Прощайте, призраки - Терранова Надя
Как-то раз одноклассник пригласил меня и Сару на день рождения. Дело было незадолго до злополучной поездки на пляж Сциллы. Сара тогда уже встречалась с Фабио, но не позвала его с собой. Мы нашли нужный дом, позвонили в дверь и поднялись в роскошную квартиру с просторной гостиной, великолепными люстрами и множеством хрустальных безделушек в стенных нишах. На столе стояли подносы с мессинской фокаччей с помидорами, цикорием, сыром и анчоусами и кувшины с охлажденным пивом. Народу собралось мало, большинство наших уже уехали со своими семьями в загородные дома на побережье. Мы ели, пили и болтали, как вдруг мать именинника вбежала в гостиную и с тревогой спросила, все ли у нас благополучно. Мы закивали, недоумевая, что могло ее так напугать, и она рассказала, что в одну из квартир этажом выше хотел залезть вор. Он собирался проникнуть в дом через окно, но провалился в световой колодец, получил смертельную травму и мгновенно скончался. Дама добавила дрожащим голосом, что приехала скорая помощь, которая сейчас увезет тело. Сообщив нам новости, она вышла за дверь и закрыла ее, будто пытаясь защитить нас. Несколько секунд в гостиной царило молчание, затем гул голосов возобновился. Одна я не нашла в себе сил веселиться дальше и убежала на балкон. Встав у парапета, обвела долгим взглядом улицу, темную, несмотря на огни кораблей в порту, и прерывисто вздохнула, чувствуя несказанную печаль. Постояла так и вернулась в гостиную. Тоска прошла или, может быть, преобразовалась во что-то другое.
Никос по-прежнему возился с основанием под будущий фонарь. Сделав паузу, парень вопросительно уставился на меня.
— Идем? — сказала я.
— Пока занят. Работаю.
— Идем, — повторила я, — для работы сейчас слишком жарко.
Синьор Де Сальво тоже остановился и недоуменно взглянул на меня.
— Зову Никоса на прогулку, — произнесла я громко, стараясь придать лицу дружелюбное выражение.
— Простите, синьора, но без сына я не смогу закончить сборку фонарей, и моя работа застопорится.
— Поверьте, мы никогда не будем их зажигать. Никто не станет закатывать на террасе вечеринок, я тут давно не живу, а мама гостей не приглашает, так что эти фонари нужны нам, как телеге пятое колесо.
— Как бы то ни было, мы должны собрать их сегодня. И, с вашего позволения, вы не можете знать, что будет делать на этой террасе ваша матушка. Дети полагают, будто им известно о родителях все, но они заблуждаются.
«А еще видят то, чего не хотели бы видеть, и потом не могут забыть об этом всю жизнь», — мысленно ответила я и задумалась: интересно, какой видится моя мать другим людям вне контекста ее брака и исчезновения мужа? Кто для них эта дама со стройной фигурой и строгим лицом, такая чувственная в своей суровости? В голову тотчас полезли воспоминания о Скупердяе — так я называла человека, с которым встречалась мама спустя шесть лет после того, как отец от нас ушел. Скупердяй занимался торговлей, и я возненавидела его с первой минуты. Все внимание я сосредоточивала на его недостатках, худшим из которых была жадность. Я терпеть не могла выражение его брюзгливого лица в те минуты, когда он рассчитывался с клиентами, терпеть не могла его манеру все переводить на деньги. Мне было девятнадцать, и мужская скаредность меня ужасала. Перебирая в памяти те дни, я живо представила себе, как мать, когда я уеду, звонит Скупердяю и приглашает его в гости. Они поднимаются на террасу, мать зажигает новые фонари, разливает кофе по чашкам, они вместе усаживаются на качели или под навес, прихлебывают кофеек, вспоминая старые времена, блуждают взглядами по побережью, наблюдают за движением паромов и за небом над Калабрией, которое то затягивается облаками, то проясняется.
— Полно вам, небо не упадет на землю, если вы сделаете перерыв и вернетесь к работе после обеда, — не отставала я от синьора Де Сальво.
Мама встречалась со Скупердяем несколько месяцев, и все это время я, как могла, портила ему жизнь. Когда они приезжали забрать меня с лекций в университете или подвозили куда-нибудь на нашей машине — нашей, принадлежавшей мне и матери, — я злилась оттого, что Скупердяй разрушает привычные мне треугольники — мать, отец и я, мать, дом и я, мать, машина и я. Было важно не допустить появления новых треугольников и уж тем более образования четырехугольников. Зачем этот мерзкий Скупердяй лезет в нашу семью, по какому праву занимает переднее сиденье рядом с мамой и вынуждает меня ютиться на заднем? Меня бесило, что каждый раз, когда мне предстояло залезть в подъехавшую за мной машину, Скупердяй открывал дверь, выходил, складывал и отодвигал свое сиденье, учтиво пропуская меня в салон. Я сгибалась в три погибели и заползала в машину, ощущая себя принцессой в изгнании, после чего со всей силы упиралась коленками в спинку сиденья, на котором уже успевал устроиться Скупердяй. Мама ничего не замечала, Скупердяй ерзал и пытался сесть поудобнее, но мои ноги неумолимо впивались прямо в его крестец; если бы только сумела, я подняла бы их выше и постаралась нанести физический ущерб его ребрам — на спасение мой противник мог не надеяться. Я пыхала гневом и толкалась, а Скупердяй, стиснув зубы, выносил мои издевательства, понимая, что, отругай он дочь своей возлюбленной или хотя бы просто сделай ей замечание, их с мамой отношениям придет конец. Когда Скупердяй выходил из машины, я читала на его лице непередаваемое облегчение. Битва завершалась моей победой. Некоторое время спустя Скупердяй и мама расстались, и я больше не видела его. Он предлагал маме жить вместе, но она не соглашалась ни переехать к нему, ни поселить его в нашем доме, так что их любовная история не имела будущего. То, как закончился этот эпизод нашей жизни, я до сих пор считаю самым большим проявлением материнской заботы.
— В любом случае, этот дом и мой тоже, — изрекла я напоследок и спустилась с террасы, не теряя надежды на предобеденную прогулку.
Аннунциата
На улице было очень тепло, и с каждой минутой воздух прогревался все сильнее. Выйдя из дома, я направилась к собору, на фасаде которого каждый день ровно в двенадцать часов разыгрывается одно и то же представление: лев рычит, защитницы города Дина и Кларенца звонят в колокола, петух поет, а смерть с косой по очереди указывает на фигуры, олицетворяющие детство, молодость, зрелость и старость. Мне захотелось вернуться на площадь и, прищурив глаза, послушать «Аве Марию» Шуберта. Помню, в школьные годы учительница распахивала в этот час окно, и мы, замерев за партами, напрягали слух, стараясь уловить аккорды знакомой мелодии. В дни, когда ветер дул в сторону школы, гул звуков собора и полуденная музыка долетали до наших ушей и сердец. Став студенткой, я сохранила эту привычку и, дождавшись двенадцати дня, непременно выглядывала в окно лекционного зала, предвкушая бой музыкальных часов. Если я находилась неподалеку от собора, то обязательно устремлялась к нему, смешивалась с толпой туристов и бросала нетерпеливые взгляды на колокольню, поторапливая стрелки часов. Когда длинная стрелка догоняла короткую, полдень раскрывался передо мной во всем своем очаровании.
Я уверенно шагала в сторону соборной площади, но сердце все сильнее сжималось от боли. За столиками кафе я видела матерей и отцов, которые, проводив детей в школу, уже приступили к работе, успели немножко устать и выбежали глотнуть кофейку. Я смотрела на этих людей, но видела не их, а папу, который отводил меня в мою школу и шел в свою, и маму, спешившую на работу в музей. Ощутив прилив ностальгии, я вздохнула. Взгляд машинально принялся искать море.
Вода оставалась безучастной к моей печали. Внезапно меня охватило желание действовать, переродиться, взять жизнь в руки, погрузиться в настоящее и завершить хотя бы одну из моих неоконченных историй. Может быть, мама права и мне ни к чему дни напролет копаться в прошлом. Какую бы силу мы ни приписывали собственным мыслям, они не изменят того, что уже случилось. Пожалуй, стоит поехать на побережье, выбрать пляж поприличнее и искупаться. Да, мне нужен заплыв — долгий, освобождающий, очищающий. Но я не решалась отправиться к морю одна, воспоминания о кошмарном сне в ночь перед отъездом были слишком яркими, слишком пугающими. Я с удовольствием поплаваю, если на берегу меня будет кто-нибудь ждать, и единственным человеком в Мессине, который подходил на эту роль, была Сара.
