Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
По сути, й давно пришел к выводу: прогресс — иллюзия; «ни Моисеево «не убий!», ни христово «возлюби» не сделали людей добрее. Двадцатое столетие, самое кровавое в истории, убедило нас: слова и пример не помогают». Последняя цитата взята мной уже из его пьесы.
____________________________
Где-то читал, что поэта Николая Гумилева потрясли слова из Библии: «Люди — это боги». Человек богоподобен? й трактует этот тезис как наше право вмешаться в творчество Создателя. Улучшить, переделать людскую природу. А, может быть, начать все сначала.
_____________________________
1 февраля 94 г. Сюжет пьесы связан именно с этим безумным стремлением героя… Впрочем, причем тут пьеса! Ведь тем же озабочен — и совсем не умозрительно — сидящий передо мной восьмидесятилетний старик.
Пьеса, действительно, автобиографична. Когда мы за ужином обсуждаем ее главную идею, аргументы «против» приводит уже не жена Сакаласа (так в пьесе) — доктор Шейна Сидерайте:
— В организме человека всегда существует равновесие. Невозможно что-то просто «отбросить». Иногда врачи специально угнетают одну из иммунных систем больного, это удается с трудом. Организм протестует! Также сосуществуют в мире добро и зло. Уничтожьте зло, что же такое тогда добро?
Порой, говоря о пьесе, она, по-моему, продолжает свой старый спор с й:
— …Ты считаешь: можно что-то «подправить» в человеке. Я отвечу тебе словами Моэма (помнишь его книгу «Подводя итоги»?): легче построить новый дом, чем научить человека высморкаться не так, как он привык.
___________________________
Работая над пьесой, й оживлен — как никогда еще в дни нашего знакомства. Не перечисляю сейчас: прочитанные им научные труды, встречи — с физиками, генетиками, философами. (Некоторые становятся завсегдатаями в доме й, к другим он идет сам — например, к президенту Академии наук Литвы Ю.Пожеле)… И вот наконец-то й может вложить в уста своего героя слова: «…У меня уже накопились доказательства: в агрессивном узле, где, по утверждению большинства ученых, заложены и его творческие потенции, — этих потенций нет. Ген агрессивности… несет только разрушительное, истребляющее начало. А положительная, творческая мощь человека связана совсем с другим геном».
Какой вывод можно сделать из этого монолога? Эксперимент пора начинать!
Еще один портрет
Москва, апрель 1992 года. Лаборатория психолога Александра Кроника. Он проводит удивляющие многих эксперименты. «Итак, вы вводите в компьютер основные параметры вашей жизни — даты, события, свое отношение к ним… Компьютер выдает ваш психологический портрет».
Я мысленно ставлю себя на место й. Вот главные вехи его биографии. Машина начинает работать.
Наконец, читаю:
«Если вы достаточно полно рассказали о своем прошлом и о том, чего ждете от будущего, то к сегодняшнему дню осуществилось приблизительно 95 % ваших жизненных замыслов.
Вы — стратег. События далекого прошлого или будущего для вас важнее текущих забот, близки, словно сегодняшний день. Ваша жизнь подобна могучей реке, которая несет свои глубокие воды через просторные поля и луга.
Вы умеете не заострять свое внимание на жизненных трудностях, многие из них считаете даже надуманными. (…)
Вы очень эмоциональный человек. Страсти, сильные положительные и отрицательные эмоции, перепады настроения — ваша стихия. Скорее реалист, чем оптимист или пессимист — в чем-то жизнь вас устраивает, в чем-то нет.
Вы целеустремленный человек. Предпочитаете планировать, строить жизнь самостоятельно, не полагаясь на естественный ход событий. А планируя свои действия, не всегда удачно выбираете средства для достижения намеченных целей Вы достаточно тверды и свои взгляды на жизнь считаете, как правило, верными.
Вы — человек духовных поисков. Главное для вас — мир идей и переживаний. Внешние события — только повод для работы вашей души. По-настоящему счастливы бываете наедине с собой, в моменты внутренних озарений и откровений. Познать и понять — в этом видите смысл жизни. Ради духовного роста способны пожертвовать общением с природой, развлечениями и свободным временем, даже работой и деловой карьерой.
В целом ваш стиль можно назвать деятельно-гедонистическим. Это значит, что вы стремитесь, прежде всего, удовлетворить свои желания, жить «по потребностям», а на этом фоне развить свои способности, достичь совершенства в том, что считаете своим жизненным призванием».
В том портрете было немало графиков, различных рубрик. Я вспомню сейчас только одну:
«В а ш п с и х о л о г и ч е с к и й в о з р а с т: 79.
Сегодня вы оказались близки к своему реальному возрасту. Вам удалось соразмерить притязания с возможностями, найти оптимальный для себя темп жизни. Сохраните этот оптимум в будущем!»
…Приехав в Вильнюс, читаю й итоги его жизни, «подведенные» компьютером. Почему-то его мало волнует эта игра.
— Да, да. Сделайте мне, пожалуйста, копию для архива.
И все. Наверное, дело в том, что в «портрете» отсутствует одно важное для й слово — Смерть. Подлинный фон и смысл теперешней его жизни.
Вечерний свет
Долгое время он считает: мне трудно, а может быть — до поры до времени — невозможно его понять. Понять сложность его пути, раздвоенность. Отсутствие выбора.
— Ваш опыт, мой дорогой, — это опыт соприкосновения с великой русской литературой, а она всегда, неустанно твердила: писатель — учитель жизни, он несет читателю нравственный идеал… Я же никого не учу — сам еще ученик. Никому и ничего не несу, в том числе — идеалы…
_____________________
В конце концов, тема «непонимания» уходит куда-то на дальний план наших отношений. Почему не исчезает вообще? й хочет поскорее увидеть мою книгу о нем, а раз я такую книгу еще не написал, значит — все-таки «не понимаю»…
При этом он скоро убеждается: меня как литературоведа волнуют вовсе не «идеалы», но лаборатория художника слова, психология его творчества. й говорит это, прочитав мою книгу «Писатель в провинции» (Москва, «Советский писатель», 1990). Позже он увлекается моим замыслом написать эссе «Художник в старости, или Вечерний свет»:
— Так вот же ваш герой. Это я. Вот объект исследования. Это я. Спрашивайте…
_______________________
«ВСЕ ПО ФРЕЙДУ, ПРАВДА? Работа — самое святое для меня. Ради нее живу». Когда й повторяет это сегодня снова, я вспоминаю: в письме й к сестре, снисходительно говоря о Еве, о том, что та была в жизни отца «лучом света», й обронил: «Я похож на отца. Для меня Ева — моя работа». Так называемый эффект замещения (8 сентября 93 г.)
_______________________
ГЛУБИННЫЙ РАЗУМ. Писатели рано или поздно открывают его в себе. Некоторые называют это вдохновением, другие — прозрением. й ловит подсказки подсознания ночами.
Просыпается. Лампу не зажигает. («Лампочка зажигается внутри меня»). Торопливо записывает отдельные слова. («Бумага и ручка лежат возле кровати, на столике, — чтобы долго не искать. Иногда я пишу, даже не открывая глаз»).
— Я живу так много лет. Но теперь эта привычка все мучительнее для меня. Проснувшись ночью, с трудом засыпаю снова. Днем — вялый, разбитый. (7 ноября 91 г.)
________________________
РИТМ ЕГО ЖИЗНИ именно таков — болезнь, работа, болезнь, работа…
Является ли болезнь следствием работы или работа излечивает болезнь? Не сомневаюсь: верно второе.
______________________
«Самое важное — то, что человек продолжает творить, подобно тому, как женщина продолжает рожать. Человек, покуда он жив, будет писать на клочках бумаги, на лоскутах, на камнях. Человек благороден. Я верю в человека, несмотря ни на что».
Это — в одном интервью — сказал Фолкнер. Здесь каждое слово можно отнести к й: в его архиве — множество подобных «клочков бумаги».
______________________
8 апреля 95 г. Все чаще и чаще: й не может писать. Как всегда, пытается что-то придумать. Ищет: кому диктовать? Варианты отпадают один за другим. Разыскивает — безуспешно — Илону М. (почему-то думает, что она согласится). Пытается диктовать машинистке из еврейского музея, очень внимательной к нему. Однако днем та занята на службе, а вечером — семья. («Увы, мы с ней провели только несколько сеансов»).
И вот пару недель назад начинаю учить й работать с японским диктофоном, который без дела лежит у него вот уже несколько лет (подарила подруга Аси из Норвегии). Занятия наши оказываются напрасными. Диктофон й с большим трудом осваивает, но… Спрашиваю сегодня: «Сколько вы надиктовали?» — «Нисколько». Что ж, нужна привычка и здесь.
_____________________
й мучается. Наконец, начинает диктовать жене — уставшей, перегруженной и без того всевозможными делами. Случается, доктор Сидерайте переписывает по нескольку раз одну страницу. й удовлетворен: «Вот она и стала моей Софьей Андреевной. Хотя я, конечно, не Лев Толстой».
