Владимир Козлов - СССР: Дневник пацана с окраины

– Ну, что вы купили? – спросил я.

– Мне – босоножки, Жене – туфли, и ему еще рубашку и галстук, – сказала Наташа.

Сбросив обувь, они зашли в зал, бросили коробки и пакет на диван.

– А вы знаете такую рок-группу – «Аквариум»? – спросил я.

– Название я где-то слышала, – ответила Наташа.

– Это запрещенная группа, антисоветская, – сказал Женя. – Нам еще в первом семестре показывали список запрещенных групп, которые слушать не рекомендуется…

– Что, комсоргам всех групп показывали? – спросила Наташа.

– Ну да… Я вспоминаю, там названия такие… «Отряд имени Валерия Чкалова», «Отряд имени Павлика Морозова», «Отстойная яма»…

– Ну, «Аквариум» – нормальное название по сравнению с этими, – сказала Наташа.

– Какая разница, какое название, если группа – антисоветская…

– Привет! – сказала Ира и помахала мне рукой. Она стояла на своем балконе, я – на своем. Сегодня на ней были другие, старые, вытертые джинсы и красная майка.

– Привет! – ответил я.

– Чем занимаешься?

– В общем, ничем…

– Пошли, может быть, погуляем? Покажешь мне свой район, а то я уже неделю, как здесь, а еще по нему не гуляла.

– Хорошо, пойдем.

– Я буду ждать у подъезда. Через пять минут, хорошо?

Мы обошли дом со стороны овощного.

– Вон, через улицу, моя школа, – сказал я.

– И ты всегда в ней учишься, с первого класса?

– Да.

– А я с седьмого учусь в новой. В старой мне не очень нравилось, и у меня там был конфликт с одним учителем… В общем, мама перевела меня в другую.

Мы перешли улицу, к школе не пошли, повернули к остановке, прошли трехэтажный старый дом, в котором книжный магазин «Маяк».

– А вон то – продовольственный магазин, он сгорел года три или четыре назад, – сказал я.

– И что, до сих пор не отремонтировали?

Около хлебного стояла желтая бочка с квасом. Его продавала тетка из нашего подъезда, с первого этажа.

– Кваса попьем? – спросил я.

– Нет, не хочу.

Какая-то баба тащила к остановке худого мужика в очках, пьяного в жопу. Я узнал своего тренера по боксу, но Ире ничего не сказал.

Слева остались почта и опорный пункт, справа – пивбар, столовая и кулинария. За опорным пунктом шли одноэтажные деревянные дома.

– У нас здесь как в деревне, да? – спросил я.

Ира пожала плечами.

– В Ленинграде тоже есть всякие районы. Просто мы живем в новом, недалеко от метро «Балтийская». Там Финский залив совсем рядом…

– Классно…

– Если честно, ничего классного. С залива всегда дует ветер, и холодно почти всегда…

– А вообще, большая разница между Могилевом и Ленинградом?

– В общем, да. Люди другие, по-другому одеты, по-другому разговаривают – с акцентом таким белорусским.

– И я?

– И ты тоже. У тебя он слабей, но все равно заметно. Ну, и вообще люди какие-то одинаковые, а у нас – более разные.

– Как понимать – разные?

– Ну, с виду – одеты более разнообразно… Но не только это. Я не знаю, как объяснить…

Мы подошли к Зеленому Лугу. Один троллейбус стоял на яме, другой – у диспетчерской.

– Что, пойдем обратно? – спросила Ира.

Я кивнул.

– Ты что, обиделся?

– Нет, конечно. С чего ты взяла?

Мы зашли в подъезд, поднялись на площадку между третьим и вторым. Сверху спускался Маненок. Он сказал:

– Ирка, привет.

Она не ответила. Он протянул мне руку, я подал свою. Он сильно сжал ее, не отпускал. Ира повернулась, глянула на нас. Я вырвал руку. Маненок спустился вниз.

– Кто он? – спросила Ира.

– Сосед, с пятого этажа.

– Вы общаетесь?

– Нет. Он старше меня на три года. Я не знаю, почему он сегодня поздоровался сам…

– Ну, спасибо за прогулку. Мне было интересно.

– Правда?

– Да.

– Ну, пока.

– Пока.

– Буду п…дить каждый день, – сказал Маненок. – Ты понял?

Мы стояли в подъезде, у почтовых ящиков. Окно выходило на козырек над подъездом. Он зарос зеленым мхом, в нем валялись осколки бутылки и смятая пачка от «Примы». Стекло было грязным, между рамами висела паутина.

– Буду п…дить каждый день, – повторил Маненок. – Пока не перестанешь к ней лезть.

– Это ты к ней лезешь…

Он ударил меня в нос и сразу ногой в живот. Я скорчился, присел, прислонился к стене под ящиками. Маненок спустился вниз. Я встал, снова присел, встал – много раз слышал, что надо присесть, если дали в живот или в яйца. Живот отпустил. Я провел ладонью под носом. Крови не было.

Я стоял на балконе, ждал, когда вернутся Ира и тетя Света. Ира сказала, что они ушли в гости к подруге тети Светы.

В спальне было темно. Мама с Наташей смотрели в зале телевизор. Папа еще не пришел. Дрочить не хотелось. Я подрочил дома после того, как мы с Ирой гуляли по Рабочему, и было как-то противно.

Тетя Света и Ира вышли из-за угла, со стороны овощного. Наверно, они ехали на троллейбусе до Моторного. Ира была в синей майке и джинсах. Тетя Света говорила:

– …и поэтому сейчас из Киева уезжают, все боятся радиации. Раньше прописаться было невозможно – город с ограниченной пропиской. А теперь – пожалуйста, потому что уезжают, меняются на другие города…

Они вошли в подъезд. Хлопнула дверь.

– Игорь, сходи за почтой, – сказала мама.

Идти мне не хотелось, потому что мог в подъезде наткнуться на Маненка. Мне сразу захотелось срать, хоть я и срал всего какой-то час назад.

– Ну что, долго тебя просить?

Я взял ключ с крючка над зеркалом, сунул ноги в тапки, открутил замок, вышел на площадку, спустился на второй. Наверху щелкнул замок. В животе что-то дернулось. Я отомкнул ящик, вынул «Правду». В понедельник больше ничего не приходило, только иногда журналы. Сверху спустился Маненок.

– Привет, малый. Ты, наверно, думал, что я это просто так сказал? Ты не понял, да? Я сказал: буду п…дить, пока от нее не отстанешь.

Он был в кроссовках – может, специально их обул, чтоб удобней было бить ногой. Я положил газету на подоконник. Он замахнулся, не ударил. Я дернулся.

– Что, сцышь? Да, вижу, сцышь. Отпустить тебя, может? Не, не отпущу.

Он ударил ногой. Я прикрыл рукой яйца, попало по пальцам. Больно, но все же не так.

– Хули ты закрываешься, а? Ну-ка руки убрал…

Щелкнула дверь тридцать девятой. Выглянула Ира.

– Что ты от него хочешь? – спокойно спросила она. – Оставь его в покое, а то…

– А то что будет, а? Ты, малая, думай, с кем базаришь, ладно? И меня в своем подъезде, на своем районе, пугать не надо, ладно?

Он замахнулся ногой, я отскочил.

– Ладно, следующий раз…

Маненок пошел вниз.

– Зайди, если хочешь, ко мне, – сказала Ира. – Тетя на работе…

Квартира была хоть и такая, как наша, но обставлена совсем по-другому. Зал был там, где у нас спальня, и наоборот. В зале в углу на полу стоял футляр аккордеона. Я кивнул на него.

– Это кто играет?

– Витя раньше играл, но недолго. Ему не нравилась музыкальная, он бросил… Сказал, что не хочет – и все. А я так не смогла, пришлось закончить. По классу скрипки. Зато теперь видеть эту скрипку не могу. Одно хорошо – благодаря музыкальной стала слушать классическую музыку. А тебе нравится что-нибудь из классики?

– Да я ее мало слушал. Только в школе на пении, но там неинтересно было…

– Мне тоже в школе не нравилось. Потом только, в музыкальной…

– Ну, я, наверно, пойду… Мама вообще-то за почтой послала… А давай вечером съездим в город, погуляем…

– Нет, сегодня я не могу. Сегодня приходит тети Светина коллега по работе, с дочкой. Давай завтра.

– Хорошо, завтра… Правда, завтра моя сестра выходит замуж… Но это днем, а в ресторан я не иду. Туда не пускают до двадцати одного года…

Женя надевал кольцо Наташе на палец. У него не получалось, и она помогла ему другой рукой, потом надела кольцо ему. Тетка из загса, с красной лентой через плечо, улыбнулась до ушей. Наташа и Женя поцеловались. Фотограф – пузатый и лысый, с «Киевом-4» – щелкнул, блеснула вспышка. Мне фотографировать не дали: Женины родоки уперлись, сказали, что у них есть свой знакомый фотограф. Сначала я расстроился, а потом подумал, что так еще и лучше: если фотографии выйдут плохие, не я буду виноват.

Мы вышли на улицу: Женя, Наташа, родоки – наши и его, – фотограф и свидетели, пацан и баба из их группы. Больше в загс никого не позвали. Даже дядю Жору, но он и сам не хотел, сказал, что в ресторан придет, а загсы все вообще ненавидит. Машин было две, «шестерка» и «тройка», и украшены только лентами – без колец и куклы на капоте.

По Первомайской проехал в сторону Орджоникидзе троллейбус. Люди в окнах повернули головы, вылупились на нас. Папаша Жени схватил его за руку, начал трясти, поздравлять.

Мама сказала мне:

– Ты, если хочешь, можешь с ними поехать. Место в машине есть. А мы сейчас пойдем в ресторан – смотреть, как они там все делают…

Женя и Наташа стояли на фоне памятника в Салтановке. Белую каменную будку здесь поставили, потому что на этом месте был какой-то бой в восемьсот двенадцатом году. За Салтановкой начинался опасный кусок дороги с крутыми поворотами – его называли «Тещин язык».