Семен Данилюк - Мужские игры
- Не пишется, - пожаловался Чугунов. Он уселся в одно из двух кресел у столика для гостей, пригласив Забелина занять другое. - Как ты там?
- Там - это где?
Чугунов хмыкнул, словно заслышав изящнейшую шутку.
- Темнила. Ты ж у нас теперь на спекулятивные поглощения сел.
- Так и спекулируем помаленьку.
"Неужто и впрямь ни о чем не догадывается?"
- М-да. Зол на тебя Владимир Викторович, - посочувствовал Чугунов. - До сих пор зол.
- Вот и пусть утрется. А кому подтереть в банке найдется: холуев немерено.
- Это есть, - голосом увеличивая дистанцию, согласился Чугунов.
- А что у вас новенького?
- Наше дело ассенизаторское. Чистимся к наблюдательному совету.
Собственно, в этих словах было все. И ответ на главный для Забелина вопрос. Об истинной договоренности между ним и Второвым Чугунов - а уж он-то ближайший из ближайших! - не знал. И жесткое "мы", которым руководитель аппарата отмежевался от всех, кого считает противниками Второва, и слово "чистимся". Да, Второв последователен и в этом - времени не теряет.
- Сам-то к нам не надумал? - придвинулся Чугунов. - Ну, сдурил сгоряча, наговорил на правлении лишнего. Но теперь-то расклад очевидный. Примыкай. Владимир Викторович тебя ценит - уж я знаю. Хочешь, замолвлю?
Дверь быстро раскрылась, и в нее заглянул шумно дышащий Керзон.
- Что, уж и зайти не считаешь нужным? - игнорируя Чугунова, напустился он на Забелина.
- После планировал, - слукавил тот. От этой встречи он как раз рассчитывал увильнуть. Не случилось.
- Тогда все совпало. Пошли ко мне. - В речи Керзона не было привычных просительных оборотов, не было и доброжелательной улыбчивости. Упреждая возражение Чугунова, коротко приказал: - Бумаги его занесешь ко мне в кабинет. Иль в тягость стало? - И, вопреки вежливому своему обыкновению, Керзон демонстративно повернулся к насупившемуся руководителю аппарата туго обтянутым банкирским задом.
Сгрудившиеся в Зале ожидания сотрудники при виде руководителей, кивая, поспешно отодвинулись к стене с развешанными на ней городскими пейзажами. Второв начал собирать банковскую коллекцию картин вслед за Онлиевским. Тот увлекался видами Кремля. Второв отдавал предпочтение московской старине.
- М-да, любят тебя люди, - обнаружил неожиданную наблюдательность Керзон. Он первым ввалился в объемистый свой кабинет, уставленный в отличие от прочих тяжелой антикварной мебелью. - Они ж не знают, кем ты оказался на самом деле.
- Палыч, не заносись на поворотах, - миролюбиво приобнял его за пухлое плечо Забелин. Но Керзона как раз и понесло.
- Цирк они устроили. От должности его освободили. Отдался - так чего уж темнить? Тем паче цена не хилая - за восемь миллионов льготного кредита да особнячок - богатое отступное.
Он подышал, успокаиваясь.
- А ты мудрым оказался, Палыч. И - чего не думал - верток. Год сидели в одном кабинете, всем делились, а вот - не думал.
- Сам-то уверен, что не ошибаешься? Ведь сколько раз бывало, когда обрушивались мы на Второва. А потом - туман рассеивался, и кто прав выходил? Может, и впрямь в тумане то видит, что нам недоступно. Стратег-то он, чего говорить, каких мало.
- Да при чем тут это? Разве я против Папы? Это у него - кто не со мной, тот против. Вот и окружился шушерой. Разваливается банк. Папа его и рушит чем ни попадя. Славку Бажаева выгнал. Тот ему за три года половину Питера окучил. Каких клиентов отстроил. И мало - выгнал. "За появление на работе в нетрезвом состоянии". Менеджера высшего звена, который десятки миллионов банку принес, как загулявшего слесарюгу... Да, попивает мужик. Так он и три года назад, когда только пришел, пил, а дело делал. Теперь в "Онэксиме" пьет. Треть сотрудников и чуть не всю клиентскую vip - базу с собой увел. А Знайка этот откуда объявился? - Он ткнул в стену, за которой размещался кабинет Покровского. - Ты-то помнишь, какие у нас инвестиционщики были. Прибыли просто бешеные приносить начали. Так посмели, видишь ли, от тех прибылей процент попросить. Выпер всю команду. Другие, само собой, тут же приголубили. А банк на этом направлении годика на два отбросило. Вот цена решения. А ты говоришь? А управленец и вовсе никакой. Нам-то руки связал, а самого на все не хватает - не прежний банчок. Вот и мечется. Да ты глянь только, на кого он нынче ставит.
Керзон протянул новый список высшего менеджмента.
- Сказать тебе, сколько вице-президентов развелось? Пятьдесят! Вдумайся. Не знаю, было ль у Наполеона полстолько маршалов. Знаковая, доложу, гигантомания. А ведь каждому из нахлебников этих себя оправдывать надо. ЦУ вниз спускать. Стало быть, аппарат под себя отстраивать. Фонды, лимиты. Да кто ж такие издержки выдержит. Приглядись, кто на первый план выползает. Дипломаты, замминистры бывшие. Нужные людишки. Для чего только? Или вот - неплохие спецы, но легкие, на спекулятивных операциях взросли. А банк - это... Во! - Он ткнул в овальный стол, подобно гигантскому пауку раскорячившийся на восьми гнутых дубовых лапах. Вот Папа! - Керзон с силой застучал по массивной крышке. - А вот это, - пнул ногой по одному из оснований, - мы. А теперь давай уберем эти и подставим вон те... - испытывая удовольствие от удачно найденного образа, он показал в угол, на застекленный журнальный столик с изящными витыми ножками. - Ничего не скажу - красивые. А только рухнет стол-то. Хоть пятьдесят ставь. То-то!
Керзон расстроенно перевел дыхание.
- Не ко времени сдал ты нас, Палыч. Ослабли мы. Савина затравили - увольняется, двоих сместили, чистит Папа кадры к совету. Уж и сам попасть к нему без записи не могу. Зато Покровский не вылазит. Стратегствуют.
- Вот на совете и схлестнетесь. Рублев человек мудрый. Глядишь, там страсти и поумерит. Палыч, дорогой! Тебе ль хандрить? Ведь какой маховик раскрутили. Теперь чтоб развалить - никакого тола не хватит. Разве что атомной бомбой. Ошибся Второв. Не впервой. Так набьет шишек. И никому, конечно, ни в чем не признается, но сам же и подправит.
- Наивняк. Иль притворяешься? Да что о пустом? - Керзон как-то обмяк, и напористая полнота его сразу стала выглядеть усталой рыхлостью. - В общем, если совет не поддержит, сам подамся отсюда.
- Уж ты-то? Какой без тебя банк?
Образ тучного, смешливого добряка, с момента зачатия банка с мягким бесстрашием оппонировавшего Папе, казался неразлучен с самим Второвым.
- А что я? Ты-то вот соскочил. А тоже вроде был не из последних. Да нет, сам банкир, понимаю - всему есть цена.
- Что ж ты по мне как по вражеской территории? - Забелин, не имея больше выдержки выслушивать упреки от человека, чье мнение привык почитать, колебался, не наменуть ли. Но Керзон опередил:
- Не мельтеши, дай закончить. Я ведь вашу сделку сразу расшифровал, как узнал, что ты на институт нацелился. С чего бы, спрашивается? Площади банку, я-то знаю, не нужны. И так лишние девать некуда. Стало быть, дает тебе Папа возможность прикупить на дешевые деньги, а потом перепродать на сторону. Миллиончиков пять на разнице выручишь, вот и навар. Так что подоплека понятна. Только, - он поднял повлажневшее лицо, - я ж, хоть и с хаханьками, но по тебе себя мерил. А теперь у нас за стандарт профессор Вадим Вадимыч Покровский. Все свободные деньги на скупку уходят. Всё подряд покупаем. Не холдинг, а барахолка. Потребуется срочно деньги вытащить - разве из такого неликвида без потерь выйдешь? И это стратегия? Знаешь, должно, - на днях одиннадцать процентов акций Ленэнерго за семьдесят миллионов долларов на аукционе купили. Потешил Папа гордость, как брюхо почесал, выиграл, наконец, аукцион. Поучаствовал в переделе. И что теперь мне, банкиру, с этим делать?
- Палыч, одно скажу: то, что я делаю, это, поверь, банку нужно.
Он готов был сказать больше, но оборвался, уткнувшись в недоброе лицо.
- М-да, научились мы, перейдя предел, оправдания себе находить. Так что если узнаешь, что огромный банк дал вдруг усадку, о своей роли припомни.
Керзон высвободил неприязненно плечо:
- Ну, прощай... тоже Палыч.
Забелин вышел из банка. Прижался к церковной решетке. Давно не пребывал он в таком скверном состоянии. В худшем - озлобленным, затравленым даже - бывал. Но нынешнее положение, когда уверен, что делаешь единственно верное, нужнейшее дело, но сказать об этом вслух не можешь, и оттого терпишь презрение близких людей, - это было в новинку. Представив, что говорят о нем заглазно, Забелин аж поежился.
- Алексей Павлович, не заболели часом? Гляжу, вы не вы? - окликнул его маслянистый голос.
Из-за ажурной решетки церковного дворика ему кланялась одетая в темное, с напущенным на лоб черным платком и с метелкой в руке Татьяна Анатольевна Решечкина - церковный староста. Три года назад доцент МГУ, кандидат химических наук Решечкина, озаренная идеей реставрации ветхой, развалившейся церквушки - знаменитой церкви Всех Святых на Кулишках, забросила кафедру и в поисках средств на реставрацию начала хождение по банкам. Ходила истово, будто на богомолье, мягкой улыбкой отметая недобрые насмешки. И - кто ищет, тот обрящет - вышла-таки на Второва.
