Гас Ван Сент - В Розовом
Через часа два я сажусь в свой белый «шевроле» со светло-голубым салоном. Обивка очень быстро портится. Когда я сижу за рулем, отслоившиеся куски сиденья трутся о ногу, царапают меня грубыми голыми швами. Мое сиденье похоже на развороченный труп животного. В нем зияет огромная дыра. Если присмотреться, можно увидеть пружины внутри сиденья. Еще там есть всякие мелочи, которые я туда специально роняю, потому что хочу от них избавиться — если они надоели или мешают. Больше я их не вижу, да и не пытаюсь увидеть. Не хочу.
У меня там уже, наверное, скопился настоящий клад. Засовываю руку в дыру, чтобы проверить, что там за клад. Нахожу португальское эскудо, плоскую серую монету. Что бы это значило? Я никогда не был в Португалии. Может, я купил эту машину у португальца? У нас эта плоская монета почти ничего не стоит. Кладу ее обратно в дыру.
Вытаскиваю маленький квадратный снимок двенадцатилетней девочки; она смотрит прямо на меня и улыбается. На зубах у нее пластинка. Половину фотографии покрывает радужный жирный отпечаток. Я спешу засунуть снимок обратно, потому что не знаю, что это за девочка.
У меня постоянно такие мысли. Раньше это очень доставало всех, кто со мной работал.
Я вылез из машины и иду к дому Джека и Мэтта. Солнце прорвало плотные тучи и слепит глаза, отражаясь от мокрой дорожки.
Пока я сижу у них, мы забываем о времени, потому что в путешествии между измерениями время практически не имеет значения. Как видно, в других измерениях времени нет.
Джек и Мэтт делают ошибки или специально, или потому, что только учатся путешествовать по измерениям и еще не получили разрешение на вылет или как еще там эта ерунда называется.
— Ошибки со временем случаются довольно часто, — заверяют меня они. Это выводит меня из равновесия. Я нервничаю, как будто перелетел через несколько часовых поясов и теперь страдаю от нарушения биоритмов. И все-таки я слушаю, что они мне говорят.
В какой-то момент я спрашиваю Джека:
— Как это ты из другого измерения? Почему ты не говорил об этом раньше?
Он отвечает:
— Потому. Это секрет.
— Что это значит? Ты инопланетянин?
— Да, — говорит Джек.
— Я так и думал, — говорю я. — Ты хочешь меня туда отправить? Почему ты говоришь со всеми остальными режиссерами и показываешь им свой фильм, а мне нет?
Джек замолкает и делает глоток из бутылки чайна-колы.
— Потому что, — говорит он, — я проверял нашу технику, а потом мы собирались опробовать ее на тебе. — Он поворачивает правую руку ладонью вверх и другой рукой ставит на нее колу. — Ты нам небезразличен.
— Почему?
Джек предостерегающе поднимает правую руку, будто ответ на этот вопрос уведет нас слишком далеко в сторону. Бутылка падает на пол, пенясь и бурча. Джек невозмутимо поднимает мокрую бутылку, не обтирая пьет, а потом причмокивает.
— В любом случае, — говорит Джек, — все укладывается в пространстве без всякой последовательности. С точки зрения времени, нет «до» и нет «после». Мы показали Харрису фильм «Ковбой Немо» до того, как его сняли, хотя он всегда был снят и съемки еще не начинались. Правда, все равно мы зря это сделали.
Он улыбается:
— Мы в дерьме, чувак.
Мэтт прихлебывает пиво из кружки, которую держит в руке. Какое-то время я меряю их глазами, а они спокойно ждут.
Сегодня в их одежде ничего необычного. На Джеке та самая разрезанная футболка, а Мэтт снова вырядился под пирата, только с новой ярко-оранжевой шляпой.
— Я не должен был тебе этого говорить, — добавляет Джек, — но что уж там…
Он смотрит на Мэтта, потом снова на меня.
— У меня послание от Феликса.
— От Феликса Арройо?
— Феликс говорит, что пытался с тобой связаться, но его желание недостаточно сильно для особого сигнала.
— А…
— Он любит тебя настолько, насколько может, но не может любить тебя очень сильно, — заканчивает Джек.
Джек хлопает в ладоши — бутылка чайна-колы уже куда-то пропала, — и Мэтт поднимается со стула с отпиленными ножками.
— Итак! С этим разобрались, и теперь…
Я смотрю на Джека, недоумевающе сморщив нос.
— Ты поймешь позже, — отвечает Джек.
— Джек? — начинаю я. Он вышел на кухню, и я повышаю голос, чтобы он меня услышал. — Так ты проверяешь путешествие между измерениями на других до меня?
После непродолжительной возни и грохота Джек возвращается в зал с апельсином в руках и согласно кивает.
— А когда что-то не получается, эти люди пропадают?
Джек опять кивает:
— Пропадают.
Меня это немного удивляет и беспокоит.
— Есть причина тому, что я на него похож, — говорит Джек, очищая апельсин.
Вот это да!
— Это потому, что я — один из Феликсов, но меня растворила вечность, в которую попадаешь в Розовом. После того как пролетишь через вечность, трудно снова себя собрать так, чтобы достичь одной конкретной цели и связаться с одним-единственным человеком из миллиардов людей.
Под разломанным стулом я замечаю книжку о водевиле.
— Вы что, ребята, увлеклись комедией?
— Водевилем, — отвечает Мэтт с сумасшедшей ухмылкой.
Джек говорит:
— Водевиль дает фокусировку. Концентрирует реальность в наэлектризованной атмосфере, типа того! И тогда можно найти зазор, через который попадают в Розовое. Понимаешь?
— Это такой трюк, — говорю я.
— В точку, — говорит Мэтт.
Я почти понимаю. Я выжидательно смотрю на Джека и улыбаюсь.
Мы беремся за дело, но сначала Джек доедает апельсин и дает котенку, который у них живет, облизать свои мокрые от сока пальцы.
Мэтт и Джек проводят инструктаж. Мы сидим за квадратным столиком со столешницей — шахматной доской. Вся остальная мебель перевернута вверх дном. Бумаги раскиданы по полу. Я не помню, была ли комната в таком же беспорядке, когда мы только начинали. В шахматном столике таятся какие-то космические вибрации.
Я вспоминаю, как они решили, что их ограбили, пока они пару минут играли в скоростной баскетбол или как там это называется. Они еще говорили, что почему-то им перевернули всю мебель.
Они видят, что я сосредоточился на шахматном рисунке (я почти боюсь этого квадратного столика с пивной кружкой), и предупреждают меня, что столик не имеет никакого отношения к тому, что мы делаем. Они просто нашли его на пожаре.
— Тогда почему он стоит точно в середине комнаты? И вообще зачем он?
— Для наших комических номеров, — объясняет Мэтт.
Они учат меня Розовому. Я учусь медленно. Мне становится смешно.
Я смеюсь, а Джек сообщает мне, что сегодня у них с Мэттом дни рождения. Они хотят подарков?
Я говорю:
— Поздравляю с двадцать третьим днем рождения.
По-моему, они проводят обучение не совсем правильно. Но, толком не зная, что именно они делают, я не уверен. А они ничего не говорят.
Они не хотят казаться новичками. Они относятся к этому серьезно. Не думаю, что когда-нибудь еще видел их такими серьезными. У обоих очень симпатично наморщены лбы. И из-под этих наморщенных лбов они то и дело смотрят мне в глаза. Выглядит смешно, но они явно чего-то ждут. Я как-то должен отреагировать или куда-то переместиться.
Откуда ни возьмись появляется большая желтая сумка. Красивая. Джек и Мэтт общаются друг с другом непонятными мне жестами. Я вспоминаю, как Мэтт «говорил» руками, разрубая воздух. Он много жестикулирует. Сценка с этой желтой сумкой напоминает комический номер братьев Маркс.
Особенно тот, где Харпо не дает коридорному отнести сумку наверх, в номер. Джек и Мэтт держатся за сумку. Джек пытается взять сумку у Мэтта, но Мэтт-Харпо думает, что Джек-коридорный хочет ее совсем отобрать.
Мэтт забирает сумку и ставит ее на пол. Джек хочет ее унести, но Мэтт снова ее вырывает.
Яркость желтой сумки меня завораживает. Кажется, она становится еще ярче.
— А что в сумке? — спрашиваю я, но они меня не слышат, потому что сосредоточились на номере. Я начинаю громко хохотать.
Время от времени во мне возникает беспокойство, что они на самом деле не могут поделить сумку, но я тут же понимаю, что эта процедура выполняется для меня, для моего просвещения, если хотите. Мне передают знания.
Джек засовывает руки в штаны Мэтта, в его расклешенные пиратские брюки, вот так так… Он гладит его по промежности, потом ему явно начинают мешать штаны, он стягивает их вниз и открывает нижнюю часть Мэттова тела, белую и изящную, с наполовину поднявшимся пенисом. Джек решил исправить дело: он наклоняется и начинает его сосать.
Мэтт гладит Джека по затылку, а голова Джека двигается взад-вперед перед пахом Мэтта. Он называет его Феликсом!
— Феликс… — стонет Мэтт. Они занимаются любовью, но не любят.
Они останавливаются, и Мэтт снова натягивает на себя штаны.
