Эдуард Лимонов - Кладбища. Книга мертвых-3
Ко мне:
— А ты, подонок, дурак провинциальный! Ну, выспалась я с тобой, и что ты, ты думаешь, ты теперь имеешь на меня права, я твоя собственность? Я ничья не собственность! И брось этот ужасный нож, где ты его взял, такой ужасный?
«Дурак провинциальный» в эти секунды взвешивал: убить ее? Убить его? Убить их обоих? Самой последней появилась option и вовсе несерьезная: «Убить собаку?»
— Уходи! Выметайся из моего дома, — стала кричать она и для удобства сняла парик. Швырнула его через открытую дверь в большую комнату, служившую гостиной.
— Сейчас уйду, — сказал я, потому что нашел поступок. И шагнул в ванную комнату.
— Ты куда? — закричала она. «Сейчас уйду», — сказал «он» и закрыл за собой дверь. В ванной «он» бросил нож, нашел бритву ее мужа Виктора, это была опасная бритва, и, осторожно приставив ее к сгибу правой руки, сделал резкое движение. Кровь фонтаном брызнула ему в лицо.
Сразу образовалась лужа крови. Он открыл дверь. «Вот, — сказал он. — Вот тебе!»
Они закричали, забегали. Вызвали скорую. Забинтовали сгиб руки. Актер вынужден был уйти до прихода скорой. Происшествие с кровопусканием не поняли бы в его театре.
— Что ты наделал? — кричала она. — Что ты наделал, идиот? Ты сейчас сломал мне жизнь. Узнает Виктор, что я ему скажу?
— Скажешь, что связалась с серьезным человеком, — сообщил я ей. — Все твои связи до меня были несерьезные.
Скорая увезла меня в Склифосовского. Там не было мест, и меня положили в коридоре.
Утром я проснулся и сказал себе: «Все-таки все было по-моему. Ее мужик вынужден был уйти. Я сорвал ему кайф. Он с ней не переспал. Она с ним не переспала».
Как я и рассчитывал, ангел влюбилась в меня, безрассудного и двадцативосьмилетнего. И мы стали тяжело и страстно любить друг друга. И любили в Москве, в Вене, в Риме, в Нью-Йорке и даже в Париже. Потом перестали любить.
Сейчас она уже старая, ангел, бухает, наверное, в Риме.
А Игорь Кваша вот умер. Я полагаю, та ночь была самой безумной в его жизни. Я уверен, что это так.
И только когда я попал за решетку три десятилетия спустя, я узнал, что «вскрытия» — это высший воровской метод выразить свой протест. В 1971-м я выразил свой протест против ее несерьезности, показал дамочке, что называется… И ее проняло.
Еврейский британецЯ не уверен, что я нравился Алексу Либерману. Я нравился его жене, прославленной ее романом с Маяковским, Татьяне Яковлевой. Ну как нравился, она признала меня «крутым» в конце концов. Мне Алекс Либерман нравился. Высокий, худой, изящный, он напоминал английского джентльмена. Таких показывают в кино, в реальной жизни англичане довольно грубые люди, особенно мужчины. А вот Алекс, худой, как складной ножик, с аккуратной тонкой щеточкой усов, всегда скромно и элегантно одетый еврей, был просто эталонной картинкой англичанина. Никакой клетчатый костюм не выглядел на нем пошло.
Обзаведшись, после многих годов преследования добычи, постаревшей, но оставшейся для него привлекательной Татьяной, Алекс вкушал ее с любовью и со вкусом. У старой Татьяны был такой чарующе хриплый ржавый голос, я полагаю, такой голос шел из ее наверно неприличных внутренностей, я думаю, она скрывала в себе приятную вульгарность русской модной девки, превратившейся со временем в такую развязную ворону-сплетницу. Некоторые мужчины питают слабость к внутренне вульгарным женщинам, я полагаю, у этой пары было что-то такое. Возможно, она рассказывала ему какие-нибудь жуткие и грубые женские вещи, от которых он краснел, как мальчик из ешивы, она его этим возбуждала.
Черт его знает, кому теперь принадлежит их особняк на 76-й Street, вероятнее всего, ее дочери Франсис дю Плесси-Грэй, если дочь жива, а если не жива — возможно, ее детям. Я не был в Нью-Йорке с 1990 года, так что мои знания об этом городе моей третьей по счету юности (первые две — харьковская и московская юности) крайне устарели. Но богатые, по-видимому, там же и живут, где жили. Соседом по этой их стрит был у них мистер Straus, издатель из Farrar, Straus and Girouse. Я помню, что даже обаятельная Татьяна Яковлева не смогла убедить его напечатать мой первый роман «It’s me, Eddie». Сейчас, когда в октябре 2014-го Farrar, Straus and Girouse выпустили мою биографию «Limonov» французского автора Эммануэля Каррера, я в некотором роде отмщен, я торжествую. Я написал, что мне казалось, что Алексу я не нравлюсь, однако он явно изменил свое мнение обо мне, когда в 1983 году Random House опубликовал «It’s me, Eddie». Дело в том, что Алексу не нравились неудачники, а я для него перестал быть таковым в 1983-м.
Вряд ли Алекс был, что называется, «хорошим человеком». Они с Татьяной покровительствовали Бродскому, кажется, Алекс покровительствовал художнику Вильяму Брую. По месту своей работы в Vogue, и в империи Conde Nast, он был строгим и требовательным начальником, его боялись и перед ним заискивали. Не приведи Господь работать под таким. Выпьет всю кровь. Работать лучше под начальством веселого разгильдяя.
Когда появляются деньги, то появляется и вкус. У Татьяны в доме было множество цветов, душно пахли белые лилии. Вся репутация семьи Татьяны и Алекса, я когда-то думал об этом, держалась на тени Маяковского, когда-то бросившего на Татьяну взгляд и с тех пор как бы заклеймившего ее жизнь клеймом качества. Но не только ее, но и Алекса. Экзотический Маяковский на самом деле в конце концов повлиял, я уверен, и на карьеру Алекса. «А, это тот парень, который женат на любовнице Маяковского», — должно быть, так отзывались о нем его американские работодатели. Татьяна так никогда внятно и не сообщила миру, имела ли она с большим Вовой интимные отношения. Играла в божественную непонятку. Алекс, говорят, злился, когда его спрашивали о Маяковском. Злился, но использовал жену.
Я ездил с ними как-то в их загородный дом. Один раз. Я видел картины Алекса. Они чудовищны по своей американской бездарности. Однако Либерман все-таки вошел в обойму американских художников-абстракционистов. Среди них Либерман — один из худших, впрочем, все они не бог весть какие художники. Однако Либерман все же не Марк Ротко.
Как видим, иногда жизни целых семей и даже поколений строятся вокруг легенды.
Когда родилась Татьяна? Одни сообщают, что в 1906-м, другие, что в 1904-м. Умерла она в апреле 1991-го, так что прожила либо 87, либо 85 лет. Родилась она в Пензе, умерла в Нью-Йорке. Алексу она досталась в возрасте 36 либо 34 лет. С Маяковским она познакомилась в 1928 году, совсем еще юной девкой. Интересно, что после смерти Татьяны Алекс утешился с ее филиппинской сиделкой. Сиделку звали Мелинда. Либерман женился на сиделке через два года после смерти жены. Чуть позже оба переехали в штат Флориду, там теплее.
С фотографии в Интернете глядит вполне еще молодая желтокожая, точнее, меднокожая, женщина. У Алекса был дар влюбляться, в Татьяну он был искренне влюблен. В филиппинку также был искренне влюблен — свидетельством тому является местонахождение его праха. Он завещал кремировать себя, а прах перенести на Филиппины.
Похожий на дятлаРоссийские кинорежиссеры далеко отстают от режиссеров западного мира. Чем это объяснить, у меня нет ответа, я полагаю, что киноискусство самое молодое из искусств, оно — сама современность, а российские мозги не легкие, в них свинцовая тяжесть, так что простите, соотечественники, я ваши творения не одобряю. Не так давно я пошел на фильм Германа-старшего «Трудно быть богом» — хуже я ничего не видел. Притча, имеющая место быть под дождем и в грязи, в некоем зловонном городке, где все жители злодеи и подлецы, и где смертной казнью служит утопление в говне. Смертной казни же подвергают бедолаг, у которых обнаруживают книги. Проинтеллигентский, антинародный фильм советского режиссера, всю жизнь мечтавшего создать шедевр. Результат плачевный.
Став мужем актрисы, я волей-неволей соприкоснулся с актерским миром. В 2006-м, дело, кажется, было ранней весной, я приехал в Петербург, где Екатерина Волкова снималась в то время в фильме «Вдох-выдох». Режиссером фильма был Иван Дыховичный.
Фильм снимали в полуразрушенном почему-то доме на набережной Невы, а жили актеры, актрисы и весь съемочный коллектив в отеле «Матисов Домик» по соседству с домом для сумасшедших. Я там прожил неделю. К вечеру мы с Катей шли в небольшую столовую отеля, садились ближе к двери. Ели, пили вино и затем отправлялись в постель. Это был еще первый год нашего знакомства, мы любили друг друга, и она была уже беременна. Утром она уезжала на съемки, а я отправлялся к питерским нацболам.
Однажды по приглашению Кати я явился на место съемок. Каждый уголок холодного здания был забит аппаратурой. Везде тянулись вниз к шумному генератору толстенные кабели. Ездили по рельсам тележки с камерами. Одну и ту же сцену Катя и ее партнер играли раз по десять-двадцать. Меня познакомили с режиссером, Дыховичный был похож на дятла. Познакомили и с актером, игравшим главную мужскую роль, и он показался мне незначительным.