Нинни Хольмквист - Биологический материал

Спокойным голосом он сказал:

— Слишком поздно. Все уже произошло. Вы понимаете?

Он словно пытался утешить меня. Поразительно, учитывая то, какой железной хваткой он сжимал мне руки. Мужчина продолжил всем те же успокаивающим голосом:

— Вы ничего не сможете сделать. Врачи уже вызвали клиническую смерть. Он мертв.

Я сделала последнюю попытку вырваться, но силы меня покинули. Видимо, он почувствовал это, потому что выпустил мои руки. Я выпрямилась, оправила рубашку и, растирая руки, сказала как можно тверже:

— Я хочу его увидеть.

— Не стоит, — сказал второй. Теперь и он снял повязку, обнажив острый нос и тонкие губы. — Он мертв, даже если со стороны и кажется, что это не так. Дыхание обеспечивает респиратор. Сердце бьется, кислород поступает в кровь, но живо только его тело, не мозг. Вам это известно. Он вас не увидит и не услышит.

— Я все равно хочу его видеть. Позвольте мне.

— Они уже ведут подготовку к операции. Реципиент ждет в вертолете на площадке. Слишком поздно. Мне жаль, но вам придется уйти. Идите домой. Или к вашему психологу. Кто вас курирует?

— Мне не нужен психолог. Мне нужен Юханнес. Это единственное, что мне нужно. Это единственное, что я хочу, и я не уйду, пока не увижу его. Иначе я покончу с собой. И я сделаю это так быстро, что ни вы и никто другой не успеет мне помешать.

Не знаю, поверили ли они в мою угрозу или нет, но они не могли ее проигнорировать. Как не могут проигнорировать сообщение о заложенной бомбе в местном полицейском участке, каким бы нелепым оно ни казалась. Я знала, что представляю собой ценность. Я здорова, я в прекрасной форме, почти все мои органы при мне, и, кроме того, я ношу ребенка под сердцем — совершенно новый нетронутый человеческий капитал. Да я вообще на вес золота! Они не могли позволить себе лишиться меня.

Врач с родимым пятном протянул:

— Мы постараемся это организовать. Наверно, мы сможем впустить вас на пару секунд, когда они пересадят печень.

— Но ведь они… — возразил второй.

— Это может подождать, — отрезал первый. — Остальное все равно отправится в банк.

Банк, где они хранят ткани и органы для новых пересадок. Туда они отправят другие органы Юханнеса: сердечные клапаны, слуховые трубки, соединительные ткани. Все это вынут, положат в специальную жидкость и запакуют. Рутинная процедура. Все ради нужных людей, имевших несчастье попасть в аварию и серьезно пострадать.

Врачи отвели меня в отдельный кабинет и заперли там.

В комнате были кровать, стул, письменный стол и окно. Окно выходило в парк. Настоящий парк, засыпанный снегом. На улице была зима. Я увидела прудик, покрытый льдом, с маленьким домиком посредине, вокруг которого копошились утки и лебеди. Пруд окружали деревья и кусты, тоже присыпанные снегом. Внезапный порыв ветра налетел на деревья, стряхнув с ветвей белые облачка снега.

Странно, подумала я. Операционная находилась в подвале. Но этот этаж определенно был не подвальным. Потому что передо мной было настоящее окно с настоящим парком. Подойдя ближе, я почувствовала, как из окна тянет холодом. В воздухе пахло зимой. На автомате я схватилась за ручку и повернула, но окно было заперто. Я опустила руку и просто стояла и смотрела на снег. Белый, холодный, настоящий.

Наконец, с трудом оторвавшись от окна, я обвела взглядом стены, потолок, мебель, лампу. Никаких камер. Во всяком случае, я их не видела. Видимо, они больше боялись, что я убегу, чем что покончу с собой.

Вернулся врач:

— Вы сможете увидеть его через час. Нам велено вас запереть. Надеюсь, вы понимаете почему.

Я кивнула.

— Хотите чего-нибудь? Чая? Кофе? Бутерброд?

— Нет.

Он собирался уже закрыть дверь, как я его остановила:

— Нет, мне кое-что нужно. Анкету.

— Какую анкету?

— Анкету, которую заполняешь, когда хочешь отдать все органы как можно скорее.

Врач нахмурился.

— Вы уверены? — спросил он. — Но вы же беременны…

Я не ответила. Он отвел взгляд. Казалось, ему было стыдно.

Он вышел и вернулся с анкетой. Я села за стол и прочитала:

«1. Прошение касается:

А. Переселения в другую квартиру (переходите к вопросу № 2).

Б. Перевода в другое отделение (переходите к вопросу № 5).

В. Согласия на пересадку всех органов (переходите к вопросу № 8).

Г. Согласия на как можно скорейшую пересадку всех органов (переходите к вопросу № 9)».

Я выбрала вариант В и перешла к вопросу № 8, где выбрала первый вариант:

«Я хотел бы, чтобы пересадка органов осуществилась:

А. Как можно скорее.

Б. Через _ дней, _ месяцев, _ лет».

Внизу формуляра в графе «Разное» я приписала:

«Седьмая неделя беременности. Прошу об аборте/донации зародыша одновременно с пересадкой».

Я написала внизу мое имя, личный номер и дату. Развернула стул к окну и стала ждать. Я ждала и смотрела в окно на пруд, деревья, птиц, снег. Я смотрела, как селезень искупался в проруби и теперь стряхивал с себя холодные капли. Он переваливался на своих коротких лапках по льду, то и дело поскальзываясь. Наконец ему удалось выйти на снег, и он остановился, переводя дыхание. Потом зашлепал дальше на своих желтых утиных ножках. Он шлепал быстрее и быстрее, пока чуть не побежал, одновременно хлопая крыльями… хлопая и хлопая… пока вдруг не взлетел. Стремительной дугой он пронесся над прудом, пролетел между деревьями и исчез из виду.

24

Юханнес дышал. Точнее, респиратор дышал за него. Респиратор представлял собой насос, от которого пластиковая трубка шла к маске, закрывавшей половину лица Юханнеса. Респиратор ритмично втягивал и выпускал воздух. Экран, на котором изломанная линия представляла сердце Юханнеса, сопровождали ритмичные звуковые сигналы. Большая часть тела Юханнеса была прикрыта зеленой клеенкой, видны были только голова, шея и плечи. Кожа приобрела желтоватый оттенок. Из-под клеенки тянулись разноцветные трубки, прикрепленные к разным аппаратам. Я осторожно положила руку на зеленую клеенку. Сердце билось как обычно. Только, наверное, чуть ровнее, ритмичнее. Оно не забилось быстрее от моего прикосновения. Ни радости, ни удивления на лице мужчины в кровати. Ни нервной паузы между ударами влюбленного сердца. Тишину в палате нарушал только звук аппаратов.

Когда-то люди верили в сердце. Они верили, что сердце — самый главный орган, что именно в нем хранятся все воспоминания, чувства, эмоции, которые делают нас теми, что мы есть. Как жаль, что мы живем не в то время, что для нас сердце утратило свой особый статус и превратилась в один из самых обычных, хотя и жизненно важных органов.

Сердце Юханнеса билось. Я чувствовала ладонью тепло его тела, его пульс, но я знала, что передо мной не Юханнес, а только мертвое тело, накачиваемое кровью и кислородом. Его больше не было. Но я все равно сняла повязку, нагнулась и прошептала ему на ухо:

— Почему? Почему ты ничего не сказал? Почему ты сказал, что счастлив? Почему ты не дал мне разделить с тобой горе? У нас ведь был шанс…

Конечно, он мне не ответил. Я выпрямилась. Провела рукой по его плечу. Кожа была такой теплой, что на долю секунду мне показалось, что он сейчас поднимет руку и погладит меня по щеке, как в тот первый вечер почти год назад. Я закрыла глаза и взяла его руку в свои. Она была тяжелой и безвольной. Но это была рука Юханнеса — большая и грубоватая, как у чернорабочего, но с длинными и чуткими пальцами, как у пианиста или хирурга. Я повернула ее ладонью вверх, провела пальцем по линиям на руке, погладила подушечки пальцев, вспоминая, как они касались самых чувствительных мест на моем теле, я нагнулась и поцеловала его в ладонь. Я ощутила его запах, запах его кожи, его тела.

— Доррит!

Я открыла глаза. Отпустила руку Юханнеса и повернулась.

Врач с родимым пятном сказал:

— Мне жаль. Но врачам нужно продолжать.

— Да, знаю, — ответила я, встала с табурета и, не оглядываясь, вышла из палаты.

Выйдя из операционной, он повернулся и посмотрел на меня.

— В чем дело? — раздраженно спросила я.

— Вы очень бледны, — ответил он. — У вас шок. Вам нужно с кем-нибудь поговорить, выговориться.

Я знала, что иногда шок заставляет себя ждать и что, наверно, врач заметил у меня на лице признаки приближающегося срыва. Но у меня не было никакого желания говорить с кем бы то ни было, тем более с ним. Потому что чем он может мне помочь? Ничем. Словно прочитав мои мысли, он ответил:

— Как вам известно, все сотрудники отделения обучены поведению в кризисных ситуациях. Пойдемте со мной в кабинет.

Я ничего не знала об этом обучении, но позволила ему проводить меня обратно в комнату с окном.

Снаружи успело стемнеть. Синеватые сумерки спустились на парк.