Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
— Что с ним?
— Проигрывать не умеет, — ответила я.
Наконец Артур угомонился и хмуро спросил:
— Ты в деревне чемпионка?
— Бог с тобой. Карты — верная погибель. Я вообще не люблю в них играть. Пустая трата времени. Согласилась из-за непогоды, чтобы день скоротать, — возразила я недовольным голосом.
— Давай еще? А? Должен же я отыграться! Ничего не могу понять. Ситуация не поддается логике, — мямлил он, убитый проигрышем.
— Отстань, — отозвалась я и решительно направилась к своим подругам.
Прошло некоторое время. Артурик медленно подошел ко мне и, молча, заторможенными движениями сдал карты. Голубые глаза его были белесыми. Рот приоткрыт. Дыхание неровное, отрывистое. Над губой и под глазами капли пота. Пухлые губы стали тоньше. Лицо бледное, окаменелое, и только крупные уши полыхали огнем.
Чтобы мой партнер расслабился, я пошутила по-деревенски: «Чего голову повесил? Не корову проигрываешь». Артур будто не слышал, погруженный в расчеты комбинаций. Он был серьезен и задумчив. По скулам бегали желваки. Пытаясь подловить меня, он каждую карту изучал так, словно видел в первый раз. А я с трудом сдерживала смех, боясь обидеть студента, задеть его самолюбие. Под длинным навесом воцарилась мертвая тишина. Я пользовалась при игре одним простым правилом: карты крупной масти беречь, а мелочь сбрасывать.
Артурик теперь не воображал, не обещал повесить погоны или оставить меня с «кучей карт на лапе». Он только легонько вздрагивал при каждом моем удачном ходе и уже не визжал от радости, когда я снимала. Я достаточно эмоциональный и азартный человек, но почему-то в тот день так и не завелась. Во мне говорило одно любопытство. В третий раз мне повезло с козырями.
Карты бросали молча. Сдал, побил, отбросил. Сдал, побил, снял. Игра шла монотонно, без крупных неудач с обеих сторон. Наконец, на руках осталось по пяти карт. Артур напрягся, как струна, и сделал ход. Я отбила и походила двумя последними шестерками. Не удалось от них раньше избавиться. Студент дико вскрикнул и вскочил как ужаленный! Одна карта оказалась ему не в масть! Я сама не предполагала подобного глупого исхода игры.
— Этого не может быть! Потому что не может быть никогда! — вскричал студент, переходя на фальцет.
Потом схватился за голову и, раскачиваясь, забормотал:
— Ну, один раз проиграл. Ладно. Бывает. Но три раза подряд?! И с девчонкой, которая толком играть не умеет!? Наваждение какое-то! Я же все время был начеку. Где законы логики, теории вероятности? Один раз проиграл — случайность. Во второй — совпадение. Но трижды! Это уже закономерность! В чем причина? Совокупность несчастливых факторов? Ты играла по особой женской логике, а я по мужской?
— Без логики я играла. Вот и все! — фыркнула я.
— Отсутствие логики разбивало все мои комбинации и хитроумные варианты?
— Отстань, от меня со своими теориями, — раздраженно ответила я и отвернулась.
Артур стоял возле меня поникший, измученный, разбитый. Я тоже задумалась над этим странным фактом.
— В этом нет ничего удивительного. Ты ждешь от игрока умных действий, но я в картах не соображаю. Значит, с дураком надо играть по-дурацки, — как могла, успокаивала я своего нового знакомого.
— Хорошо, что я не в общежитии. Вот позор был бы, — вдруг пробормотал он и вытер нахлынувшие слезы.
Теперь Артур вновь напоминал мне маленького обиженного ребенка. Он выпятил пухлые губы, а его небольшой вздернутый нос вздрагивал от каждого всхлипывания. Студентки тактично скрылись из поля зрения.
— Не переживай. Считай этот случай плохой комедией, — сказала я Артуру и поднялась с бурта.
Моросит дождь. Беседа с девчонками идет ленивая, скучная. Я стала подумывать о возвращении домой. Стыдно без толку лежать на боку. Вдруг опять подскочил Артур и процедил сквозь зубы:
— Может, ты секрет какой знаешь? Признайся. Я куплю его, только расскажи!
— Вот привязался, ничего я не знаю! Для меня самой твои неудачи — загадка! Кидала карты, как бог на душу положит. Понял? Не подходи больше!
На мое счастье, в то самое время выглянуло солнце. Вскоре и ветер помог обсушить траву.
— Девчонки, в поход! — махнул рукой наш шофер дядя Вася, брат известного на селе комбайнера Ивана Скоробогатова.
Мы с готовностью вскочили в кузов.
БЕДА
Сегодня бригадир попросил меня и Раю остаться на току: не хватило рабочих на зерносушилке. Меня не прельщало топтаться с городскими и старушками. Но ведь попросил, да еще вежливо, без крика. Как тут откажешь?
До двух часов не разгибалась. Моя сушилка работала без сбоев, и транспортерная лента вхолостую не ходила. Подошло время обеда. Я позвала подругу с собой, но она отказалась, сославшись на то, что мать дома накормит. Лежим на бурте под навесом. Молчим. Я оглядываю ток, ищу, с кем бы отправиться в столовую. Чувствую: тишина какая-то напряженная, а причины понять не могу. На соседних буртах бабульки шепчутся, исподволь на меня косятся. Наконец, одна из них, метнув в мою сторону сердитый взгляд, принялась насыпать овес в узкие длинные мешочки. Я с любопытством смотрела, как она, подняв подол длинной черной юбки, привязывала к поясу «колбаски». И до меня дошло: ворует! Я покраснела и отвернулась. Бабки за спиной шуршат, пыхтят. Даже колченогая старушка шебуршит подле меня. Гляжу на одноклассницу. Она спокойна, даже безразлична. Когда женщины неторопливым «косяком» отправились по домам, я обратилась к Рае:
— Поэтому они здесь работают?
— Чего встрепенулась? Вот невидаль! Что хорохоришься? Ты просто не выносимая. Одно наказание с тобой работать. Вечно лезешь не в свое дело, никому житья не даешь. Обуздать тебя, на ум наставить некому. Глупая, шибко правильной себя мнишь. Нечего тут рыскать, за людьми подглядывать. Избавь меня от своего присутствия. Они не корыстные. Много не берут. Как говорится: «в сутки по одной утке». Ты думаешь, с травы и картошки план по яйцу перед государством выполнишь? Ваша семья тоже ведь сдает яйца по разнарядке?
— Конечно. Но мы отходы для кур покупаем.
— Отходы зимой хороши. А летом птице свежак подавай, — сказала Рая уверенно.
— Бабуси не боятся? — растерянно спросила я подругу.
— Нечего понапрасну стращать. Кто им юбки задирать станет? К тому же бригадир знает, что без этих бабушек зерно «сгорит» в буртах.
— Платили бы больше, так сразу нашлись бы желающие поработать.
— Ты об этом председателю скажи.
Рая говорила, а сама затягивала резинки в нижней части шаровар и засыпала в них зерно. Я спустилась с кучи, вытряхнула из резиновых сапог попавшее за голенища зерно и направилась к столовой.
— Почему ты в сапогах? — с подозрением остановила меня Рая.
— Я же в поле собиралась.
— А зачем в больших?
— Отцовские, у меня своих нет. Мы их все по очереди надеваем.
— В них килограмма три зерна унести можно.
— Ты с ума сошла? — испугалась я даже мысли о воровстве.
— А ты мозгами пошевели. Работаем с шести утра до десяти вечера. Это две взрослые смены, а в ведомости нам ставят три четверти трудодня. Платить будут по ведомости. Справедливо? Вот мы и «доплачиваем» себе зерном. Поняла?
— Я не задумывалась над этим. Привыкла, что мы обычно бесплатно помогаем колхозу, — пробормотала я растерянно.
— Раз нас приняли на работу, даже книжечки выдали, то должны платить. Не позволяй себя обманывать. Насыпай в сапоги пшеницу.
— Страшно, — прошептала я и оглянулась по сторонам.
— Курочки спасибо тебе скажут, — засмеялась Рая. — Насыпь совсем чуть-чуть и попробуй пройтись уверенно. Что ты наивную из себя корчишь? Гляди, сколько его по дорогам и току рассыпано. А сколько в буртах гниет? Тонны! Возьми вот эту, пророщенную, кормовую. Бракованную пшеницу на элеватор не повезут.
Рая насыпала мне по паре горстей в каждый сапог. Ноги погрузились в приятное теплое зерно.
— Надо же, теперь сапоги не хлабыскают, совсем впору тебе стал сорок третий размер! Идем, я провожу тебя домой, — предложила бойкая одноклассница.
