Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу
Я поблагодарил продавца и сказал Лёке Ж., что все в порядке, можем двигать дальше.
— Что значит — все в порядке? — спросила она с подозрением. — Что тебе продавец-то сказал?
Я честно сообщил, что рынок закрывается в два часа. Лучше бы соврал…
— В два часа дня? — удивилась Лёка Ж. — Сева, уже час по-местному! Мы должны купить всё немедленно.
— И пойдем со всем этим скарбом гулять? — спросил я. Лёка Ж. твердо кивнула. — Хорошо, но с одним условием — все продукты ты понесешь сама.
— Я не могу. Я же девочка! — В Лёке Ж. проснулось природное кокетство.
Если так пойдет и дальше, то скоро она станет грудным младенцем… Я предложил компромисс: мы купим продуктов на завтрак, потом сделаем привал где-нибудь у Колизея и всё съедим, чтобы не нести дальше. Лёка Ж. согласилась. В принципе, ничего другого ей не оставалось. Хоть я сегодня и нашкодил, мое чувство вины совсем не безгранично.
Мы купили молоко, моцареллу, прошутто, чиабатту. И напоследок заглянули в милый ларек с винными бочками, где вино разливали по полуторалитровым пластиковым бутылкам — 2 евро за литр. Поспешившей к нам продавщице мы, как смогли, объяснили, что хотим сухое «вайн бьянко». Она с удивлением поинтересовалась, откуда явились носители такого странного диалекта, и, узнав, что из России, сразу ткнула пальцем в самую большую бочку, приговаривая: «Вэри-вэри стронг». Видимо, ей объяснили, что русские пьют только такое — чем ближе к водке, тем лучше.
Я отрицательно помотал головой и попросил «нон вэри стронг, перфаворэ». Продавщица удивилась еще сильнее, завела нас внутрь и показала на другую бочку, заверив, что это «molto gustoso», то есть очень вкусно.
— Не сомневаюсь, — сказал я, — за такую цену-то!
— Сева, в тебе мало оптимизма, — ответила мне Лёка Ж. и широко улыбнулась продавщице. — Си. Грация.
— Лёка, сколько раз тебе повторять: не грация, а грациэ, — назидательно сказал я, когда продавщица отправилась к бочке с вином.
— А в чем разница? — спросила Лёка Ж. с недоумением.
Как можно доступнее я разъяснил: разница в том, что grazia — это «грация», «изящество» и т. д., а grazie — это «спасибо», «благодарю». Гласные в итальянском имеют огромное значение! Скажешь парню amica, и он обидится. Потому что amica — это «подруга». А «друг» — это amico. Так что все гласные нужно произносить очень четко…
Лёка Ж. кивнула, но, по-моему, никаких выводов из урока итальянского не сделала.
Продавщица тем временем налила нам вина, подошла к кассе и, не выпуская бутылку из рук, попросила: «Uscite fuori». Что это означает, я понятия не имел. «Аут», — настаивала продавщица, кивая в сторону выхода. Она что, нас выгоняет?
— Она хочет, чтобы мы вышли, потому что у нее здесь касса, — объяснила Лёка Ж. и хмыкнула. — Тоже мне, языковед-любитель…
Нахваливая вино и перечисляя его достоинства, продавщица по-прежнему не расставалась с бутылкой. Она отдала алкоголь только тогда, когда получила деньги. Предусмотрительная…
— Спешел фор рашенс, — сказала она, протягивая карточку, на которой было написано ручкой: «5 %».
Затем продавщица объяснила Лёке Ж. — меня, видимо, в качестве собеседника она больше не рассматривала — в следующий раз, когда будем у нее что-нибудь покупать, получим скидку в 5 процентов. Лёка Ж. пообещала обязательно прийти и, расцеловавшись с любезной продавщицей, потянула меня к Колизею.
Однако рынок оказался не последним препятствием, которое нам предстояло преодолеть по пути к заветным руинам. Каким-то волшебным образом в наш маршрут все-таки затесался обувной магазин. Лёка Ж., конечно же, попыталась затащить меня внутрь, но после посещения виа Национале это было выше моих сил. Чтобы не возникло очередных сцен, я хитро закурил и не выпускал дымящуюся сигарету из руки на тот случай, если Лёка Ж. выглянет из магазина и возобновит свои попытки. Она не выглядывала.
Когда я пустил в дело шестую сигарету, ко мне подошла синьорина в босоножках, обшитых камнями и темным стеклярусом, на высоченных каблуках. Я поднял глаза и увидел, что это Лёка Ж.
Никогда бы не подумал, что обувь может так изменить человека. Из капризной и опасно непредсказуемой девицы Лёка Ж. превратилась в милое и безумно обаятельное создание.
— Но что молчишь, как пень? Скажи уже что-нибудь, — возмутилась она, и все очарование куда-то испарилось.
— Белиссима синьорина, — сказал я, пытаясь вернуть утраченное мгновение. Увы.
— Сто тридцать евро как с куста, — сообщила Лёка Ж. — На какие жертвы приходится идти ради красоты!
Что-то я не понял, мы же вроде перешли в режим жесткой экономии. Или вся эта экономия затеяна для того, чтобы потратить последнее на дурацкие босоножки? Я угрюмо уточнил, подразумевает ли она под «жертвами» потраченные на обувь деньги.
Но оказалось, что Лёка Ж. имеет в виду ноги. Когда она в последний раз обувалась в туфли на таком высоком каблуке, ей было лет двадцать… В общем, это было совсем недавно. Почти вчера…
— Что ты мне зубы заговариваешь? — прервал я ее болтовню. — Ты спустила все деньги, которые я тебе дал…
— Сева, ну какой же ты нудный! Давай не будем ссориться, — неожиданно дружелюбно предложила Лёка Ж. — У тебя же еще есть. А завтра придут мамины деньги, и все у нас будет хорошо.
Что-то здесь не так. Уж слишком быстро она решила помириться.
Сделав несколько шагов, Лёка Ж. вдруг поняла, что далеко не уйдет, поэтому захотела воспользоваться наконец услугами метро. Я не возражал. Мы спустились по подземному переходу, отыскали мелочь и взяли в автомате два билета по евро. Прошли турникет, опустив карточки, миновали короткую лестницу, посреди которой был узкий эскалатор и впервые увидели римское метро…
Метро Вечного города нас разочаровало. Во всяком случае, станция Сан-Джованни. В полутьме мрачнели необработанные каменные стены, видимо, сохранившиеся с античных времен. С потолка что-то капало, повсюду валялся мусор — затоптанные газеты, пластиковые бутылки, окурки…
Станция напоминала какое-нибудь подземелье Большой клоаки. А может, это оно есть? Феллини в своем «Риме» объяснял затянувшееся строительство метрополитена в Вечном городе тем, что рабочие постоянно натыкались на какие-нибудь археологические реликты. На вопрос «Когда же вы наконец построите?» прораб философски отвечал: «А кто его знает…»
Мы сели в разрисованный граффити грязный поезд, который внутри оказался приятнее, чем снаружи — просторный, яркий, с электронным табло, где показывали названия станций. Диктор настойчиво сообщал: «Uscita lato destro» (выход на правую сторону) или «Uscita lato sinistro» (выход на левую сторону).
Хотя расстояние между станциями было коротким, и поезд преодолевал их минуты за две, а то и меньше, Лёка Ж. решила, что до Колизея она не дотянет. Чтобы добраться туда, нужно пересаживаться на Термини, а пересадку в таком жутком метро она просто не переживет. Я предложил доехать до станции Фламинио и выйти на виллу Боргезе, где, по данным моего путеводителя, находился огромный парк с волшебными садами.
Выйдя из метро, мы прошагали к пьяццале Фламинио и ступили на брусчатку перед воротами с тремя арками, украшенными колоннами дорического ордера.
— Куда ты меня привел? — недовольно спросила Лёка Ж.
— На пьяцца дель-Пополо, Народную площадь, — вежливо ответил я и объяснил, что мы стоим перед Порта-дель-Пополо, или Народными вратами, которые раньше называли Вратами Фламиния. Они были главными воротами города, поскольку к ним вела Фламиниева дорога, построенная в III веке до нашей эры цензором Гаем Фламинием. Дорога связывала Рим с Этрурией и Умбрией, а через них — со всем остальным миром. Поэтому Народную площадь называют еще «прихожей Вечного города», а Народные врата — его «дверью».
Ворота были сооружены в III веке уже нашей эры, когда император Аврелиан окружил Рим новой крепостной стеной, от которой все еще многое сохранилось. Ее высота около восьми метров, а ширина — три с половиной метра. Я показал Лёке Ж. на терракотово-кирпичную стену, уходящую от ворот и скрывающуюся за углом, но она не слишком впечатлилась.
Тогда я объяснил, что участок, перед которым мы стоим, называется Muro torto, Кривая стена, или Muro malo, Плохая стена, — здесь хоронили нераскаявшихся проституток. Есть легенда, что когда апостол Петр шел на казнь, Кривая стена перед ним склонилась. А когда Петра казнили, она рухнула. С тех пор этот проем в стене не заделывают.
Потом древние ворота Фламиния разрушились, и на их месте построили новые. Считается, что вот этот, внешний, фасад сделан по эскизам Микеланджело. Но на самом деле Микеланджело тогда был очень стар, ему уже перевалило за восемьдесят пять. Поэтому в итоге работу поручили архитектору Нанни ди Баччо Биджо…
— Я вспомнила! — перебила Лёка Ж. — Этот Биджо выкрал у Микеланджело рисунки. Вот пройдоха! — заключила Лёка Ж. — Может, поэтому и считается, что фасад сделан по эскизам Микеланджело?
