Владимир Козлов - СССР: Дневник пацана с окраины
– Ладно.
Я забрал свои пятнадцать и две двушки.
Кузьменок положил в карман все остальное и пошел к воротам.
Я подошел к турникам, снял пиджак, повесил на брусья, залез на большой турник, стал подтягиваться. Раз, два, три… Десять, одиннадцать, двенадцать… Все. Я спрыгнул с турника.
* * *Я вынул из ящика «Комсомольскую правду» и «Рабочую смену» – ее выписывала Наташа. Снизу поднималась Кондратьевна со второго этажа. Мама говорила, что она раньше, до пенсии, работала в нашей школе, вела биологию, но я ее уже там не видел.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуй, Игорек. Как дела у вас? Как будущие родственники?
– Какие будущие родственники?
– Как какие? Ты что, не знаешь ничего? Не знаешь, что Наташа ваша выходит замуж?
– Нет, не знаю…
* * *– Они точно придут? – спросил я Кузьменка. Мы сидели под навесом остановки на Рабочем, лузгали черные семечки, плевали шелуху под ноги.
– Придут. Раз я сказал, значит придут.
– Во сколько?
– В семь.
– Они что, к экзаменам не готовятся? Их же специально вчера отпустили – восьмые и десятые классы, – чтобы начинали готовиться…
– Какие там экзамены? Никто там не готовится, даже отличники. Все гуляют…
– И что мы с ними будем делать?
– Как что? Походим по Рабочему, потом пойдем к кому-нибудь домой е…ся. У тебя свободная хата?
– Нет.
– Это плохо. И у меня мамаша дома. Может, у них у кого-нибудь…
– Ничего не будет. Они не пустят к себе прямо так, с первого раза. Мы их толком не знаем…
– Думаешь, они такие примерные?
– Ничего я не думаю.
– Ну и все.
Я глянул на часы – полвосьмого. Шатуры с Воронковой не было. Пока мы сидели, ушли три троллейбуса «двойки» и два автобуса: шестьдесят четвертый – «Могилев – Селец» и единица – «Зеленый Луг – Залуцкого».
– Не придут они, – сказал я. – Раз до сих пор не пришли, значит, вообще не придут.
– Знаю сам, без тебя!
– А чего ты психуешь? Это я, что ли, с ними базарил? Это мне они обещали?
– Какая разница, кому обещали? Я с ними, суками, поговорю…
– Ну и что ты им сделаешь?
– Потом увидишь.
– Ладно, что сейчас будем делать?
– Поехали в город.
– И что там?
– Не знаю… Погуляем, может, кого-нибудь снимем.
– Ты это каждый раз говоришь, но никого еще не сняли. Ты всегда сцышь подойти…
– Сам ты сцышь, понял? За такое я и въе…ть могу.
– Короче, едь, куда хочешь, один. Хоть в город, хоть в Буйничи…
Я встал с лавки и пошел в сторону школы.
Напротив перехода меня догнал троллейбус. Кузьменок сидел на переднем сиденье. Он не смотрел в мою сторону. Я повернул к школе, заметил напротив промтоварного Шатуру с Воронковой, помахал им рукой. Они остановились. Я подошел, сказал:
– Привет.
– Привет, привет.
– Чего вы не пришли?
– Куда?
– Кузьменок говорил, что…
Они посмотрели друг на друга, заржали.
– Зачем нам этот твой Кузьменок? – сказала Воронкова. – Он урод и недоделок.
– И вообще… – Шатура сморщилась. – Поменьше ты с ним шарься, с этим идиотом. Нет, дело, конечно, твое, но если там знакомиться…
– То лучше ходить с кем угодно, но только не с ним, – сказала Воронкова.
– А вы что, гуляете?
– Как видишь. Что мы еще делаем? – Шатура улыбалась. – У тебя есть курить?
– Две сигареты.
– И ты, конечно, угостишь нас?
– Может быть.
– Тогда пошли куда-нибудь… Хоть в детский сад?
– В пятьдесят первый? – спросил я.
– Нет, в тот, который возле магазина на Рабочем.
Мы сидели на детской карусели. Я отталкивался от земли ногой, и карусель крутилась, но небыстро. Шатура сделала затяжку, отдала мне сигарету.
– Что будешь делать летом? – спросила она у меня.
– Еще не знаю. Вроде ничего такого… А вы?
– Я еду к тетке в Кривой Рог, – сказала Воронкова. – Это совсем недалеко от моря. Они на море ездят каждый год – на «Москвиче» своем. И в этом году тоже, и я с ними.
– А ты? – Я повернулся, глянул на Шатуру.
Она пожала плечами.
По улице проехал старый четыреста первый «Москвич». Загавкала, побежала за ним дворняга. Я перестал отталкиваться. Карусель остановилась.
* * *Шел дождь. Гремело. Капли растекались по стеклу. Наташа за столом переписывала конспект. Я сидел в кресле, листал «Рабочую смену». На кухне играло радио, Кузьмин и Пугачева пели песню «Две звезды»:
Две звезды, две светлых повести В моей любви, как в невесомости.
– Это правда, что ты выходишь замуж? – спросил я.
– Кто тебе сказал? Мама?
– Нет, Кондратьевна. А что, мама тоже знает?
– А что ты думал – что Кондратьевна знает, а мама нет?
– Нет, ну вы вообще, как не знаю кто… Ничего мне не говорите… Думаете – я малый, ничего ни в чем не понимаю…
– Никто так не думает, по крайней мере я. Я собиралась сказать, когда все будет известно…
– А кто он?
– Из моей группы. Женя Луцевич. Один из «армейцев»…
– Что значит – «армейцев»?
– Поступил после армии…
– А почему он никогда не приходит к нам? Леха сидел у тебя постоянно…
– …служил на Дальнем Востоке, живет с родителями на КСИ.
Над школой блеснула молния.
* * *Я открыл последнюю страницу дневника – с оценками за четверти и за год. За год у меня было три «пятерки» – по зоологии, труду и физике, а остальные все «четверки». Кузьменок сразу спрятал свой дневник, не показал. Но я знал и так, что у него одни «трояки», кроме физкультуры и труда, а за третью четверть была «двойка» – по алгебре.
Кузьменок вынул пачку «Астры», мы с ним закурили. На траве под яблоней валялись осыпавшиеся лепестки.
– Я завтра еду в деревню, – сказал Кузьменок.
– Надолго?
– На все лето. Погуляем вечером?
– Неохота.
– А что ты будешь делать?
– Футбол смотреть. Чемпионат мира.
– Он же не сегодня, а завтра. Да?
– По-моему, сегодня.
По асфальтовой площадке носились малые – группа продленного дня. Или, может, у них уже начался школьный лагерь. Рядом базарили две их воспитательницы – молодая и старая. Молодая – с большой круглой жопой – была в розовых штанах-«бананах».
* * *Из прихожей я услышал незнакомые голоса. Я снял кеды, заглянул в зал. На диване сидели дядька, тетка и пацан. Наташа сидела на стуле, мама – на краешке кресла. По телевизору уже начался футбол, СССР—Франция.
– Познакомьтесь, это – наш младший, Игорь, – сказала мама. – А это – Женя, Наташин жених, и его родители – Ольга Сергеевна и Анатолий Сергеевич.
Я сказал:
– Здрасьте.
Женя отвернулся от экрана, кивнул и снова стал смотреть футбол. Его родоки заулыбались.
– Здравствуй, здравствуй, – сказала тетка. Дядька кивнул.
На щеках у Жени были шрамы от прыщей, в жирных волосах блестела перхоть. Он был в обычных серых штанах и белой майке с надписью «Спорт».
Я сел в свободное кресло, спросил:
– Какой счет?
– Ноль-ноль, – ответил Женя.
– Мне так нравится Платини, – сказала его мамаша. – Все вот говорят: Марадона, Марадона. А он пока что-то ничем не блеснул… Вот Платини – он да…
– Нечего хвалить его, – перебил папаша. Голос у него был громкий и грубый. – Наши выиграют обязательно, и ты мне этого патлатого француза не хвали…
– Ладно, сменим тему, – сказала Женина мамаша. – У вас, я вижу, тоже «стенка», как у нас, – «Ипуть». Только у нас – полированная… А вы правильно, кстати, сделали, что взяли неполированную. Я вот сейчас гляжу – неполированная смотрится лучше. Правда, Толик? А наша – мало что полированная, так еще и светлая… Смотрится как будто выгорела…
– Ладно, что ты заладила? – Женин папаша перебил ее. – «Стенка» тебе сейчас эта приспичила. Надо дело обсуждать – где свадьбу делать и когда, а она все про «стенку»…
– Мы не хотим свадьбу делать, – сказала Наташа.
Женина мамаша подняла брови.
– Как это – свадьбу не делать? Я что-то не пойму…
– Нам не нравится, как обычно делают свадьбы…
– Не, я что-то не пойму… Вы что, вообще одурели – свадьбу не делать… А что люди скажут – об этом вы подумали? Женя у нас один… Что соседи скажут, родственники? Если женится – и без свадьбы?
– Гол! – крикнул Женя, хлопнул ладонями по коленям.
– Так сраным французам и надо, – сказал его папаша, улыбнулся. – Кто им впердолил?
– Рац.
– Что вы про футбол да про футбол? – сказала Женина мамаша. – Тут не до футбола… Свадьбу не делать…
– Меньше ты слушай, что они тебе скажут, – сказал Женин папаша. – Как мы решим, так и будет. Правда, сватья? – Он посмотрел на маму. – Сделаем все как надо, чтобы было не стыдно людей. Сто человек нам не надо, конечно, но пятьдесят – обязательно. Скорее всего, в «Днепре». У меня там знакомый работает…
– А может, пусть они все-таки сами решают – молодые? – спросила мама.
– Что решают? Насчет свадьбы? Свадьбу делают родители – то есть мы. Значит, мы и решаем. А им еще хватит, что решать.
В дверь позвонили.
