Анчи Мин - Императрица Орхидея

— А почему каждый бог сидит в своем отдельном храме? — спросила я.

— Потому что каждый из них заслуживает внимания по отдельности, — пояснил монах. — Вот, например, почтенный Цонгкапа, основатель Желтой секты буддизма. Он сидит на золотом троне вместе с тысячью маленьких копий самого себя. У него под ногами написана по-маньчжурски буддийская сутра.

Я обратила взгляд в дальний конец зала, где висело огромное вертикальное художественное полотно — портрет императора Сянь Луна в буддийской одежде. Я спросила монаха, был ли Сянь Лун, мой родственник по мужу, истинно верующим человеком. Монах ответил, что он был не только искренним буддистом, но и адептом религии Ми Цун, одного из ответвлений буддизма

— Его Величество говорил по-тибетски и читал сутры на тибетском языке, — сообщил монах и снова заиграл на своем муи.

Я очень устала. Теперь я поняла, почему другие наложницы отказывались совершить церемонию поклонения. Но тут монах поднялся со своего коврика и сказал, что пора выходить во двор. Вслед за ним я вышла в храмовый двор, где стоял алтарь. Монах заставил меня преклонить колени перед мраморной плитой и снова запел. Наступил полдень. Было очень жарко, солнечные лучи били мне прямо в спину. Я молилась о том, чтобы церемония поклонения поскорее закончилась.

По описаниям Ань Дэхая, это был завершающий этап церемонии. Монах тоже стоял перед алтарем на коленях, так что своей бородой он подметал землю. После трех глубоких поклонов он встал, развернул манускрипт, где записывались деяния предков, и начал читать — по-мандарински — все их имена с краткими жизнеописаниями. Жизнеописания были однотипными. В них содержались только похвалы и не было ни малейших признаков критики. Такие слова, как «доблесть» и «честь», встречались в каждом параграфе. Монах приказал мне при каждом имени по пять раз касаться лбом земли. Я старательно исполняла его приказание.

Список имен между тем казался бесконечным, и на лбу у меня уже образовалась шишка. Силы на то, чтобы терпеть, откуда-то брались только потому, что я предвкушала близкий конец своим мучениям.

Но я ошибалась.

Монах продолжал чтение. Я кланялась, едва не касаясь носом его ног и рассматривая его мозоли. Мне казалось, что лоб у меня начал кровоточить. Я закусила губу. Монах покончил наконец со списком, но тут же сказал, что теперь тот же список следует повторить на маньчжурском языке.

Я молилась о том, чтобы пришел Ань Дэхай и меня спас. Ну куда он подевался?!

Монах начал читать тот же текст по-маньчжурски. Он растягивал слова, так что, кроме имен императоров, я не понимала ни слова. Я уже была близка к полному отчаянию, когда вдруг увидела Ань Дэхая. Он подошел ко мне и помог подняться на ноги.

— Прошу прощения, моя госпожа. Я и не знал, что этот монах не успокоится до тех пор, пока не уморит свою жертву окончательно. Я думал, что братья шутили, когда рассказывали мне про него.

— Могу я теперь удалиться? — спросила я.

— Боюсь, что нет, моя госпожа. Ваше деяние не будет зарегистрировано, если вы его достойным образом не завершите.

— Я этого не переживу! — воскликнула я.

— Не беспокойтесь, — прошептал Ань Дэхай. — Я предложил ему только что хорошую взятку. Он заверил меня, что окончание церемонии не займет много времени

С западной стороны двора в отдалении высилась стена, рядом с которой стояли, выстроившись в ряд, каменные боги. На юго-востоке стоял флагшток с кормушкой для птиц на вершине. По преданию, именно птицы относили духам предков императорские послания. На стене, кроме того, висел странный предмет. Подойдя поближе, я разглядела, что это простая холщовая сумка какого-то неопределенного, пыльного цвета.

— Эта сумка принадлежала основателю династии, императору Нюрачжи, — объяснил монах. — В ней покоятся кости его отца и дедушки. Нюрачжи возил их с собой после того, как оба эти мужа были убиты врагами.

Монах хлопнул в ладоши. Появились две женщины с измазанными грязью лицами.

— Это жрицы культа Шамана, — представил их монах.

Одежда жриц была разрисована черными пауками, шапки покрыты стилизованной рыбьей чешуей, сделанной из меди. С головы и шеи у них свешивались бусы из фруктовых косточек. К рукам и ногам были привязаны колокольчики. Кроме того, на поясе у них висели барабаны разных размеров, а сзади болтались длинные «хвосты» из пучка кожаных ремешков. Они начали плясать вокруг меня и пели, подражая звериным голосам. От них сильно пахло чесноком

Я никогда раньше не видела такого жуткого танца. Они приседали и корчились, при этом их хвосты отвратительно торчали из задниц.

— Не двигаться! — приказал монах, когда увидел, что я пытаюсь размять ноги.

Танцовщицы отошли в сторону и начали кружиться вокруг флагштока. Словно безголовые цыплята, они метались по двору, поднимая руки к небу и отчаянно голося:

— Свинья! Свинья!

Четыре евнуха внесли связанную свинью, которая выла и хрюкала. Танцовщицы начали перепрыгивать через нее в разных направлениях. Свинью унесли. Появилась золотая тарелка с бьющейся на ней живой рыбой. Монах сказал, что эту рыбу только что выловили в ближайшем пруду. Тут снова появился молодой монашек с родинкой между бровей и ловко перевязал рыбу красной лентой.

— А ну-ка поработайте! — скомандовал старый монах, схватив меня за руку. Прежде чем я поняла, что происходит, он вложил мне в руку нож и велел разрезать рыбу.

Ань Дэхай и молодой монах поддерживали меня с двух сторон, чтобы я не упала замертво.

Тут на огромном подносе внесли отрезанную свиную голову. Старый монах сказал, что это та самая свинья, которую я только что видела связанной.

— Только еще теплая свиная кровь гарантирует успех обряда, — сказал он.

Я закрыла глаза и постаралась глубоко дышать. Кто-то схватил меня за левую руку и попытался разжать скрюченные пальцы. Я открыла глаза и увидела перед собой танцовщиц, которые протягивали мне золотой горшок.

— Возьми! — скомандовал старый монах.

От слабости я ничего не смогла ему возразить и беспрекословно подчинилась.

Тут принесли петуха и снова вложили мне в руки нож. Но нож выскальзывал из моих пальцев. Монах взял у меня из рук горшок и велел крепко схватить петуха.

— Перережь ему горло и слей кровь в горшок!

— Я... не могу... — Я снова была на грани беспамятства

— Спокойно, моя госпожа, — как сквозь сон, услышала я голос Ань Дэхая. — Это уже конец.

Последнее, что я помнила, это было вино, которым я поливала крупные булыжники, на них в крови лежали свиная голова, разрезанная рыба и обезглавленный петух.

На обратном пути в паланкине меня вырвало. Ань Дэхай рассказал, что каждое утро через Грозовые ворота в Запретный город доставляют свинью, а днем ее приносят в жертву. Предполагалось, что после церемонии обезглавленных свиней выбрасывают, но на самом деле храмовые евнухи прятали туши, тайно разделывали их, а потом продавали за хорошую цену.

— Более двухсот лет не меняется посуда, в которой варят свиную похлебку, — рассказывал Ань Дэхай. — И огню в очаге никогда не дают угаснуть. Евнухи обожают свиное мясо, потому что оно непростое. Оно побывало в Небесном супе! Семье отведавшего такую похлебку оно приносит удачу и великое богатство.

После посещения храма в моей жизни ничего не изменилось. К концу осени надежда завоевать внимание императора иссякла окончательно. По ночам я слушала стрекотание сверчков. Сверчки в императорском саду стрекотали совсем не так, как в Уху. Там они выводили короткие мелодии, с небольшим интервалом после трех пассажей. А императорские сверчки пели без устали.

Ань Дэхай сказал, что старшие наложницы, живущие во Дворце доброжелательного спокойствия, сами разводят сверчков. Когда погода стоит теплая, сверчки начинали петь сразу же после наступления темноты. Наложницы собственными руками устраивают им домики из полых тыкв, в которых те плодятся тысячами.

В этом году сезон дождей наступил рано, и все цветы зачахли. Землю покрывал сплошной ковер из лепестков, которые источали такой сильный аромат, что он наполнял даже мою комнату. От беспрерывных дождей корни пионов вымокли и начали подгнивать. Кусты покрылись болезненными пятнами. Везде были лужи. Я вообще перестала выходить на улицу после того, как Ань Дэхай наступил на водяного скорпиона. Его пятка распухла до размеров луковицы.

Каждый день проходил в строго заведенном порядке. По утрам я накладывала косметику и одевалась, а по вечерам смывала косметику и раздевалась. Главным моим занятием было ожидание Его Величества и, кроме этого, я ничем больше не занималась. Стрекотание сверчков с каждым днем казалось мне все более печальным. О своей семье я старалась не думать.

Ань Дэхай сходил во Дворец доброжелательного спокойствия и принес оттуда корзину украшенных тонкой резьбой тыкв. Он хотел, чтобы я узнала, как их выращивают, а потом украшают. По его мнению, это занятие должно было скрасить мое одиночество — точно так же, как скрашивает одиночество многих других наложниц. Тыквы, рассказывал он, это магический символ, указывающий на желание иметь «многочисленное потомство».