П. Ёлкин - Тридцать пять родинок
Дальше — больше. Кто из моих ровесников не помнит «Как закалялась сталь»? «Братки, смены не будет — коммунисты и комсомольцы остаются!»
Первый раз я лично столкнулся с бусидо, когда в десять лет меня отправили к деду с бабкой в Казахстан.
Дед, старый чекист, уволившись из органов, поселился в городе на берегу реки Урал. Жрать там было нечего — на весь микрорайон был один магазин, куда каждый день после обеденного перерыва, ровно в два часа, выбрасывали какую-нибудь еду. Причем это могло быть что угодно: говядина, краковская колбаса, куры — не важно. Главное, что к открытию с обеденного перерыва все жители микрорайона вставали в очередь, терпеливо ждали, что же на этот раз выбросят, а потом расхватывали все подчистую, и через пару часов в магазине снова оставались только полки с минтаем в томате.
Естественно, народ выкручивался как умел — почти у всех в городе были дачные участки. Но то ли мои дед с бабкой были слишком стары для того, чтобы сажать картошку, то ли старому чекисту было в падлу копаться в земле, но свой кусок земли они передали соседям за несколько мешков овощей в год. Но этого, естественно, им не хватало, поэтому дед перебивался рыбалкой — делом для бывшего чекиста вполне почетным. Он постоянно ловил рыбу, а потом обменивал ее у соседей на овощи.
Когда я приехал на каникулы, я привез с собой два неподъемных чемодана круп и консервов, но даже с такой подмогой прокормить молодой растущий организм двум пенсионерам было нереально. Поэтому дед сразу стал таскать меня с собой на рыбалку. Но толку от меня, мелкого городского парня, было мало. Я не умел копать червей, не знал, как забрасывать донку, не мог сидеть спокойно и следить за поплавком. Но все равно каждое утро дед будил меня, мы отправлялись на берег Урала, сидели там до полудня, а потом спешили в магазин за едой.
Но как-то раз деда осенило: если забрасывать донку, то, когда живец хлопается об воду, он, оглушенный, сразу становится снулым и щука или там судак уже не так охотно его заглатывают. Дед придумал новый способ ловли — он давал мне в руку грузило донки и загонял меня в воду. Я отплывал метров на сто, дед кричал мне «Пускай!», я разжимал кулак, и донка с живцами отправлялась в глубину. При этом живцы были такими бодрыми, что на них была рада наброситься любая щука. И получалось, что я только-только еще выбираюсь из воды, а дед уже вытягивает леску, и мне практически немедленно приходилось снова плыть.
Уловы у деда увеличились чуть не в два раза, но, естественно, ему было мало, хотелось все больше и больше, и для меня все утренние рыбалки превратились в сплошную карусель заплывов. И вот как-то раз я не выдержал. Мне надоела эта тупая ловля настолько, что я решил не возвращаться к деду. Отпустив донку, я не поплыл обратно, а воспользовался моментом, когда между мной и берегом проплывала какая-то лодка, я прицепился к ней за борт и вылез из воды только метров через триста ниже по течению.
Пару часов я отдыхал, загорал, играл с какими-то ребятами в футбол, а когда время стало приближаться к полудню, спокойно отправился к деду: мол, в магазин пора собираться, пошли.
Ну, короче, еще метров за сто я понял: что-то не так — человек десять мужиков ныряли, баграми шарили по дну, тащили на берег сети с крюками.
В общем, вы понимаете, что мне потом было. То есть конечно же дед решил, что я утонул, поднял на ноги всех соседей-рыбаков, и они два часа выскребали дно, пытаясь меня выловить. Если коротко, в этот день, после того как я объявился живой и здоровый, я получил от деда подзатыльников и прозвище Чапай.
Где ж тут бусидо? — спросите вы… Да очень просто: дед взял меня в оборот, что твой мастер дзена нового ученика, и ему просто не могло даже прийти в голову, что я ослушался. То есть, если я не выполнил его команду, значит, я умер. Чем не бусидо?
Но по-настоящему я почувствовал себя самураем уже в двадцать лет.
Я тогда фарцевал помаленьку — дело это было беспокойное. Мало того что за нами постоянно охотились постовые, оперативники и прочие спецслужбы, был у нас еще один лютый враг.
Любера.
Накачанные и натренированные по боксу ребята из Люберец целыми автобусами объезжали места, где топтались фарцовщики, и раздевали нашего брата до трусов, отнимая вообще все.
Расчет был простой — в милицию никто из нас жаловаться не пошел бы.
Картина вообще была очень характерная — стоят фарцовщики где-то на углу, вдруг кто-то кричит: «Шу*censored*!» — и все разбегаются по сторонам, еще не зная, то ли это милиция подъехала, то ли налетели любера. Как правило, убегать удавалось, но иногда бывали случаи, когда зажимали нас всей кучей.
И вот как-то раз я отходил сбросить баксы, приехал на место часа на два позже остальных ребят и девчонок и застал как раз концовку люберецкого налета. То есть все десять — двенадцать человек, с которыми мы постоянно крутились, сидели на тротуаре с битыми мордами, натягивая на себя какие-то драные телогрейки. «Что случилось-то?» — спрашиваю, и мне показывают на обшарпанный пазик, стоящий с потушенными огнями метрах в ста от нас.
И вот я просто не знаю, как это объяснить. Мне стало реально плохо оттого, что все получили по морде, а я нет.
Я вытащил из клумбы два кирпича и помаршировал к автобусу. Встав перед пазиком, я расфигачил автобусу оба лобовых стекла с фразой, которую потом мне часто припоминали: «Алё, уроды, мне не нравятся ваши шляпы!»
По морде я в тот день получил знатно. Но кто скажет, что я вел себя не как самурай?
Так вот, для меня те два кирпича и были шестнадцатым и семнадцатым камнем сада Рёандзи.
Про доверие
Мне было тогда девятнадцать, я иногда заходил в гости в институт к своему другану, психологу, блин. У них там на психфаке почти одни девчонки учились почему-то. Ну и по молодости лет мне было прикольно участвовать во всяких там тестах и лабораторках по психологии.
Ну вот один раз говорят, мол, будем проверять, у кого зрение лучше, у мужчин или женщин. Сажают меня в рядочек из шести испытуемых, три мальчика и три девочки вперемежку, я сижу пятым. Показывают издалека картинки, типа какой предмет больше, какого цвета фигура, все такое.
А я что-то с бодуна, да и не до картинок мне, потому что оказался я посреди двух таких девчонок, что зрение мое косило все время по сторонам, и я, вместо картинок, гадал — у кого грудь больше и какого цвета у них трусы.
Но, блин, что-то никак у меня не получалось с ними задружиться, потому что у меня какая-то фигня все время выходила, и они смотрели на меня как на идиота. Ну, типа показывают карточку: круг, квадрат, треугольник — что больше? Ну, те, кто передо мной, отвечают «Круг, круг, круг…», а мне кажется — квадрат больше. Ну, я и говорю «квадрат!», и они все на меня оглядываются и так глазами — луп-луп — удивленно, мол, фигасе, урод!
Какого цвета карточка? «Синий, синий, синий…» Блин, ну зеленый же! — и опять они глазами — луп-луп! — только что пальцем у виска не вертят.
Но тут девчонка, которая следом за мной отвечала, тоже вроде с любопытством коситься на меня начала и повторяет за мной. Все «квадрат, квадрат, квадрат». Я — «треугольник, и точка!» Они косяки на меня давят, как будто я вообще урод, что с меня взять, а тут последняя девочка тоже так боязливо: «тре-тре-тре…» Так они на нее все насели, мол, ну ты-то, ты-то что как дура? И она смотрит на меня глазами такими расстроенными, мол, я тебе поверила, а ты… Я руками развожу, мол, бодун, ит-тить, что с меня взять. «Круг-круг-круг…» — «КВАДРАТ, твою мать!» — «Ква… ква… ква…» Они на меня уже и внимания не обращают, а на ту девчонку чуть не с кулаками. И она уже со слезой на меня моргает…
Хрен с вами, думаю, буду смотреть лучше. Щурился-щурился, пока все расплываться не начало. «Синий-синий-синий…» — «КРАС… Таки быть, синий, что уж…» — «Си… си… синий?» И все тут чуть не обделались от счастья, мол, ну слава богу, а то чуть мы вдвоем им всю статистику не испортили.
И опять, и опять… Короче, дальше все пару раз плавно прошло, но меня это достало. «Давай, — девчонке говорю, — пересаживайся на мое место». Она типа «Пересаживаться нельзя, статистика нарушится». Ну, я тогда и послал их со всей статистикой, тут, стало быть, и пришел эксперименту конец.
Ну и сразу выяснилось, естественно, что это была полная подстава, что остальные пятеро нарочно меня, как лоха, разводили. Типа следили, как я давление коллектива выдержать смогу. Ну и вышло, что, пока я сам за себя отвечал, стоял твердо, а как только давить стали на девчонку, которая мне как бы поверила, так тут я быстро сломался.
В общем, огорчился я тогда сильно, с дружбаном своим поругался, мол, скотина — мог бы и предупредить.
Короче, больше я в таких экспериментах участия не принимал.
Но запомнил навсегда — есть свои глаза, значит, так и говори, что видишь.
А если кто-то на синий говорит, что это красный, то проще уйти подобру-поздорову, даже если рядом девчонка красивая. Может, даже тем более, если девчонка: значит, там нечисто, все над тобой эксперименты ставят, и только ты один, как лох, про это не догадываешься.
