Ирина Левитес - Отпусти народ мой...
Иногда меняли маршрут и бродили по родному Подолу, по выученным наизусть булыжникам древней мостовой, мимо старых знакомых домов, церквей, монастырей. А если надоест ходить по улицам — никто не мешает спуститься к набережной и, сбежав по мокрым ступеням, поросшим зеленым мхом, к самой воде, целоваться до звона в ушах под надежным прикрытием каменного парапета.
Да мало ли куда можно было забрести двум свободным, не связанным ни работой, ни учебой молодым людям? Поглощенные своими поцелуйно-касательными достижениями, Нина и Гриша постоянно забывали о единственной обязанности: встречать бабушку Лизу из поликлиники после ежедневных процедур.
Вспомнив об этом в последний момент, они сломя голову мчались к фуникулеру и, поднявшись в неторопливом вагончике, бежали навстречу бабушке.
Она тяжело шла к ним, выбирая тенистую сторону улицы, и никогда не упрекала за опоздание. Они чинно шли рядом с бабушкой, с трудом сдерживая шаг, и, отбыв обязательную повинность, уносились навстречу свободе.
Елизавета Евсеевна не обижалась. Она бы и рада была не обременять внучку, занятую своими неотложными делами, но ежедневные поездки на такси были неслыханным мотовством. На две пенсии — свою и Векину — жить можно было, но очень скромно, поэтому любые дополнительные расходы полностью выбивали из колеи. Добираться домой самостоятельно Елизавета Евсеевна опасалась: после изнурительных сеансов химиотерапии сильно кружилась голова и подступала тошнотворная слабость.
О том, что зимой ее прооперировали, удалив молочную железу, сестры на Сахалин не сообщили, не желая волновать своих дорогих девочек. Тем более что Ниночка должна была спокойно окончить школу, а потом поступить в университет. Елизавета Евсеевна надеялась на то, что все обойдется само собой, тянула с визитом к врачу, хотя давно чувствовала неладное: многие симптомы были для нее красноречивы, но она старательно отгоняла тревожные мысли. Потом, уже получив направление в онкологическое отделение, ждала возвращения из отпуска врача, которого ей порекомендовали как знающего специалиста. В итоге время было упущено, и, невзирая на оптимистические междометия онколога и туманный диагноз «заболевание молочной железы», Елизавета Евсеевна прекрасно понимала, что у нее рак. Тем более что врачебную тайну, охранявшуюся надежнее военной, не могли закамуфлировать ни радикальная до жестокости операция, ни курсы лучевой и химиотерапии.
Нина с Гришей садились в вагончике фуникулера напротив Елизаветы Евсеевны и, держась за руки, смотрели друг на друга. Нине бы повнимательнее вглядеться в бледное бабушкино лицо, покрытое капельками пота; ей бы перевести взгляд ниже, на лекарственные красно-фиолетовые пятна, выступающие над вырезом ситцевого платья; ей бы услышать тяжелое родное дыхание…
Но для этого надо было оторваться от Гриши. И не было на свете такой силы, которая могла бы это сделать.
Глава девятая
На острове нормальная погода
Что-то никто не встречал Нину с распахнутыми объятиями, когда она неуверенно интересовалась насчет работы. Совершенно неожиданно обнаружилось, что аттестат о среднем образовании (пусть даже и со средним баллом четыре целых и пять десятых) не является чем-то таким выдающимся. К тому же выяснилось, что Нина ничего не умеет, вернее, умеет, но совсем не то, что нужно: на машинке не печатает, делопроизводства не знает.
И внешний вид ее особого доверия начальникам отделов кадров не внушал: тихая беленькая девочка, мучительно заливающаяся застенчивым румянцем, почти совсем ребенок. Восемнадцати лет еще нет, поэтому рабочий день должен быть на час короче, да и по трудовому законодательству того нельзя, этого нельзя. Лучше с подростками не связываться, возни с ними — себе дороже.
Нина уже и в службу трудоустройства ходила, но там ей предлагали на выбор место кондуктора в автобусе, диспетчера в таксопарке и ученика продавца в продуктовом магазине. Все это ее не устраивало. И вдруг случайно наткнулась на объявление в «Советском Сахалине» о том, что в поликлинику требуется медрегистратор. Вот это удача!
В поликлинике она будет работать в окружении интеллигентных людей, с которыми наверняка найдутся общие темы для разговора. Наденет белый накрахмаленный халат, уберет свои летящие волосы в тугой пучок и будет изо всех сил стараться. В глубине души надеялась, что пациенты подумают, будто она настоящая медицинская сестра или даже фельдшер. Откуда всем знать, что для работы в регистратуре достаточно десятилетки?
На работу ее принимала главврач, пожилая суровая женщина. Она долго рассказывала вконец оробевшей Нине о сложностях работы в регистратуре, об ответственности и абсолютной недопустимости хамства по отношению к больным. Та послушно кивала, заранее приготовившись к трудностям и настроившись на их героическое преодоление.
Наконец главврач сама отвела Нину в деревянный закуток со стеклянными окошками, расположенный неподалеку от входной двери, и сдала ее с рук на руки старшей, которая мигом ее отфутболила.
— Светлана! — заорала старшая так громко, как, по наивным понятиям Нины, медработники не кричат. — Возьми новенькую под шефство! Пускай присмотрится денька три!
Из-за дальнего барабана с карточками кто-то позвал:
— Иди сюда. Как тебя зовут?
Нина подошла и ахнула: на корточках у нижней ячейки сидела, перебирая ловкими руками шеренгу коричневых книжечек, Света.
— Ой! Как здорово, что ты нашлась! Знаешь, как я по тебе скучала? Ой, какое счастье, что ты нашлась!
Света рывком втолкнула груду карточек в тесную ячейку.
— С ума сойти! Нинка! Собственной персоной! Как тебя сюда занесло?
— Девушка! Сколько раз можно повторять: моя карточка потерялась! У невропатолога ее нет. Идите и ищите, я тут весь день в очередях сидеть не намерена! — Тощая тетка с кислым выражением лица, вытянув шею, искала невидимую виновницу пропажи.
Света, прервавшись на полуслове, занялась недовольной теткой, потом раздраженным дядечкой, которого сменил дядечка менее раздраженный, но более высокомерный, потом… Словом, поговорить было некогда. Нина, торопясь за Светой, чувствующей себя как рыба в воде, сновала по поликлинике, запоминая кабинеты врачей, рентгенкабинет, физиотерапевтическое отделение, лабораторию и все остальные службы, мелькающие, как картинки в калейдоскопе.
Очень скоро девушка поняла, что ее новую работу преимущественно отличает поисково-исследовательская деятельность. Карточки постоянно терялись, следуя за своим владельцем по кабинетам узких специалистов. Большая часть времени уходила на перебирание картонных стопок во всех мыслимых и немыслимых местах: пропажа могла найтись где угодно — на другом участке, в столе заведующего отделением, в шкафу, на полке для документов диспансерных больных. Многие владельцы утраченных ценностей скандалили и возмущались, а предложение завести временный вкладыш расценивали как личное оскорбление, приравнивая потерю результатов анализов к трагедии.
Несколько дней суетливой беготни в фарватере стремительной Светланы, уверенно рассекавшей толпы посетителей в коридорах, почти адаптировали Нину в незнакомой обстановке. Поначалу ей казалось, что запомнить массу новых сведений просто невозможно: фамилии-имена-отчества врачей, время приема, номера кабинетов и участков; кроме того, врачи то на учебу ездили, то в отпуск, то сами болели, и нужно было знать, кто их замещает. Вечно не хватало талонов; особо настойчивым выписывали дополнительные, периодически получая за это нагоняй от усталых и замотанных докторов.
В то утро, когда Нина впервые самостоятельно встала к окошку, очередь змеилась по всему вестибюлю, оставив хвост на крыльце. Она очень старалась, внимательно выслушивала каждого посетителя и преданно улыбалась, но копалась бесконечно, увязнув в путанице участков, приемов, направлений и талонов. Очередь поначалу роптала, а потом начала откровенно возмущаться.
Света, «раскидав» посетителей у своего окна, встала рядом. Она умудрялась делать сразу несколько дел — отвечать по телефону, зажав трубку между плечом и ухом, откладывать талоны, искать карточки, улыбаться хмурым и терпеливо растолковывать непонятливым.
Суета продолжалась до полудня, а потом неожиданно наступило затишье. Девушки наконец смогли присесть на шаткие табуретки за самой дальней вертушкой с карточками, где в углу стояла тумбочка с чаем-сахаром и дежурными баранками. Никелированный чайник мгновенно зашипел. Света организовала процесс, и подружки наслаждались не столько чаем, сколько покоем.
Обе уже знали друг о друге главное: поступали, но не поступили. И вот они тут. Света пришла в поликлинику на месяц раньше. Пока Нина целовалась с Гришей, она постигала азы медицины, желанной и недоступной.
