пока он умрет? — с грустью спросила я.
— Да нет, не очень, — пожал плечами Бес, опрокинув чашку на блюдце, встав с кухонной табуретки и отшвырнув ее так, что она упала, какое-то неясное время покачавшись на ножках, будто раздумывая, падать ей или нет… — Ты ведь поможешь ему в этом, — закончил он.
Так, слово за слово, шутка за шуткой и был озвучен этот грандиозный план. Оказывается, Бес навел за ночь справки инетом о писателе и выяснил, что этот человек является настоящим долларовым миллионером: он владеет трехкомнатной квартирой на Сретенке и дачей в ближнем Подмосковье, а наследников у него нет никаких.
— Ловко устроился кое-кто, — приговаривал Бес, разгуливая по комнате и хлопая кулаком в ладонь. — Надо бы этого кое-кого слегка потрясти.
План был прост и изящен. Фишка была еще и в том, что в план входила реабилитация, давняя моя мечта. Я крепко сидела на дряге, а слезть с герыча самостоятельно не может никто.
Это произошло со мной в первый же мой месяц в Москве. В медулище был ваник, единственный парень в нашей группе, все остальные были чиксы. Я понравилась ему, и это меня очень даже подняло в рейтинге. Он был так себе бикасик, но многие по нему сохли, и я страхалась с ним, чтобы досадить им. Шлюбовник он был слабый, дондонил вельми паршиво, кончал неизменно в простынь, на живот или на спину, даже когда мне было можно: так боялся, что залечу. И он был дилером. Слово за слово — присела я на геракла. В руки Беса легла уже конченной, он подобрал меня на приходе, на подъеме, я прожила у него два дня, будто бабочкой порхая, а на третье утро началась ломка.
Деньги у меня к тому времени кончились. Хотя я и тянула с отца изрядно, чтобы оплатить дозы, а родители думали, что я плачу за квартиру, хоть я уже три месяца как переселилась в общагу училисща, да еще придумывала отцу, что купила зимнее пальто, а сама наоборот — продала соседке по комнате теплые сапожки, и все для только того, чтобы оплачивать дозы.
Бес утром проснулся, увидел, какой у меня трясун. Дыры на венах он и раньше видел, конечно, потому что раздевал и купал меня за эти дни много раз, но я говорила, что сдаю кровь от бедности. Он лишь покачал головой и спросил телефон дилера. Сам с ним стретился, сам дозу принес. И невдомек ему было, что дилер мой шлюбовник.
[На полях: «Ну, положим, я это сразу понял, девушка: сначала по твоим глазам, потом — по его. Но не имеет это никакого значения.»]
Бывший, конечно, на тот момент. Потому что, как стретила я Беса, многое в моей жизни стало бывшим. Счастье ты мое, несчастье! Любовь и боль моя!! Горюшко ты мое!!!
