Джонатан Троппер - На прощанье я скажу
Взрослые маленькой компанией сидят на террасе, попивают мохито и пытаются перекричать музыку. Они либо так пьяны, что не замечают происходящего у бассейна, либо считают себя современными и до нотаций не опускаются. Кейси видит Рича, развалившегося в кресле, с бутылкой пива. Машет ему и соображает, что только что сидела за ужином с матерью и отцом, и чувствует укол вины. Она обходит террасу, чтобы чмокнуть его.
— Как ужин? — интересуется Рич.
— Трындец, — отвечает она.
— Ты в порядке?
— В полном.
Он кивает и сдержанно, но искренне улыбается.
— Мама уже здесь?
— Она едет.
Рич кивает и отпивает пива.
— Ну иди, тусуйся с крутыми ребятами. Я тебе мешать не буду.
— Было бы в чем помешать, — отвечает Кейси, направляясь к дому.
Она входит через заднюю дверь. Это самая традиционная домашняя вечеринка. Народу больше, чем способен вместить дом, все пьют, кричат, пританцовывают, обжимаются. Она видит группку ребят из своего класса, здоровается с ними, но не останавливается перекинуться словечком. Главное здесь — непрерывное движение. Стоит остановиться, и вечеринка проглотит тебя с потрохами. Кто-то всучает ей пиво, и она делает пару судорожных глотков, и тут вспоминает, что вообще-то ей нельзя. Но все равно идет с ним, потому что с банкой в руке чувствуешь себя вроде более защищенно.
Джереми уезжает в Париж в понедельник. Он запишется на пару курсов, заведет привычку сидеть в кафе, носить шарф, экспериментировать с растительностью на лице, пристрастится к какой-нибудь малопонятной местной марке сигарет, по которой будет выразительно тосковать все последующие годы, и станет спать то с одной француженкой, то с другой. Пять месяцев покажутся маленькой жизнью, и он вернется в Штаты, уверенный, что серьезно и глубоко изменился, но к концу семестра он снова будет чисто выбрит, облачен в Abercrombie and Fitch, и разговоры по скайпу с одной-двумя девицами, которым он клялся в вечной верности, сойдут на нет.
Все так банально, думает Кейси, все мы следуем сценариям, написанным и отыгранным задолго до того, как получили роль.
Она не знает, зачем пришла. Или, скорее, знает зачем, но не знает, так ли хороша эта идея. Мать уверена, что ей надо делать аборт. До истории с Сильвером ей тоже так казалось. Но потом что-то изменилось, хотя она и не знает, что именно. Это время, проведенное с отцом, было очень странным, счастливым и мучительным одновременно. Он был совершенно не способен разрешить ее сомнения. Разве что уверял, что примет ее в любом случае. Она все больше убеждалась, что это отсутствие твердой позиции, как в вопросе о ее беременности, главная черта отца. Она воспринимает родителей не как родителей, а как обычных людей, и это сблизило ее с отцом, но и вызвало к нему жалость, что, в свою очередь, очень горько и печально. Она не в силах уследить за своими ощущениями. На секунду она задумывается, не в гормонах ли дело.
— Привет, Кейси!
Она дошла до парадного входа и теперь видит Джереми, в джинсах и майке, сидящего в компании мальчишек на лестнице в холле. Она приветствует его и улыбается, хотя и знает, что его друзья сейчас быстро сканируют ее: ноги — зачет, сиськи — зачет, задница — еще надо глянуть, но, судя по остальному, вполне можно делать выводы.
Джереми спускается и подходит к ней.
— Я рад, что ты пришла.
— Я же сказала, что приду.
— Очень туманно, — говорит он. — С твоими сообщениями не разберешь.
— Вовсе нет.
— Точно.
Он улыбается. Она тоже улыбается. У него один зуб наезжает на соседний, и вроде что тут хорошего, но ей нравится.
— Значит, Париж, — произносит она. — Ты рад?
— Ага, — отвечает он. — По правде говоря, мне хотелось поменять картинку.
— Ты только год в колледже.
Он усмехается.
— Знаю. Что тут скажешь? Меня все тянет куда-то, — он делается серьезным. — Можно с тобой поговорить?
— Конечно.
Он озирается, потом берет ее за руку и ведет сквозь ритмично дергающуюся толпу, мимо бешено отплясывающих придурков, хохочущих девиц, нелепых парней, деток, предающихся страсти на диванах, будто они тут одни, и других деток, стоящих вокруг в ожидании, не произойдет ли еще чего покруче. Если не считать всего этого, есть что-то волнующее в том, как он взял ее за руку и целенаправленно ведет сквозь эти дебри. Она чувствует себя на удивление защищенно.
На кухне полный бардак. Ступая по раздавленным пластиковым стаканам и тарелкам, они выходят на заднюю лестницу, поднимаются в его спальню, где он прикрывает за ними дверь и зажигает настольную лампу. Она не была тут много лет, но тут как будто ничего и не изменилось. Коричневый ковролин, гарнитур из кровати и стола от Pottery Ват,[11] на стене постер с Мэджиком и Бердом в рамочке,[12] знамя школьной баскетбольной команды.
Он садится на кровать, а она вежливо разглядывает стол: солидные папки бумаг для колледжа, Буковски, Косински, несколько спортивных журналов, макинтош и всякие мультимедийные девайсы, несколько расплывчатых фоток приятелей из колледжа, билет на самолет.
— Так что, — спрашивает он, — у тебя все хорошо?
— Само собой, — отвечает она.
— Как отец?
— Честно говоря, не знаю.
— Слушай, странно! Я ведь его тысячу лет не видел.
— Знаю.
— Мне кажется, он играл на барабанах на свадьбе моей тети. Он еще этим занимается?
Кейси закатывает глаза.
— О чем ты хотел со мной поговорить?
Он смотрит на нее, ему явно неловко.
— Я знаю, на тебя сейчас столько всего навалилось, мама выходит замуж, с отцом… история. Я просто… типа подумал после той ночи, что, может, мы могли бы потусить вместе. А тут ты перестала отвечать на мои эсэмэски.
Он кажется потерянным, запутавшимся в собственном словесном потоке.
— Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.
Кейси смотрит на него, испытывая презрение и влечение одновременно. Она почти уверена, что такое бывает только у женщин.
— Ты хотел убедиться, что у меня все хорошо или у тебя?
Он задумчиво кивает.
— Думаю, и то и другое. Хотел убедиться, что у нас все хорошо.
— Из-за того, что у нас был секс.
— Да.
Она подходит и садится рядом с ним на кровать. Вот он — тот самый момент.
— У меня тут были кое-какие передряги, — говорит она.
Он берет ее за руку.
— Расскажешь мне об этом?
Она чувствует, как его пальцы переплетаются с ее, такие сильные и крепкие. Ребенок ведь и его тоже, думает она. У него тоже есть право принимать решение. Но она знает, что это неправда. Решение ее и только ее. Ей просто хочется, чтобы кто-то помог ей его принять. И она наперед знает все, что скажет Джереми, она бы могла расписать их разговор прямо сейчас, и он совпадет почти от и до, слово в слово. И для этого-то она сюда и пришла, как она теперь понимает. Потому что знает, что он скажет, и тогда сможет притвориться, что они приняли решение вместе.
— Эй, — говорит он, притягивая ее к себе, — да ты дрожишь.
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — отвечает она.
— Давай.
Она всматривается в его круглые глаза, в его серьезное лицо. Она вдруг понимает, что он чуть ли не влюблен в нее. Не по-настоящему и надолго, но именно сейчас, и от этого становится немного легче. Теперь она чувствует, что ее бьет дрожь, почти озноб. Он убирает волосы с ее лица, и она проводит ладонью по его руке.
— Кейси? — озадаченно произносит он.
— Просто… — обрывает она, — можешь просто меня поцеловать?
Его не надо просить дважды. И только он наклоняется к ней, ее руки уже оказываются под его рубашкой, скользят по невозможно длинной теплой спине. Один поцелуй переходит во второй, потом в третий, потом в еще один бесконечный поцелуй, и она уже стягивает свою собственную рубашку, резко толкает его на кровать.
Она уже не помнит, для чего явилась сюда, но теперь, лежа здесь, растворяясь в нем, она знает, что, скорее всего, никогда не собралась бы с духом рассказать ему. Только один сбой — когда он роется в ящике в поисках презерватива. В этот момент ей хочется его придушить. Но вот он уже снова целует ее, и он уже внутри нее, и они лишь двое безумных распаленных ребят на пороге взрослой жизни, занимающихся безопасным сексом в его спальне, покуда внизу беснуется пивная вечеринка.
Глава 34
Сильвер бережно, словно она может разбиться, раздевает Дениз. Он снимает с нее блузку и целует грудь, вдыхая ее запах, наслаждаясь знакомыми изгибами ее тела. Форма ее плеч, небольшие впадинки у ключиц, маленький шрам на левой груди от падения в детстве. Так невероятно быть снова с ней, ощущать ее тепло, вкус ее кожи, понимать, что все это время он хранил в себе чувственную память о ней.
Она расстегивает ему ремень, и вдруг до него доходит, как сильно изменилось его тело с тех пор, как они были вместе голыми. Он поправился на девять килограммов, и мускулатура, не утраченная с концами благодаря игре на барабанах, едва заметна под слоем приобретенного жирка. Он вспоминает недавний конфуз со студенткой и гадает, получится ли все на этот раз. Он что-то не очень чувствует себя там, внизу, и только когда она берет член в руку, с огромным облегчением отмечает, что у него стоит.
