Меир Шалев - Вышли из леса две медведицы

Я заглянула проверить, укрыт ли Нета, и мы пошли спать. Как ни странно, я не помню, были мы с Эйтаном в ту ночь или нет. Скорее всего, были, потому что мы очень много были тогда друг с другом, при любом удобном случае, и если так, то это был последний раз на много-много лет вперед: двенадцать тощих, злых лет уже готовились взойти на мою постель с Нила[74] — вот, мы здесь. А на рассвете я услышала, что Эйтан собирается в дорогу, и вышла в кухню поздороваться с ним.

— И вы не почувствовали, что что-то должно случиться?

— Нет, Варда, нет. Я ведь уже вам говорила — у меня нет никаких предчувствий и никаких женских интуиций, и я не почувствовала, что это последнее наше утро вместе, что это последний раз, когда я вижу своего мальчика живым и своего мужа таким, как он есть. Но конечно, как каждая мать о своих детях и каждая жена о своем муже, я немного беспокоилась за них. Даже провела с ними беседу озабоченных матерей:

— Так вы уже решили, куда ехать?

— Примерно.

— Можно и мне узнать?

— В Негев.

— Это ты уже говорил. А точнее — куда именно в Негев?

— Что значит «точнее», Рута? Мы просто едем погулять. Какое-то время побыть наедине с близким человеком, отец с сыном, только вдвоем. Посидим под каким-нибудь деревом в каком-нибудь вади.

— Но ведь ты сам всегда говоришь, что, если едут куда-то, нужно, чтобы дома знали детали маршрута.

— Ты права, — сказал он. — Но я же сказал тебе, что сейчас это не поход по какому-то определенному маршруту, а ночевка на стоянке, и мы еще не выбрали где. Решим на месте. Где-нибудь в районе ручья Цихор или Цнифим. Найдем акацию покрасивее, поставим в ее тени палатку, сложим себе камелек из камней, подружимся с тамошними птицами, научимся рисовать карту на песке. Будем прокладывать дорогу среди холмов.

— Зачем шестилетнему мальчику прокладывать дорогу среди холмов?!

— Ты предпочитаешь шестилетнего мальчика с телевизионным пультом в руках или с компьютерной мышью?

Я рассердилась:

— Извини, Эйтан, но я знаю эти места лучше, чем ты думаешь. Между ручьем Цихор и ручьем Цнифим — это добрая четверть Негева. Ты случаем не знаешь, где точно находится эта твоя красивая акация?

— Там, где ей указал Господь. Когда мы ее найдем, мы поймем, что это она, и если мобильник будет работать, я пошлю Довику ее координаты, и он покажет тебе ее на карте.

— А если мобильник не будет работать? Что, так уж сложно заранее сказать мне, где именно вы заночуете?

— Там, куда нас приведет руль машины. В том месте, о котором скажет Господь[75].

И как это я, преподавательница Танаха, не поняла, что происходит?!

А Эйтан добавил:

— Не нужно планировать каждую мелочь, Рута. Куда мы едем, где мы будем — не стоит все знать заранее. Куда интересней импровизировать и плыть по течению.

Как вы понимаете, он все-таки сумел вывести меня из себя. Но с другой стороны — ведь он был самым надежным человеком для таких походов. Прекрасный водитель, отличный штурман. Никогда не застревал по пути и не терял дорогу. И вдобавок разбирался в технике и мог, если понадобится, починить машину. И еще он был человеком сильным, с большим опытом, и при всей его кажущейся беспечности и беззаботной веселости всегда планировал все до последней мелочи. А уж по части ответственности не уступал какому-нибудь Гансу или Фрицу. Так он вел себя, когда ставил на огонь джезву, когда приготавливал все для дня рождения жены, когда отправлялся в туристский поход. И когда шел убивать — тоже.

Он вышел к пикапу, погрузил в него все, разложил по местам, покрыл полотнищем и привязал веревками. «В нашем питомнике, — сказал он мне когда-то, — есть все необходимое для похода, а также для засад и наблюдения. Веревки, ящики, канистры и другие емкости всех видов, садовые ножницы, маленькая кирка, чтобы вырыть яму, а если понадобится — то и дать кому-нибудь по голове, а также лопата — вытащить машину, или перенести угли, или закопать какашку в песок, и нейлоновые мешки для отбросов, и грабли, и метлы для заметания следов, и полотнища для тени, для маскировки и для подстилки».

Я смотрела, как он готовит пикап к дороге, следила за его экономными и спокойными движениями и понемногу успокаивалась. К тому же я вспомнила прошлый раз, когда они оставили меня дома и уехали в пустыню, и даже улыбнулась про себя. Это было годом раньше, тогда по радио сообщили, что ожидается большой метеоритный дождь, и Эйтан сказал:

— Давай, Нета, поедем в пустыню, посмотрим, как они падают с неба.

Я спросила:

— А что со мной? Я тоже хочу поехать.

Эйтан сказал:

— Ну что ты! Куча народа поедет смотреть на этот дождь именно в пустыне, потому что там ночи совершенно темные, и кто вдруг появляется там среди всех? Наша Рута. Сияет, как солнце, распространяет вокруг себя дивный свет. И вместо метеоритов все смотрят на нее, причем через закопченные стекла.

Я же говорила вам, Варда, — мой первый супруг был неутомимый ухажер и очень забавный выдумщик.

— Все готово. Ты хочешь принести Нету или я принесу его сам?

Я поднялась, взяла Нету на руки, завернутого в одеяло, и уложила на заднее сиденье машины. Обняла и поцеловала в обе щеки и в лоб, но он был совершенно сонный и ничего не почувствовал, а Эйтан осторожно придвинул к нему спинку переднего сиденья, чтобы он не скатился, когда машина будет тормозить. Я обняла и Эйтана и поцеловала его тоже. И все. Они поехали, а я приготовила себе кофе, потому что близилось уже время моего обычного подъема. Я не беспокоилась, но я думала о них. Нета, насколько я его знаю, наверняка будет спать всю дорогу и проснется, только когда они доберутся до своей акации, а Эйтан, как я представляла, будет вести машину по вади, выбирая из всех акаций «ту, что покрасивее». Мне ли не знать, с какой тщательностью он всегда выбирал подходящее дерево, чтобы устроиться в его тени, особенно если дело происходит в пустынной степи, а это дерево — акация. Она должна быть симметричной, и очень важно также, чтобы у нее был красивый силуэт, и обязательно, чтобы под ней можно было стоять выпрямившись, не получив колючей веткой по голове, и еще необходимо, чтобы на земле под ней не было слишком много упавших веток, потому что такие ветки могут проколоть одежду и подошвы.

— Что хорошо в акации, — объяснил он мне однажды, — что если она красивая, то она и хорошая, а если она хорошая, то она и красивая. И гранат тоже такой, и кипарис, и дуб. Но не у всех деревьев это так. Смоковница, например, может быть уродлива, как смерть, но хороша, с замечательными плодами, и наоборот — сама смоковница красота красотой, а плоды совершенно дерьмовые.

— Уродливые до несъедобности, — предложила я замену.

Он рассмеялся:

— Твой иврит немного высоковат для меня. Но я запишу себе твое предложение, чтобы не забыть.

Я знала: он выберет для их стоянки самую красивую, а значит, и хорошую акацию, припаркуется на берегу одного из негевских ручьев, и они вместе накроют машину полотнищем для тени, чтобы она не раскалилась на солнце. А потом набросают на это полотнище — для маскировки — камешки, и сухие ветки, и несколько пригоршней песка. Я представляла себе его наставления армейского снайпера: главное — это изменить форму, спрятать выделяющиеся цвета и контуры, скрыть блеск металла и стекла. «Нам не нужно показываться тем, кто не должен нас увидеть». А покончив с машиной, они поставят себе маленькую палатку на две следующие ночи — не только затем, чтобы прятаться от ночного холода, но и для защиты от комаров, скорпионов и змей. «Мы ведь не хотим непрошеных гостей, правда, Нета? Так пройди, пожалуйста к дороге и, когда дойдешь, глянь оттуда на нашу палатку и скажи, видно ли ее оттуда».

Потом Эйтан приготовит что-нибудь поесть, скажет, что в жаркие часы люди не должны ничего делать, только валяться, и тут у них начнется «расслабон». Они немного вздремнут, потом проснутся, побеседуют, помолчат, сольются с окружающей тишиной.

— Попей воды, Нета.

— Мне не хочется.

— Попей, это важно.

— Но я не хочу пить.

— Попей, даже если не хочешь.

— Но почему?

— Потому что здесь сухо и жарко, и ты даже не чувствуешь, как ты потеешь и высыхаешь. Видишь те два валуна вон там? Один маленький, а другой большой? Это были отец и сын, которые когда-то остановились здесь и не пили достаточно воды.

Эйтан сделает несколько снимков своим старым фотоаппаратом: палатка и дерево, Нета и он сам, вместе и по отдельности. Тогда уже входили в моду цифровые камеры, но Эйтан, хоть и любил всякие новшества и улучшения, упорно снимал своим старым «Пентаксом». Он говорил, что ему нравится, как клацает нож гильотины, отрезающий очередной кадр в этом старом аппарате, и не нравится, что в этих новых цифровых игрушках сразу виден результат и можно повторять снимок, пока не получится хорошо.