Стефан Кларк - Боже, спаси президента

Говоря это, я чувствовал себя паршиво, но уловка удалась: М. подумала, что я всего лишь плачу ей той же монетой. Леанн оказалась права — любые странности в поведении можно объяснить, прикинувшись обиженным партнером. Не деловым, понятно.

— Почему ты не взял ее с собой? — спросила Элоди.

— Не хотел все усложнять. Будет лучше, если я на сто процентов сконцентрируюсь на переговорах по доставке продуктов, не так ли?

— Да, это правда. Ты чего пришел?

Я обернулся и увидел миниатюрную копию Валери, которая материализовалась в дверях и теперь глазела на мои голые ноги. На копии была одежда 1930-х годов: голубая рубашка в клеточку (воротничок туго застегнут у горла) и вельветовые шорты чуть ниже колен, с застежками, предназначавшимися для длинных носков. Прическа — короткий светлый ежик с челкой. Не хватало только повязки со свастикой на рукаве.

— Маман говорит, что они уже заканчивают пить кофе, — сказал мальчик (на вид ему было лет семь), все еще пристально изучая мои ноги.

— Хорошо, мы уже идем. — Не особо церемонясь, Элоди выставила его за дверь. — Это один из младших братьев Валери, — объяснила она, когда он ушел. — Бедный ребенок…

— Поверить не могу, что эта ваша Му-Му произвела на свет такое обширное потомство. С виду она типичная старая дева.

— О нет, Пол. Когда имеешь дело с grandes familles, существует большая разница между тем, чтобы выглядеть совершенно несексуально, и быть не замужем. Для жены даже лучше быть несексуальной. В этом случае муж будет совершенно уверен, что она не спит с дантистом. У Му-Му шестеро детей. Или семеро? Валери — старший, а этот мальчик — младший. Они с мужем настолько католики, что должны заделать ребенка каждый раз, когда занимаются сексом, иначе это грех.

— Ты хочешь сказать, что Му-Му уже несколько лет не занимается сексом? Тогда понятно, почему она выглядит так напряженно.

— Пол, я тебя прошу! И надень штаны, пожалуйста. Ты не должен обсуждать Му-Му в полураздетом виде. Твой вид напоминает мне о том, как однажды я провела каникулы в Италии. Там я познакомилась с мальчиком, который любил заниматься сексом во время мессы. Это было отвратительно. Я все время чувствовала, что на нас смотрит папа Римский. — Элоди ностальгически улыбнулась, как если бы такого рода действо могло придать красок жизни в замке. — Единственный сексуальный член семьи в поколении Му-Му, — продолжила она, — это одна из теток, Людивин. Она — как правильно выразиться? — porte-parole.

— Пресс-секретарь?

— Да, одна из них. В Елисейском дворце.

Я застрял в штанине.

— Ты хочешь сказать, что она работает в президентском дворце? — Вот уж на кого убийство первого лица Франции может повлиять напрямую…

— Людивин — старая подруга президента, — сказала Элоди. — Они вместе учились в школе. Валери рассказал мне, что они в первый раз попробовали… Ну, знаешь, когда оба девственники.

— О, так она была его самой первой леди!

Элоди рассмеялась:

— Ты все шутишь, Пол, но, видишь ли, эта семья — в самом сердце французского общества. А как ты знаешь, сердце Франции находится у нее между ног.

Я чувствовал себя как осужденный, которого на телеге везут на эшафот, а он пытается все рассмотреть, прежде чем проститься с миром.

Большую часть передней занимала картина в позолоченной раме, на которой был изображен полуобнаженный святой, которого расстреляли стрелами. Стрелок, похоже, был не из метких, так как стрелы в основном торчали из рук и ног святого, и только одна угодила в туловище (в этом месте по фарфорово-бледной коже текла тоненькая струйка крови). Не похоже было, чтобы святой сильно разозлился на обидчика. Лично я был бы в ярости. Но на то он и святой, чтобы проглатывать обиды.

Элоди остановилась у картины, чтобы добавить последние штрихи.

— Так, ты должен запомнить следующее, — прошептала она. — Бабка-стерва не хочет, чтобы свадьба состоялась. А Му-Му во всем с ней соглашается, потому что надеется, что ее дети будут главными, ну ты знаешь… héritiers.

— Наследниками?

— Да. А также потому что она тоже стерва.

— А как насчет остальной семьи? — спросил я, оглядывая стены, завешанные старыми фотографиями усатых мужчин и дам в чепчиках. Предки Валери не спускали с меня глаз.

Элоди рассказала мне, что отца Валери все зовут Даду, хотя его настоящее имя — Франсуа-Луи или «еще какая-то королевская комбинация вроде того». По ее мнению, в родстве с Валери были еще три тетки, включая одну монахиню.

— Немалая часть членов семьи приедет сюда на выходные, — сообщила Элоди. — Странно, они тянутся друг к другу как магнитом… Но, надо признать, это и есть причина успеха их клана в обществе. Одна из причин. Понимаешь, они как пять пальцев на одной руке.

— А чем они занимаются? — спросил я. — Банкиры? Монашество?

— Даду — управляющий в банке, а еще он занимает пост в Министерстве иностранных дел. Мими — управляющий в банке и какая-то шишка в «Тотал Фина Элф»[80]. Бабу владеет компанией, которая строит теннисные корты. Он — самый богатый из всех, но все же его занятие не такое престижное.

— А женщины? Они все — монашки или любовницы президента?

Элоди пожала плечами:

— Не знаю. Замужние женщины перестают работать, как только рождаются дети. Пойдем, пришло время встретиться с ними лицом к лицу.

Она отворила тяжелую дверь, и до нас донеслись обрывки разговора. Я получил возможность понаблюдать за собравшимися, пока нас не заметили.

Му-Му восседала на громоздком диване спиной к нам, обратив взор в парк. Она оживленно кивала, как будто бы соглашаясь с каждым словом своего собеседника. Я не мог разглядеть, кто это, поскольку обзор загораживала девушка с довольно привлекательной попой; она стояла, перегнувшись через спинку дивана и обнимала кого-то, укрытого от моих глаз.

У окна разговаривали двое мужчин; должно быть, дяди Валери — Бабу и Мими. Хотя они были одеты в костюмы для гольфа, не совсем скоординированные движения указывали на то, что спортивные гены в семейном ДНК напрочь отсутствовали. Один из них был настолько белокожим, что было очевидно: с прошлой зимы он провел на улице не более часа. Судя по всему, это был Мими — Бабу должен быть загорелым, раз уж он строил теннисные корты.

Молодые члены семьи казались вполне обычными подростками, если не считать чрезмерной склонности девушек к чопорным воротничкам и длинным юбкам и наглаженных брюк юношей. Здесь же бегали дети. Трое из них были одеты так, будто только что вернулись из летнего лагеря в Баварии.

— Ага! — Один из гольфистов заметил нас с Элоди и направился в нашу сторону. Он крепко пожал мне руку и представился: — Шарль-Анри.

Ага, это, значит, Бабу.

— Пол Уэст. Enchanté, — вежливо поклонился я.

— Пойдемте, пойдемте.

Бабу втянул меня в комнату, и я проделал круг по гостиной, как на любой вечеринке, представляясь всем по очереди и немедленно забывая имена. Тем, кто выглядел старше меня, я учтиво пожал руки, а некоторых девушек помоложе поцеловал в щеку (следуя указаниям пальчиков с безукоризненным маникюром), хотя и чувствовал на себе неодобрительный взгляд Му-Му. Поцелуи возвышали меня до статуса гостя, а не ремесленника.

Девушка, стоявшая за диваном, и спереди оказалась такой же привлекательной, как и сзади. Она сказала, что ее зовут Sixteen[81] и что она — сестра Валери.

— Sixteen, — повторил я, думая о том, какое ей дали странное имя. Возможно, у девушки так много братьев и сестер, что ее родителям пришлось перейти на числительные.

— Английское имя?

— Нет, — покраснела она.

— Это капелла, Пол. В Ватикане. — Элоди посмотрела на меня как на полного идиота.

До меня наконец дошло.

— По-английски мы называем ее Sistine chapel[82], — рассмеялся я. — С Ватиканом вообще все запутано, не так ли? Мы зовем папу Римского Бенедикт, а вы — Бенуа. Не знаю, почему бы им не… — Ощутимый удар по щиколотке, нанесенный Элоди, напомнил мне, что тема религии — не из тех, которые следует развивать.

— А с матерью Валери, Мари-Анжелик, вы уже познакомились? — спросил Шарль-Анри, он же Бабу.

— Ах да, имела удовольствие, — ответила за меня Му-Му, при этом лицо женщины напряглось, как если бы на нос ей села оса. Очевидно, она считала грехом одно уже только слово «удовольствие».

— А это моя мать, — объявил Бабу.

Я учтиво склонился, чтобы пожать руку пожилой дамы, сидевшей с прямой спиной в центре дивана. Как лучшие из диктаторов, она была очень маленькой — деспот в миниатюре. У нее было гладкое, изрядно припудренное лицо, не по возрасту яркие светло-карие глаза и каштановые волосы, уложенные в идеальную прическу. Одета она была в кардиган и зеленую блузку, жемчуг на морщинистой шее. На лице — выражение благосклонного превосходства, как если бы я был пуделем, которого принесли сюда, чтобы приучить к туалету.