Виктор Пожидаев - Чистые струи
Петя грустно улыбнулся, заплевал «Приму» и, выдернув из бумажника пятерку, спрятал остальные деньги подальше. Из вагона-ресторана он пришел в свое купе с двумя пачками шикарных сигарет «Ява-100» и двумя лотерейными билетами — на сдачу.
В купе ехали приличные люди. Петя не решался забраться на свою верхнюю полку на глазах у них. Да и жалко было мять новые брюки, а снять их — можно, нет? Нигде не написано.
Петя слонялся по коридору, снова и снова выходил в тамбур покурить и все мечтал о своей верхней полке. Потом проследил, как зашедший в туалет майор вышел оттуда с форменными брюками в руках, но уже в шерстяных шароварах. И выругался про себя. Ведь шаровары и у Пети были.
Скопировав эту процедуру, Петя сладко потянулся в белом покачивающемся ложе. Приличные люди вели тихие семейные разговоры по поводу моющихся обоев, японского линолеума. За тонкой перегородкой, на уровне Пети, кто-то возился, будто ежа проглотил. А ниже веселились, играли в карты. И женщины смеялись.
Тело у Пети вроде засыпало, а вот голова сопротивлялась, не хотела туманиться для непривычно раннего отдыха. Петя приподнялся, дотянулся до сетчатой полочки и достал из кармана пиджака лотерейки. Долго разглядывал их, улыбался, как ребенок, поверивший в добрую сказку, потом нашарил ручку и подписал голубенькие бумажки: на одной вывел «Н», на другой — «П». Как хорошо было у него на сердце!
…Очнувшись, он ошалело уставился в блестящий потолок. В купе горел слабый свет. Приличные люди разговаривали шепотом, а откуда-то издалека, будто из другого вагона, жаловался стонущий радиоголос:
Я потерпел неудачу!А все могло быть иначе!Иначе! Иначе!..
Петя постепенно успокаивался, но еще чувствовал легкую испарину на шее. Приснилась же такая ерунда… Будто входит он в огромный, сверкающий расточительными люстрами зал ресторана и не успевает усесться за столик, как подбегает официант с меню. Посмотрел в это меню, а там!.. На холодные закуски — вдовы и разведенные женщины, на горячее — блондинки, на десерт — брюнетки. «Есть заказное! — зашипел на ухо официант. — Девочки! Что подаем?» Ну, ясное дело, Петя просто растерялся и слепо ткнул в меню пальцем. Глядь, официант ведет за руку Надюху. «Я знала, что ты сюда зайдешь! — зловеще сказала Надюха и по-хозяйски расположилась за столом. — Платочком, косыночкой хотел отделаться, топор зазубренный. На этой косыночке я тебя и повешу! А сначала рассчитайся с официантом!»
Дрожащими руками Петя достал бумажник и вытащил из него две лотерейки. Официант спокойно взял их, посмотрел на свет и исчез. «А деньги где? — ненавистно прищурила глаза Надюха. — Сто сорок рубчиков, где?!»
«Ваша «Н» выиграла! — спас Петю подскочивший официант. — Вот, полюбуйтесь! — положил на стол тиражную таблицу, ярко разукрашенную голыми мужчинами и женщинами. На Надюхин билет выпал… «молодой чувствительный брюнет с томным взглядом и автомобилем «Жигули» в хорошем техническом состоянии».
«Ну тогда живи! — радостно сказала Надюха и подмигнула официанту. — Теперь ты мне не нужен, колун ржавый».
Петя отходил от кошмара. Он лежал тихо, как покойник. Впервые за много лет он лежал ночью один. Петя даже пошарил под простыней. Один… Чудно!
Он почувствовал легкую потребность, но надо было слезать с полки, обуваться на виду у приличных спутников. Они, конечно же, сразу поймут, куда его потянуло. «Потерплю… — решил Петя. — Не придумают одноместных купе. Вот и мучайся так».
Он перестал думать об этом, и это отдалилось, стало необязательным. Вагон покачивало, было мягко и уютно. Все вещи на виду. К Пете пришел сладкий покой.
«Жить хорошо! Жить хорошо!» — не уставали радоваться колеса надежной и гладкой дороге. Петя согласно и грустно кивал. Одному ехать все-таки немного тягостно. Вот увидел сон — и рассказать некому. Так и пропадет, забудется. Надюха небось тоже мучается, если не гулянка какая…
И Петю словно обухом трахнуло. В одной маленькой и быстрой мысли уместились подвыпившая компания у какой-нибудь подруги жены, шуры-муры и… пустая квартира, шепот в темноте. В темноте!
Петя придерживал дыхание, но оно рвалось наружу, в его ранимое сердце безжалостными зубами вгрызалась ядовитая мышка. Урчала, захлебывалась обильной сладкой кровью. Петя закусил губу, вцепился обеими руками и волосы: «Грызи, грызи, насекомое!»
Он уже наяву видел всякие нехорошие вещи, вытворяемые в легкомысленно оставленной им двухкомнатной благоустроенной квартире.
«Недаром она сегодня простыни меняла!..»
Петя взмок в одну секунду.
«Вырвался, дурак! Вырвался! Сейчас же вернусь».
Он решительно сел и мотнул головой.
— Выспались? — услышал он приятный женский голос. — Может, мы вам помешали?
Пожилой сидел, прислонившись спиной к голубой пластиковой стенке. А это, наверно, его дочь — лет двадцати пяти, смуглая, худенькая. В брюках и кофточке.
— Что вы! — наконец ответил Петя вежливо. — Кому вы можете помешать! — Он почувствовал, что сказал это и веско, и в меру доброжелательно — как и надо было.
— А вы, случайно, не курите? — спросила она шепотом. — А то, знаете, ресторан уже закрыт.
— Вам или… — Петя указал глазами на папашу.
— Мне! Мне! — доверительно улыбнулась она. — Папа не курит, он у меня молодчина.
Петя запустил руку в карман пиджака и выудил потрепанную пачку «Примы», но тут же вспомнил о покупке. Торопливо спрятал дешевку, достал черную блестящую коробочку с золочеными буквами, протянул ей.
— Я только одну! А вы не хотите?
Петя сбросился вниз.
— Здесь, наверное, нельзя, — тихо сказал отец. — Пошли бы в тамбур.
— А мы и пойдем! Правда? — будто умоляла она.
В тамбуре было сумрачно и прохладно. По стенам ползли божьи коровки. Она ловко распечатала пачку, вынула две длиннющие сигареты и одной поделилась с Петей.
— Где у вас карман?
Петя спрятал пачку и достал спички. Ему понравилось, как она курила: затягиваясь, чуть закидывала голову, и тогда лоб освобождался от легкой завитой пряди, лицо становилось еще милее, еще приятнее.
— Вы знаете, почему в вагонах свободно? — спросила она, укладывая руки на груди, под большими вязаными выпуклостями, так, что сигарета торчала в пальцах на безопасном расстоянии. — Все ведь сейчас едут на юг, за черноморским загаром. А мы мчимся на восток.
— За дальневосточным загаром! — подтвердил Петя.
— Я не за загаром… — вздохнула она. — Летали в Москву, к профессору Одинцову. Не слышали о нем? Знаете, это просто чудо! Но… Надо же такому случиться — профессор слег. Три дня промучились. В гостиницах не устроишься, кошмар какой-то! Кое-как добрались до Хабаровска, теперь вот поездом.
— А что с отцом? — серьезно интересуясь, спросил Петя.
— С отцом? Ничего… Да это, собственно, не мой отец — мужа. Свекор. Так говорят? Он провожал меня… — Она снова стала затягиваться, чуть придвинувшись к Пете. — Понимаете!.. — перешла на шепот. — Всякую надежду потеряли. Два года… Живем с Володей два года, а детей все нет и нет. Ничто не помогает. Я уже и бога молила! Смеетесь?
Петя не смеялся. Ей показалось… Он ошарашенно молчал. Стремительное откровение хорошенькой женщины взволновало его до предела. «Ничего себе! — думал он. — Ничего себе!» Незнакомый мужчина, ночь, свекор под боком… И Петя начал догадываться, что его родное Излучье безнадежно погрязло в едкой трясине устоявшегося быта, что жизнь — светлая и быстрая, развивающаяся по одной ей только понятным законам, — обтекает его, как свежая горная вода обтекает замшелый валун — не раскачивая и не срывая налепившихся водорослей.
Пете стало совсем грустно. Он устыдился недавней вспышки ревности к Надюхе. «Осел я! — подумал печально. — Осел! Козел и косолапый мишка…»
— Будут! Будут еще! — пообещал почти торжественно. — Какие ваши годы?..
— Правда?! — обрадовалась она, засветилась вся. — Так ведь бывает! Вы тоже знаете?
— Да сколько хочешь! — с жаром подтвердил Петя, но тут же прикусил язык.
— Бывает… — о чем-то думала она, нервно ломая сигарету. — Знаю, что бывает, но так ведь ждешь, так ждешь — сил никаких нету!
Она отвернулась к окну, всматривалась в темноту.
— А я ведь тоже случайно появилась! — засмеялась вдруг, обдав Петю искрами уже шаловливо-веселых глаз.
«Шустрая! Как белка. Во крутнулась!..»
Она опять стояла на прежнем месте, и Петя угощал ее новой сигаретой.
— Как случайно? — стеснялся заглядывать ей в глаза — острые какие-то…
— А так! Не было, не было. Папа с мамой привыкли, что меня нет, и взяли девочку из детдома. А через три года и я появилась. Представляете! Маме уже тридцать пять было, а папе — сорок два.
— Да ну! — сказал Петя, и сердце у него екнуло. — Правда?
— Конечно правда! Вот я стою перед вами. И не урод, верно?
