Александр Гроссман - Образ жизни
Все молчали. Смолин ухмылялся и выжидательно смотрел на Петра. Главный технолог спросил с вызовом: — И как прикажете это сделать? На сколько лет рассчитана ваша программа?
Пётр знал, что обещаниями не отделаться, ответил спокойно:
— У вас был год, а я прошу три недели. Устраивает?
Дремавший старший мастер блюминга поднял голову. — Говорят, мыши хотели надеть коту на шею колокольчик, только не могли решить, как это сделать.
Никто не засмеялся. Все смотрели на Петра, а он молчал.
— Так и запишем, — подытожил главный инженер и сделал пометку в своём ежедневнике.
В приёмной Смолин обронил, как бы, между прочим: — Повесим, значит, колокольчик?
Пётр посмотрел ему в глаза, не скрывая неприязни.
— Повесим.
Зинуля ждала Петра в коридоре.
— У вас есть какой-то план? Три недели короткий срок.
— Вы азартный человек?
— Не очень.
— Хотите утереть нос своему начальнику?
— Не откажусь. А как?
— Приходите вечером всей семьёй. Чай попьём и стратегию обсудим.
План у Петра был. Он прочитал всё, что подобрала Серафима Ильинична, все заводские отчёты прежних лет, провёл много часов, наблюдая за нагревом и прокаткой слитков и пришёл к неутешительным выводам: единственные достоверные свидетельства — это штабели бракованного металла, а показания приборов доказывает только, что рабочие соблюдают инструкции, что же до истины, то она покоится где-то там, внутри слитка и, если не добраться до неё, можно долго блуждать на ощупь с завязанными глазами.
Пётр поздно пришёл домой. Открыл дверь на балкон, сел в кресло отдохнуть и унять головную боль. Иногда ему удавалось расслабить мышцы лица и головы так, чтобы усталость и боль лишились опоры, направить их вниз по телу к ногам и почувствовать, как они вытекают. На этот раз получилось. Он задремал, проснулся с ясной головой и тотчас же начал безмолвный разговор с самим собой, пытаясь проявить и закрепить созревшую в уме догадку.
— Что я хочу узнать?
— Фактическую температуру внутри слитка и соответствующее ей состояние металла.
— Хорошо. Начнём с конца. Слиток разрезан, плиты сохранились, из них можно вырезать образцы, нагреть до строго фиксированных температур, посмотреть и сфотографировать микроструктуру.
— Что это даст?
— Появится оценочная шкала, эталоны для сравнения — по структуре можно будет определять температуру.
— Так. Теперь нужен свидетель, объект для сравнения. Вот где изюминка! Такие же образцы поместить внутрь слитка, герметично закупорить, пропустить через печь, сравнить с эталонами и по структуре определить температуру.
— Так просто? Почему это не сделали раньше? Где здесь подвох?
— Нет никакого подвоха. Просто никто не думал в этом направлении. Всё реально и довольно просто. Поешь, поспи пару часов и садись за работу. К утру всё должно быть расписано в деталях.
Утром Пётр разослал своих немногочисленных сотрудников с конкретными поручениями: раздобыть торировочную настольную печь, перевезти плиты в мастерскую, приобрести слиток и перевезти его в механический цех. Сам пошёл по тем же адресам, чтобы уговорить руководящих товарищей дать этим работам зелёный свет. Последней в его плане стояла лаборатория металловедения. Пётр надеялся найти помощника, опытного и знающего, способного предупредить ошибки дилетанта, каким он считал себя в этой работе. Он уже не раз разговаривал с начальником лаборатории по телефону, просил назначить ответственного исполнителя по теме, не получил ответа и решил выяснить в чём дело, глядя в глаза визави. Оказалось, что опытные специалисты не хотят браться за эту работу — новых идей нет, а старые уже все испробованы. Пётр не стал раскрывать свои карты. Сказал:
— И всё же вам придётся назначить кого-то.
— Придётся, — согласился начальник и пригласил Зинулю.
— С чего начнём? — спросила Зинуля, когда они вышли из кабинета.
— Читайте. Я дам вам список, и всё, что найдёте. Готовьтесь. Скоро будет много работы. — Улыбнулся и добавил: — Готовность — прежде всего.
— А-а-а, вот откуда ноги растут. То-то мне муж без конца талдычит: Readiness is all.
— Может всё как раз наоборот, — вступился за меня Пётр.
— Как же! А то я не знаю, кто кого цитирует.
В день начала эксперимента Пётр собрал своё воинство и обратился к нему с речью:
— Парни, все выдохлись и отступились, самый подходящий момент перехватить инициативу. Поработаем на авторитет, потом авторитет будет работать на нас. Теперь, как это сделать…
Зинуле Пётр сказал: — Если хотите, чтобы бомба взорвалась, никому не рассказывайте, как она устроена. Доложите на совещании у главного инженера и пусть кусают локти.
Утром Зинуле готовили шлифы, вечером, в пустой микроскопной, она просматривала их и фотографировала характерные участки. Утром следующего дня приносили новые образцы, и колесо крутилось без остановки. Пётр хорошо его смазал: где убеждениями, а где и спиртом — безотказным двигателем прогресса. Как только начали смотреть образцы, пропущенные через печь, стало ясно, что колесо крутилось не напрасно. Границы зёрен в образцах, вырезанных из центральной зоны слитка, были оплавлены, температура, определённая по сравнению с эталонами, превышала допустимую.
Зинуля почуяла, что напала на след, настроение её переменилось, и мне, как спутнику удачи, достались лучшие в нашей жизни две недели. Вечером я шёл к проходной встречать Зинулю. Мы возвращались в натопленную избу, Зинуля наскоро готовила ужин, я откупоривал бутылочку, мы сидели, слушали, как стреляют поленья, и погружались в праздник души и тела. На третьей неделе лафа закончилась — Зинуля стала готовиться к выступлению и волновалась, как перед экзаменом. Она маялась со своими листками, пока Пётр не сказал ей строго:
— Надо просто повторить то, о чём мы не раз говорили. Учти, заика вызывает сочувствие, его слушают, хотя бы для того, чтобы понять, а попугай — насмешку, так что выбрось свои записки и ничего не заучивай.
С этим убийственным доводом Зинуля не могла не согласиться: она частенько принимала шутку за насмешку и обижалась не по делу.
На совещании Пётр сделал короткое вступление — объяснил суть метода. Развесили плакаты с эталонами и вещественными доказательствами, Зинуля успокоилась, толково прошлась по снимкам и уверенно ответила на вопросы. В заключение Пётр положил на стол главного инженера листок с изменёнными режимами нагрева и пообещал, что они продолжат контролировать нагрев «изнутри», пока в этом не отпадёт необходимость.
— Следующий наш шаг — маршруты прокатки. Если повезёт, уложимся в три месяца. Пожалуйста, не давите, быстрее всё равно не получится.
— Давно бы так, — сказал Смолин, — а то всё слиток, слиток.
— Дойдёт очередь и до слитка, — повернулся к нему Пётр, — разве это нормально — такой перепад структур по сечению.
Вместе с темой Петру достался договор с Институтом стали, заключённый в начале работы. Из календарного плана не следовало, что должен быть получен конкретный результат. Исследования общего характера могли закончиться солидным отчётом с материалом на пару диссертаций и сакраментальной фразой: отрицательный результат — тоже результат. Пётр уже потёрся среди аспирантов и знал, что в числе прочих требований, предъявляемых к диссертациям по «техническим наукам», актуальность и практическое приложение — самые неприятные. Актуальность как-то удавалось пристроить, привязав работу к решениям последнего съезда партии. С приложением было сложней, ибо оно измерялось в условных единицах, по старинке именуемых деньгами. Эти «деньги» надо было найти, ибо других рычагов у Петра не было. Перед сном, в темноте, он искал подходы и засыпал с надеждой на утро и свежие мысли. «Дефекты, вызванные нагревом, мы устранили. Если избавиться от дефектов, возникающих при прокатке, можно будет сыграть на разнице стоимости вольфрама и заменивших его элементов. Эффект не заводской, подпишут не глядя. Интересно, во что это может вылиться.» Через несколько дней он был готов к встрече, позвонил руководителю работ и попросил его приехать.
Приехал доцент средних лет и прочитал Петру лекцию о возможностях своего метода моделирования процесса прокатки. Пётр внимательно слушал его, просил уточнить детали, терпеливо ждал, когда доцент выговорится, чтобы перейти к делу.
— Если я вас правильно понял, — начал Пётр, — вы идёте от общего к частному, и когда это общее будет готово, наш частный случай разрешится, как следствие. — Доцент удовлетворённо закивал головой. — Обоснованный научный подход, но есть два неизвестных вам обстоятельства. Наш частный случай весит четыре миллиона годового эффекта. Неплохой довесок к вашей докторской! — Он дал время освоиться с новостью и продолжил: — Однако, если за три, максимум за четыре, месяца мы не устраним дефекты, не будет ни договора, ни довеска. Это не шантаж. Госплан передаст заказы на другие заводы, а там этой проблемы не существует.
