Николя Фарг - Я была рядом

Насильственным образом я изгнал из своей головы мысли об Алисе — в отместку в ней тотчас же засели мысли о мобалийце. Что касается его отношений с моей женой, Алекс держит их в секрете. Впрочем, она совершенно спокойно признается мне, что недавно все-таки позвонила ему, ибо влюблена в него и сходит с ума по его телу. Потом они обменялись несколькими письмами. А я за это время похудел на три килограмма, я не сплю, жена не хочет со мной трахаться, духи «Шанс» от Шанель, которые Алекс привезла из поездки и которыми пользовалась в постели с любовником, кажутся мне воплощением женской иронии и жестокости, доступным обонянию. Я разучился смеяться, я не улыбаюсь, я не чувствую легкости. Парень из прошлого, которому всегда давали не больше двадцати семи, состарился вместе с остальными, и на его лице теперь печать горя. Я объясняю Алекс, что до сих пор не могу успокоиться по поводу истории с Кодонгом, и она, то ли ловя кайф от подобного извращения, то ли пытаясь меня утешить, любезно предлагает мне электронный адрес любовника, чтобы я ему написал. «Держи, тебе это поможет, напиши ему». В глубине души я не испытываю ни малейшего желания связываться с этим типом, однако я настолько привык во всем слушаться Алекс и брать с нее пример, словно с образцовой мамочки, что и на этот раз я следую ее совету, не прислушиваясь к своему внутреннему голосу. В общем, пожалуй, это неплохой шанс превратить героя-любовника из легенды в реального человека, поставить его на место, отомстить, перегнать страх и боль в письменный текст. Итак, я составляю послание. Оно убийственно вежливо, уважительно и даже самокритично, но написано с расчетом. Я здороваюсь, говорю, что раз моя жена его выбрала, значит, он хороший парень, объясняю, что сделал ей больно, что она была в отчаянии, что разрушитель брака я, а не он, что он сделал Алекс много добра и я, конечно, не могу на это сердиться; и в общем, что бы они ни планировали вместе, какие бы чувства ни испытывали друг к другу, я люблю ее больше всех на свете. Я с удовольствием отправляю это письмо, не показав его предварительно Алекс, на что она немного сердится. Этот обмен корреспонденцией между мужем и любовником возбуждает и тревожит Алекс. Для нее в подобном спектакле как-никак кроется возможность проверить степень моей искренности и любви к ней, а через меня разузнать о чувствах мобалийца. На следующий день он отвечает мне парой фраз: мол, привет, nice to get news from you, я совершенно не намерен вставать между тобой и Алекс и с этого дня обещаю относиться к ней как к старой доброй приятельнице. Алекс, которая еще накануне не знала, как реагировать на мое письмо, теперь поняла, что окончательно потеряла любовника. Я замечаю ее грусть и разочарование, хотя она довольно ловко их скрывает и только дуется на меня: «Зачем ты ему это написал?» Про себя я думаю, что она не осмеливается добавить: «Теперь я его потеряла. Ты доволен? Ты этого хотел?»

На другой день в состоянии полного бессилия, готовый на что угодно, только бы положить конец вселенскому страданию, я случайно встречаю швейцарского рэйкиста, который оказался в Танамбо проездом. Ты знаешь, что такое рэйки? Это такой метод лечения путем наложения рук, индийский кажется. Мы долго разговариваем у меня в офисе. Он производит впечатление фантазера, но в целом очень приятного, человечного, открытого, мягкого и проницательного парня. Я рассказываю ему о своих проблемах с Алекс, объясняю, что совершенно незнаком с восточными медицинскими техниками и всегда обращался к традиционному лечению, но уважал и альтернативное, поэтому готов полностью ему довериться, если он чувствует себя в силах хоть немного облегчить мою хроническую душевную боль. Его глаза наполняются слезами, он говорит, что моя надежда его трогает и что он с удовольствием попробует мне помочь: предстоит сеанс в пятьдесят пять минут, никакой платы, он «чувствует» меня, и это для него вопрос этики. Я предлагаю ему встретиться на следующий день у меня в офисе во время обеда. Он говорит, что лучше делать это дома, в привычной обстановке, в привычной ауре. Я звоню Алекс и спрашиваю, не будет ли она против, если завтра в полдень к нам домой придет человек, проведет сеанс рэйки в моей комнате, а потом останется пообедать. Она любезно отвечает, что это мои «бараны» и мой дом, за который я плачу аренду и в котором могу делать что хочу, как, впрочем, я обычно и поступаю независимо от ее пожеланий. Она добавляет: «Лично мне абсолютно все равно, так что не морочь мне голову. Что касается обеда, то тоже поступай как знаешь: я не в курсе кулинарных планов нашей домработницы». Итак, на следующий день во время обеда мы со швейцарским рэйкистом оказываемся в гостиной моего дома. Усталая Алекс едва отвечает на его приветствие и отправляется на кухню вытирать посуду и успокаивать нервы домашним хозяйством. Мой новый знакомый, искренне желающий помочь мне с семейными проблемами и вовсе не склонный нарываться, присоединяется к Алекс на кухне, начинает беседу и, увы, попадает под горячую руку. Через несколько минут на пороге гостиной появляется моя дражайшая супруга с выражением крайнего возмущения на лице и, указывая пальцем на нового знакомого, вопит: «Какого черта парень, которого я первый раз в жизни вижу, заявляется в наш дом и еще осмеливается учить меня?!» В течение нескольких секунд я мысленно прикидываю, насколько визит швейцарца может быть истолкован в качестве одного из отягчающих обстоятельств при вынесении супружеского приговора в личном суде Алекс. Я перевожу взгляд то на Алекс, то на рэйкиста: «Ну что? Что будет дальше?» Алекс возобновляет свою тираду: «Я очень вежливо разговаривала с этим господином, и вдруг он ни с того ни с сего говорит мне: „Если мужчины и совершают иногда ошибки, не надо на них злиться — они так по-дурацки устроены“. Нет, ну какого черта! Я что, вмешиваюсь в его личную жизнь? А, милейший?» — обращается она к рэйкисту, все больше заводясь. Я перевожу взгляд на пораженного швейцарца в белом кимоно. «Я не хотел вас рассердить, прошу прощения, если шокировал вас своими словами. Я пытался немного поработать адвокатом вашего мужа, это правда. Возможно, я поступил не вполне корректно, но я не хотел вас задеть. Мне больно смотреть на то, как вы оба несчастны. Я просто хотел вам помочь». Лысый швейцарец немного напоминает мне в этот момент бретонского спаниеля. Вид у него чрезвычайно доблестный, кстати. «Ну же, Алекс, успокойся, что случилось? Должно быть, произошло недоразумение». Но она отвечает мне с угрозой в голосе: «Сейчас я тебе расскажу, что произошло! Недоразумение тут ни при чем! Этот господин проявил по отношению ко мне хамство! И ты собираешься терпеть его в нашем доме?» — «Алекс, подожди, успокойся». — «Нет! Никаких „подожди!“» Она почти рычит. Потом неожиданно произносит: «Ты наконец признаешь передо мной и перед этим господином, что он только что нахамил мне в моем собственном доме?» Так как я, по ее мнению, не в состоянии здраво оценить ситуацию, Алекс обращается к радикальным мерам. Она хватает салатник из толстого жаростойкого стекла и швыряет его об пол. Дети, испуганные грохотом, сбегаются в гостиную. Впервые в жизни она так ведет себя в их присутствии. Я стараюсь успокоить детей и взглядом умоляю Алекс остановиться, но все напрасно. Она орет, что мне должно быть стыдно, ибо я позволил непонятно кому ее оскорблять, и что лечиться от страданий надо ей, а не мне. В конце она говорит, что я самый большой эгоист на свете и вдобавок чудовище. Клянусь тебе, все было именно так, я ничего не придумал и ничего не опустил. Надо признать, что Алекс была не так уж и не права. И все-таки это было ужасно. В конце концов мы все-таки провели сеанс рэйки, но можешь себе представить, с каким трудом я расслабился? Парень потом предложил в знак примирения поработать с Алекс, но она, естественно, отказалась. Уходя, швейцарец не сказал мне ни единого дурного слова об Алекс, он вообще предпочел не делать никаких умозаключений и скрыть свое личное мнение. Однако его тревожный и сочувствующий взгляд выдавал его эмоциональный шок.

Короче говоря, жизнь становится совершенно беспросветной и я брожу в темноте в тщетных поисках фонарика. Тридцатого ноября я встречаюсь в ресторане с Иваном. С тех пор как мы два с половиной месяца назад вернулись из Парижа, я впервые выхожу из дому один. За неделю я предупредил Алекс об ужине, а потом еще позвонил накануне вечером и утром. В то время как мы с Иваном задушевно болтаем за утиным филе и картофельными крокетами и я доверяю ему свое горе — рассказываю о своих сложных отношениях с Алекс, о том, что совершенно сбился с пути, потерял веру в себя и благодарю его за то, что он меня внимательно слушает, — вдруг совершенно неожиданно звонит Алекс. У нее дрожит голос, и по интонации я легко представляю себе ее разъяренный взгляд. Не дав мне вымолвить ни слова, она заводит свою шарманку: «Ты считаешь нормальным развлекаться с другом, после того как дважды пытался бросить жену?» В ответ я мямлю какие-то вялые возражения, на что она просто вешает трубку. Я смотрю на Ивана, вкратце пересказываю диалог. Он совершенно ошарашен, но из уважения к Алекс ничего не говорит, а только недоуменно смотрит на меня, и в его глазах, как и в глазах рэйкиста, я угадываю шок. В эту минуту у меня внезапно случается проблеск в сознании и я понимаю, насколько нелеп, абсурден и в конечном счете ошибочен мой брак. Это надо немедленно прекратить, сколько можно усложнять себе жизнь! Раньше я встал бы, не доев ужина, не заказав десерта, попрощался бы с Иваном, умоляя простить и понять меня, оплатил бы счет и пулей примчался бы домой только для того, чтобы спросить у Алекс: «Что случилось? В чем проблема, дорогая? Я всего лишь ужинал и болтал с Иваном. Мы просто общались, поверь. Хочешь об этом поговорить?» Однако в тот раз я надеваю на себя спокойную, мягкую улыбку и говорю уверенным тоном, который звучит словно сигнал к финальной схватке: «Послушай, Иван, послушай меня внимательно, сегодня я не побегу домой. Мы не торопясь закончим ужин, спокойно поболтаем о том о сем, допьем вино, закажем десерт, выпьем еще ликеру — почему бы и нет, в конце концов? И только после этот мы расстанемся, пожелаем друг другу спокойной ночи и я вернусь домой, ведя машину на самой медленной скорости. О’кей?» Итак, мы доедаем утиное филе, впервые в жизни я чувствую, что буду действовать так, как сказал. После того как мы попрощались, я сажусь в машину и, забыв о печалях, спокойно еду домой. По дороге я решаю, что у меня не будет колотиться сердце, когда я окажусь перед дверью, что я пройду по двору с гордо поднятой головой и что я войду в дом так же уверенно, как на постоялый двор. Я сам хозяин своей судьбы, я не должен быть несчастным, с меня довольно страданий, и отныне я буду заботиться прежде всего о себе. Я открываю дверь и, как всегда, сразу вижу Алекс, которая сидит на диване и в миллионный раз за нашу супружескую жизнь ждет объяснений. Правда, она еще не знает, что на этот раз я не стану оправдываться. Она не просит меня сесть, я же использую этот шанс, чтобы не оставаться с ней наедине. Видимо, по моему взгляду или по походке она чувствует, что со мной не все в порядке. А именно что я избавился от аномальной покладистости. Я, ни слова не говоря, направляюсь прямиком в ванную — надо же, опять эта чертова ванная! Хотя я и не смотрю на Алекс, я чувствую, что она молча дуется за моей спиной. Ну и пусть, мне плевать. Итак, ванная: я совершенно спокоен, все делаю медленно и аккуратно, включаю только маленький светильник над раковиной — не хочу, чтобы мне резал глаза яркий свет, — потом открываю краны над ванной, медленно раздеваюсь, бросаю в теплую воду горстку шариков с маслами для тела. Они пузырятся на поверхности. Я слушаю журчание воды, восстанавливаю силы, мне хорошо. Я лежу на спине в ванной около десяти минут, обдумывая свое решение, как вдруг дверь открывается. Это Алекс. Разумеется, я ожидал такого поворота событий. Впервые за всю нашу супружескую жизнь я смущенно прикрываю член рукой так, будто мы никогда не спали вместе. Я даже не поворачиваюсь к ней. «Ты что-то хотела?» — «Да. Узнать, в какую игру ты тут играешь». Ее слова ударяются о стену, встретив гробовое молчание. Алекс в этот момент похожа на монстра, потерпевшего поражение, на непреклонного тирана в состоянии паники — смехотворное зрелище. «Я ни во что не играю. Я ухожу от тебя». Я в третий раз за семь месяцев говорю ей одно и то же с той только разницей, что теперь мы оба понимаем серьезность моего решения. «Ты от меня уходишь?» — «Да. И будь так любезна, выйди отсюда, закрой дверь с той стороны, чтобы я мог спокойно принять ванну. Спасибо».