Равиль Бикбаев - Черная молния. Тень буревестника.

— … нас презирают, эти…псами зовут, начальнички за людей не считают, чуть что: вон. До выслуги, до пенсии из рядового состава никто не дотягивает… постоянно усиления, давай показатели: штрафы, задержания, рапорты, протоколы… текучка в личном составе большая. Давят нас со всех сторон, а другой работы, нет. Дома в поселке теперь одни старики да малые дети с матерями остались, все остальные на заработках кто где. Вы думаете мы ничего не видим не понимаем? Что нам все по… так нет. Страна то одна, дом один и он рушится, все продано, а что не купили то прогнило. Этих которые приехали, их не тронь, а то посадят. И вовсю наших ребят сажают. А наши начальнички из их мисок сахарные косточки жрут, ненавидят их, бояться, но жрать все равно жрут, аж косточки хрустят. Нам добавки к окладам? Да смех один, одной рукой добавят, а двумя все норовят в карман залезть. Что бы нам заплатить, у наших же жен и детей отбирают. У нас все злые ходят, особенно когда одно усиление еще не отменят, а другое уже объявляют. Все усиляемся и усиляемся, нормальной службы давно уж нет. У меня напарник, ну вы его видели. Вот он одному при задержании орёт: «Вы суки, когда все выйдете, вы когда толпой пойдете и все подожжете? Может хватит только п…ть на митингах?!» У всех уже наболело.

— Не думаю, что так уж и наболело, — хмуро возразил я, — пока диваны под жопой гореть не начнут, никто и не почешется, а если выйдут, то твой напарник, как и ты кстати, их же дубинками и будете бить. Прикажут, стрелять будешь. Что не так? Другой работы все равно нет. Твои слова?

Семен морща лоб молчал, я рассматривая бутылку на столе, тоже. Коньяк уже почти выпит только на донышке чуть влага плещется и еще плещется в номере недобрая тишина. Зря я наверно с утра выпил, теперь весь день насмарку, выпившим я по улицам чужих городов никогда не хожу. Да и вопросы Сене зря задаю, зачем? я же знаю ответ: Будут они стрелять будут. Своя рубашка ближе к телу и умри ты сегодня, а я завтра.

— Вы этим вот что передайте… — прервал молчание Сеня.

— Я никого не знаю, — сразу насторожился я, — я же из глухой провинции приехал, в столице знакомых нет, в суд с суда вот и все мои дела.

— Вы не знаете, зато теперь вас наверняка знают, — отмахнулся Сеня и тяжело встал с кресла, — если еще чего будите писать, то напишите: Хоть и жру говно, но вкус хлеба еще не забыл и в свой народ стрелять не буду! Не буду, понятно?! А если чего серьезное начнется, то мы с напарником уже решили, сами в партизаны уйдем. Все хватит! Иначе всем конец! Эти суки продажные уже вконец за…ли!

Глава двенадцатая

Мне кажется порою, что солдаты,С кровавых не пришедшие полей,Не в землю эту полегли когда-то,А превратились в белых журавлей.

— Смотри, еще не вечер, а этот уже с утра пьян, — высокомерно цедя слова заметил один молодой человек своему собеседнику и кивнул в мою сторону.

Я стоял у входа в гостиницу и курил аккуратно стряхивая сигаретный пепел в урну. Сеня, которого я вышел провожать уже ушел. Услышав, что говорят про меня, я внимательно посмотрел на говорившего. Явно горского типа смуглый молодой мужчина отвернулся и перейдя на свой родной язык продолжил негромко беседовать со своим единоплеменником. Потом почувствовав мой взгляд обернулся, вызывающе улыбнулся как оскалился. Вгляделся, недобрая улыбка сползла с его лица.

— Здравствуйте, — с легкой чуть заметной растерянностью поздоровался со мной этот аварец которого я хорошо знал, — Вы в столице? В этой гостинице остановились? А я вот пообедать сюда зашел.

— Ну здравствуй Хамза, давно не виделись. Ты по делам в столицу или отдохнуть?

Это я его называл: Хамза. А имя данное ему родителями мною уже забылось.

Хамза это имя одного из первых мусульман и родного дяди Пророка Мухаммеда. В битве при Бадре, неустрашимый воин Хамза прославился в бою с язычниками. Среди тех кого он одолел в этой битве, большую часть повергнутых составляли его родственники из арабского племени курайшитов. После битвы Хамза получил от Пророка почетное имя: Лев Ислама.

Битва при Бадре это было первое крупное вооруженное столкновение между мусульманами переселившимися в Медину (ранее до хиджры оазис Ясриб) и язычниками еще правившими Меккой. И те и другие были арабами. Связанные между собой близкими или отдаленными родственные узами, арабы убивали друг друга. Одним из руководителей войска язычников убитого в том бою был дальний родственник Пророка Мухаммеда, Абу Лахаб. В той же битве мусульмане взяли в плен и другого дядю Пророка в то время язычника Аббаса и мужа дочери Пророка язычника Абуль Аса. Впоследствии этот зять Пророка тоже принял Ислам. С точки зрения светских историков это можно назвать гражданской или религиозной войной. По убеждению мусульман это была битва Света Веры против Тьмы Язычества в которой триста плохо вооруженных сражавших в пешем строю мусульман по воле Аллаха одержали победу над двухтысячной отлично снаряженной конницей язычников.

Все это и многое другое я рассказывал когда в девяностых годах прошлого века преподавал гражданское право в университете. Уже тогда наряду с резким стремительным социальным расслоением населения, в государстве чувствовалось и нарастание межнационального и межрелигиозного напряжения. Это было время когда в обществе наряду с безудержной страстью к наживе у одних, стремительно рос интерес к духовной религиозной жизни у других.

В университете учились студенты разных национальностей и вероисповеданий, и для предотвращения возможных конфликтов и проведения религиозных споров только в учебных аудиториях, ректор предложил мне дополнительно для желающих провести занятия по сравнительному религоведению. Первое высшее образование я получил как историк и с большим интересом взялся за эту работу. Курс был, что называется элективным и необязательным. К моему удивлению на занятия пришло немало студентов. Среди них был и Хамза. Я читал лекции, что называется «От сотворения мира», ссылался на научные труды и религиозные первоисточники, потом студенты спорили со мной и между собой, сами читали работы ученых и священные книги и опять спорили. Это были самые лучшие и самые интересные учебные занятия в моей жизни. Все были искренни, все хотели узнать побольше и в спорах доказать свою правоту. Тогда в ходе одной из дискуссий о военном и духовном значении битвы при Бадре, я случайно обмолвившись назвал этого парня: Хамза — Лев Ислама. Потом его так стали звать многие, Хамза не возражал. Тогда в споре он сумел доказать, что это по военным масштабам очень скромное сражение в дальнейшем повлияло на судьбу всей человеческой цивилизации и по своему духовному значению превосходило победы Александра Македонского и Гая Юлия Цезаря, потому что вера этих полководцев уже мертва, их государства погибли, а Ислам жив. Споры были ожесточенными, но взаимных оскорблений не было, каждый признавал за другим человеком, право на иные убеждения.

Иногда я читал (разумеется в переводе) Песню Песней из Библии, сказки Шехерезады в той части где воспевалась чувственная любовь, я сам тогда был еще относительно молод, и мне хотелось показать, что можно об эротике говорить и писать без похабщины. Да было время… Дипломы и тогда уже откровенно говоря покупали, многие просто числились в университете и им ставили зачеты и экзамены, но те кто хотел учиться имели такую возможность. Хамза учился. Явно и заметно старался, взяток не давал. Того явного или скрытого пренебрежения к другим народам которое мы так часто с растущим озлобление наблюдаем среди некоторых его земляков у этого аварца из Дагестана не было. Мне так он три раза гражданское право пересдавал.

— Давайте свою зачетку я вам «удовлетворительно» поставлю и идите с богом, — после его третьей неудачи предложил я.

— Нэт, — мрачно отказался Хамза, — буду учить.

У него было чувство внутреннего достоинства, он не хотел признавать поражения и принимать чужое снисхождение. Помощь, да, снисходительное признание его слабым и неспособным, нет. Я провел с ним несколько дополнительных занятий. Наиболее сложные, написанные тяжелым «юридическим» языком, новеллы ГК постарался объяснить попроще и на доступных примерах. В четвертый раз он сдал экзамен, на «хорошо», но не мне, он специально пошел к другому преподавателю. Потом пришел и сказал: спасибо. И это действительно прозвучало как благодарность за помощь. Дипломную работу он писал по исламскому праву, я был научным руководителем его работы. Потом я ушел из университета и стал заниматься частной практикой. Несколько раз мы пересекались в судах, обменивались вежливыми приветствиями, но не более того. Жарким удушливым летом девяносто девятого года мы встретились последний раз. Это было в районном суде, мы были сторонами по одному гражданскому делу, он представлял интересы истца, а я ответчика.