Андрей Левкин - Цыганский роман (повести и рассказы)
Еще было конкретно понятно, что подобные чувства не были бы возможны, если бы в длящееся настоящее, Present Continious, не вползало вполне нам будущее время, при этом даже не в расплывчатой форме неопределенного Future Indefinite, а уже в отчетливом виде тоже длящегося, но Future. Иначе бы этой подсветки, дающей ощутить прошлое, просто не возникало бы. Ну вот, как у Чехова, обладавшего болезненной способностью ощущать Future Continious, скидывая его на своих персонажей. Которые на самом деле, только и думают о том, что с ними нечто осуществляет конкретное, но не вполне понятное им действие, результат которого они понять не смогут, но увидят матросов-большевиков. Он и сам это знал - у него же вечно болтают о будущем, а еще и ружье, которое должно выстрелить.
А тут, нынче, весной 2000 года, в определенных районах города нарастало почесывание - знакомые чесались, незнакомые люди, даже продавщицы в универмаге на Филевском парке - при этом даже собирались в кучки и обсуждали вместе эту проблему: хотя это было чревато неприятностями, учитывая их род деятельности. Даже информагентства сообщали о том, что в Европе начинается эпидемия чесотки.
Все это могла быть реализация проекта Иоанна Богослова - начиная с саранчи, которая покроет Землю, открывая Судный день. Конечно, это не саранча возьмется невесть откуда, из неба, но ею станут сами люди, у которых кожа покроется, вот - уже начала покрываться - хитином, а глаза выпучатся, ища объект желания, и Господь останется лишь электричеством, а мотыльки будут ангелами Его.
Все перепутались вне сословных и профессиональных рамок: люди, например, теперь не знали как им положено выглядеть в каком возрасте, отчего быстрее стареют. Все это происходит, вот, и потому, что все тексты на свете адаптированы. Я это понял, когда однажды случайно заглянул в книжку про Баскервильского хаунда: текст был какой-то намыленный-замыленный, там было написало, что брошюра адаптирована для 8 класса.
Это было ясно, не столь очевидным было то, что адаптация коснулась и внутренностей: из истории была явно изъята линия, связанная с сэром Новым Приехавшим Баскервилем. Разве ж не очевидно, что переместиться из дикой, но исполненной в ту пору энтузиазма Канады в сомнительное родовое имение, одичавшее среди болотистых британских пустошей, его могла вынудить лишь уголовщина, грозившая ему смертью. Признания в чем и добивался всем этим собачьим театром-маскарадом Холмс.
Было ясно, что из книги про Муму извлечен абзац, в котором Муму летом, в августе по ночам выходила во двор, садилась возле клумбы с астрами и смотрела на звезды: встявкивая, видя падение аэролита.
То есть, всякая зафиксированная история есть заштукатуренный результат куда более сложной истории. В любом тексте уничтожен абзац или два-три. Ясно же, что герой "Чистого понедельника" между сухими свиданиями всасывал кокаин, что отводит какой-то тропинкой, черным ходом, дает проход в роман г-на Агеева. Ясно же, что Чаадаев сочинял геморроем, а "недремлющий Брегет" Онегина по поводу обеда - не часы, а просто его желудок. Но и не в этом дело, а в том, что в каждой штукатурке есть трещина, через которую можно проникнуть куда-то внутрь.
Так что химическое расширение сознания или попытки расширить его посредством неких новых умственных практик, если хочется увидеть нечто реально новое - они же соотносятся только с новой ахиней, поляной, где нарисуют что угодно.
Куда лучше понять, что все, что нас окружает в оформленном виде, оно adapted, оштукатурено. И в каждом тексте, а и во всем видимом можно конкретный факт штукатурки расколдовать, всяким образом иначе.
Кроме того, у Господа есть рукоятка, колесико настройки, увеличивающее или уменьшающее сложность, положенную жизни: Господь хочет посложнее, но когда люди начинали вымирать в масштабах, угрожающих человеческому роду как виду, рукоятка-колесико - да еще и с запасом - отворачивалось в другую сторону, бормоча: "лишь бы плодились, только б размножались".
По свету блуждало слепое пятно: в нем не находился Бог, но - оно ощущалось, оттого, от его наличия мир всегда был недоделан, недорассмотрен, не полностью. Поэтому всегда была в отсутствии полнота. Поэтому любое описание, которое не могло учесть слепое пятно, было адаптацией, штукатурными работами.
В скверике вечерело: слепое пятно висело над Чистыми Прудами, заставляя ощущать его кому как сегодня.
Мальчик, тюкавший мяч о стену гаража, пнул вдруг его в сторону девочек, подбегает его забрать и - разумеется - демонстративно обогнул их всех, виду не подав, что они ему нужны. Девичья психика тут оказалась гибче и, несомненно, не испорченной комплексами, заполнявшими отрока: одна из них задала вопрос как бы в глубину двора: "а где же наши мальчишки", ей кто-то ответил - но вопрос был задан конкретно о жизни, хотя бы и с целью отшить футбольствующего мальчонку.
Два мужика пересекли двор в сторону какого-то следующего двора. Один из них, проходя вдоль парочки, сказал: "э, ну им мешать не будем", а потом разразился речью, затухающей за поворотом к школьным дверям: "Вот блин! Водка есть, закуска есть. Даже чем запить есть, а - негде! Во, блин, страна!"
Несомненно, во всех них было сейчас свое слепое пятно. Девочки ничего не знали за пределами своей невинности - не то чтобы впрочем условной, но отчасти уже прозревая ее слепоту, да и не то чтобы не знали. Мальчик слепо тыкал мяч, прошедшие мимо мужики хотели слепое пятно выпить и закусить.
Девочки как бы невзначай подошли весьма ближе к парочке, делали вид, что что-то чертят мелом на асфальте, что-то их интуитивно интересовало, но, поскольку со стороны тут было сложно что-то разглядеть, они могли только что-то почувствовать, но вот необходимых для этого рецепторов у них еще не было, то есть, получалось, они у них вот сейчас и возникали.
У парочки, да, конечно - было свое слепое пятно, с которым они пытались сладить, уж как тут могло получиться. Фары машины, начавшие зачем-то вспыхивать и гаснуть, обозначили сумерки, которые были общее слепое пятно. Если в него войти, кругом расцветут ирисы и фиалки, а поместив слепое пятно в мозг, вы поймете все на свете тексты и истории, что даст разобраться с adopted и запахами исторических промежутков.
Тссс... - сказало Слепое Пятно, подходя ко мне, - не говори лишнего.
РУССКАЯ РАЗБОРКА
Где-то после двух ночи, после того, как возле депо или же на самой станции метро "Багратионовская" прозвенел дважды громкий и жестяной электрический звонок - надо думать, сообщавший об отключении что ли тока на трассу (эта линия лежит сверху) вышли работяги.
Отчего-то этот участок прямо напротив моего дома, примерно посередке перегона между "Багратионовской" и "Филевским парком" был все лето пунктом их постоянных усилий: то ли шпалы меняли или что еще. Так что через полчаса после звонка я проснулся от пристальных звуков лопаты по гравию - скрежет совка, пытающегося зацепить хоть чуть-чуть камешков, объяснять не надо, но лишний раз упомянуть - приятно.
Ранее они там строили какими-то более мягкими звуками, к которым я уже привык, а от этих - проснулся, но и они входили в нормальный обиход жизни. Потом я понял, что, скорее всего, там что-то бетонировали крупно-щебенистой такой фракцией, потому что звук был несколько сыроватым. Лопаты, понятное дело, срывались со звяканьем, на рельсы падали ломы. Зато люди были при деле, кто возражает.
Я опять начал засыпать, отчего уже сквозь сон - когда возникли звуки попыток разбить некие явно матерые глыбы - ущельице, в котором лежала линия метро, стало напоминать звуками каменоломню, где работают некие римские рабы. Рассвет, между тем, уже намечался со стороны Поклонной горы, и оттого особенно тяжелой и серьезной палкой вдалеке стоял обелиск Победы с прикрученной к нему отчасти и древнеримской Никой: ну, среди окружающих ландшафтов она была более римской, нежели эллинской.
Я же полуспал и чуть ли не млел от того, что все это меня - не раздражает. Прожив изрядное число весьма судьбоносных колов времени в Латвии и лишь месяца четыре как эмигрировав или даже сбежав в Россию, ясен перец, я с превеликим удовольствием ощущал повсюду звуки всяческих работ, наблюдал следы производственно-строительной активности и так далее - всего этого в местностях, откуда я свалил, уже не было и в помине.
Все это было в тот год, когда 12 апреля пошел снег и не растаял, а шел потом и тринадцатого, покрыв к вечеру все улицы, крыши, карнизы точь-в-точь декабрьский - пушистый и надежный. "Девочка, а разве теперь лето?" - вспоминали все анекдот о девочке на морозе в ситцевом платьице: "лето, только вот такое вот херовое" - отвечала девочка в анекдоте, а теперь все это было взаправду. Но как зима апрель был хорош. На барьерчике подземного перехода возле стекляшки-ночника на углу Никитского бульвара и Нового Арбата полуночные люди пили пиво, спрашивали друг друга о том, купили ли уже елку и поздравляли друг друга с Новым годом. Ну а теперь уже было лето, да и прежаркое.
