Евгений Дубровин - Грибы на асфальте
У подруг были одинаковые зеленые пальто с пушистыми воротниками. Весело болтая, они, к моему изумлению, исчезли в дверях столовой № 14. Асфальт у входа был густо истоптан.
Поколебавшись, я вошел в вестибюль. Там стояла целая толпа ребят и молча переминалась с ноги на ногу, прислушиваясь к доносившимся сверху упоительным звукам танго и шарканью подошв. В дверях, ведущих в рай, маячили два рослых парня с красными повязками на рукавах.
– Вечер работников питания? – спросил я у шкета в огромной папахе.
– Комсомольская свадьба, – буркнул тот. – Не кто повар Коля женится на некто поваре Маше. Ты не пытался через кухню?
– Нет. А ты?
– Только что с чердака сняли.
– А-а… – сказал я.
Пальто моего собеседника было в мелу и паутине.
Я вышел на улицу. Стало как будто еще холоднее. До свидания оставалось ровно десять минут. Неужели не придет?
Я попросил у прошедшего мимо мужчины папиросу и закурил. Дым немного согрел. С непривычки в голове слегка зашумело. Курить или не курить в ее присутствии? Шутить или напустить на себя задумчивость? А может, лучше всего быть самим собой? Хотя нет, это слишком трудно. И вообще, что она из себя представляет – моя будущая жена?
Она пришла ровно в восемь. Я даже растерялся, потому что в глубине души все-таки не верил, что встреча состоится. На ней была та самая шубка и пуховый платок.
– Здравствуйте. Я не опоздала?
Голос чистый, звонкий, без тени смущения.
– Вы точны.
Я бросил папироску в урну, но не попал, и она покатилась по ветру, пуская искры.
– У вас сегодня день рождения?
– Откуда вы взяли? – удивился я.
– Обычно ребята любят начинать знакомство подобным образом. Устраивают вечеринку и дарят «имениннику» в складчину его же часы.
– К сожалению, вы ошиблись.
– К счастью. Давайте, чтобы у нас было не так, как у всех. Романтично. Давайте? Что мы сейчас будем делать?
– Гулять.
Девушка согласно кивнула головой. Она сунула руки в карманы шубки и широко, по-мужски зашагала. Я пошел рядом, не решаясь взять ее под руку, ибо не был уверен, что это романтично.
Лужи покрывались корочкой льда. Редкие прохожие почти бежали, выставив плечо против ветра и пряча носы в воротники.
«Характер у моей жены, кажется, неважный, – думал я, стараясь как можно сильнее ставить ноги на тротуар, чтобы они не замерзли. – Впрочем, в молодости очень хочется быть непохожим на всех. Нужно побольше острить. На женщин это действует неотразимо».
– Вы студент? – спросила девушка, не оборачиваясь.
– Нет, работаю.
– Где?
– Летчиком-испытателем.
Это было не остроумно, но эффектно. Моя спутница остановилась и посмотрела на меня пристально, как будто увидела впервые. Потом высвободила из перчатки руку.
– Лиля. А вас?
– Гена… Геннадий Яковлевич.
– А вы видели Землю?
– Как вас.
– Какая же она?
– Плоская.
– Я серьезно.
– Я тоже. Плоская, как блин. А сбоку уши.
– Какие уши?
– Слонов, которые ее держат.
– С вами серьезно…
Лиля надулась. Минут пять мы шли молча.
– Только это пока тайна, – продолжал я. – Ученые так поражены открытием истины, что не могут ее осмыслить. А летчики все знают. Да вот теперь еще вы.
– Нет, правда?
В голосе Лили было колебание.
– Вполне. Это ужасно, да?
– Наоборот… замечательно. Только вы все врете. Откуда-то сверху, точно срываясь со звезд, падал редкий снег. Он щекотал лицо и был виден только у матовых стекол фонарей. Он бестолково вился, налетая на них грудью.
– Постойте, – сказала вдруг Лиля, – вы слышите музыку?
Мы остановились. Тихая и нежная мелодия вальса неслась сверху вместе со снегом.
– Слышу. Это играет Аэлита.
– А по-моему, вон в том доме.
Мы стояли возле столовой № 14. Весь второй этаж ее был освещен, в окнах скользили тени. У меня сразу заныли окоченевшие ноги.
– Знаете, – сказал я, – там сейчас свадьба мо его друга. Вы не хотите пойти?
– И вы действительно только что вспомнили об этом?
– Нет. Просто я боялся оказаться в ваших глазах банальным.
Лиля испытующе посмотрела на меня. Я стойко выдержал ее взгляд.
– Но у нас нет подарка, – сказала она неуверенно.
– Ерунда! Сейчас что-нибудь купим! – воскликнул я, мысленно подсчитывая, сколько у меня денег.
В «Гастрономе» я взял две коробки пастилы и бутылку шампанского. «В крайнем случае, если ничего не выйдет, уничтожим все с Кобзиковым», – подумал я, входя вместе с Лилей в вестибюль.
Здесь по-прежнему было много народу. Расталкивая толпу, я храбро двинулся на стражей с повязками. Те стояли, переминаясь с ноги на ногу, явно скучая.
– Здорово, ребята, – сказал я. – Мы не опоздали?
– Опоздали, – пробурчал один из дружинников, подозрительно косясь на мой сверток. Другой тоже посмотрел на бумажный пакет.
– Кирпичи? – равнодушно спросил он.
– Ну да, – сказал я, выставляя серебристое горлышко. – К такому кирпичу приложишься – и хорош будешь. Ну, как там Николай? Держится еще на ногах? Или Маша пригубить не дала?
Стражи заулыбались:
– Извините, товарищи… пожалуйста, проходите. Приходится принимать меры. Лезут тут всякие. Только что одного мудреца раскололи. Кирпичи за вернул в бумагу – вроде с подарком…
В зале было душно и пьяняще тепло. Нестройно гудели, шаркали подошвами, шипела радиола, звякали тарелки. Лиля подошла к зеркалу. Я остановился рядом, искоса разглядывая ее. В зеркале отражалась совсем юная черноволосая девочка со строгими глазами. Бледное лицо, обрамленное короной волос, худые руки. Платье из красной шерсти сидело свободно – очевидно, его шили «на вырост». Сильно декольтированное и короткое, оно открывало почти до колен стройные, слегка худые ноги и почти всю спину, покрытую «гусиной кожей». Две толстые косы сбегали по маленькой груди почти до пояса.
– Вы, наверно, будете стесняться моих кос, – сказала Лиля, когда мы встретились в зеркале глазами, – они ведь не модны.
– Что вы! – запротестовал я. – В косах есть своеобразная прелесть. Что-то от пушкинской Люд милы.
– Спасибо за комплимент. Мне все говорят, что я не современна.
– Вы не так меня поняли. Наоборот…
– Вы имеете в виду платье? Так оно – моей сестры.
– Пойдемте танцевать? С вами в обычной обстановке разговаривать трудно.
– Я не танцую.
– Почему? – удивился я.
– Потому что считаю пошлым. От танцев дав но осталось одно название. Сейчас танцуют только потому, что можно на глазах у всех обниматься. А мне это совсем не нужно.
– Тогда пойдемте за стол.
– Я не пью.
– И не едите?
– Иногда.
Мы неловко стояли посреди зала.
– Эй, парочка! Как там вас? Идите сюда! – за кричали из-за стола.
Некто в черном костюме с галстуком-бабочкой подскочил к нам и с пьяной любезностью стал усаживать за стол. Я пошел поздравить жениха. Он сидел во главе стола, красный, довольный, и боролся со своим чубом при помощи железной расчески. Он боролся яростно, ожесточенно, но безуспешно: едва расческа сходила с головы, как чуб моментально рассыпался и лез в глаза,
– Сколько лет, сколько зим, дружище! – сказал я, ставя возле жениха бутылку шампанского и де лая растроганное лицо.
– Ему хватит уже! – запротестовала кругленькая, как колобок, невеста. – Мама, его опять хотят напоить!
Жених поднял с глаз чуб и неожиданно закричал:
– Сашка!!! Ты???
– Ну да!
– Друг! Какими судьбами? Давай бокалы сюда! Мы выпили при явном недовольстве родственников невесты.
– Ну, ты как тут, женился, значит?
– Да вроде. А ты?
– Нет еще.
– Женись, брат. Интересно погулять на свадьбе, на собственной. Эй, давай станцуем русскую? Рус скую! Помнишь, как когда-то?.. Мишка, тащи баян!
Чуб опять упал на глаза жениху, и он зло затряс головой.
Я воспользовался этим и потихоньку ретировался на свое место. Лиля ковыряла вилкой в винегрете.
– Он тоже летчик?
– Нет, повар.
Как странно – один чуть ли не достает рукой звезды, а другой готовит пересоленные винегреты.
– А может, это жена готовила?
Вы сейчас, наверно, скажете, что все профессии нужны людям. Я с этим согласна. Но все-таки есть профессии сильных. Вот, например, ваша. Зачем кривить душой, скажу прямо: я горда, что случай свел меня с вами.
Она сказала это так искренне что мне вдруг стало страшно за свое будущее. А что, если все раскроется?
– Да… конечно. Но знаете, вы слишком много требуете от людей. Не всем же быть– смелыми и от важными. В основном человечество мягкотела, добро, любит покушать и повеселиться.
Лиля живо повернулась ко мне:
– Вот-вот. Если бы вы знали, как я презираю ваше «человечество»! Этого пресловутого «среднего гражданина», который пьет вино, ест борщи, приволакивается за женой соседа, а в оставшееся время «возводит светлое здание будущего». Ну, какой это герой? Герой – это кто делает что-то необычное, весь отдается своему делу. Но и герой – чепуха. Он герой потому, что все вокруг овцы. Знаете, есть такая пословица: «Молодец – среди овец, а против молодца – сам овца». Если уж жить на земле, то лишь гением.
