Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю
— Это не авантюра, Паня. И не моя. План разработан в деталях умными людьми. Наше дело — исполнять. Ты понял? Исполнять!
— Сделаем, — заверил Панин. — Хочу примкнуть к умным людям и предложить еще одну деталь в план… В самом ближайшем номере «Вестника» надо напечатать бомбу. Надо выдать такую статью, в которой затрагивались бы интересы всех и каждого на национальном уровне. Чтобы о «Вестнике» неделю говорили везде — в коридоре министерства и в вокзальном сортире! Тогда будет понятно, почему началась кампания в защиту «Вестника».
— Хорошая деталь, — согласился Рыбников. — Только где ее взять, бомбу-то?
Именно в этот момент на Тверской улице раздался рев тяжелых машин и непонятный грохот. Участники комплота бросились к окну нумера. Внизу, на Тверской, метались, разворачиваясь, грузовики-«татры». Над сброшенными железобетонными блоками и перемычками еще вилась белесая пыль. Наперерез «татрам» со Страстной площади вдруг выскочил патрульный «мерседес», завилял, уклоняясь от столкновений. Из «мерседеса» выпрыгнул верзила в синем комбинезоне и стал навскидку палить из револьвера по машинам. Коротко рявкнул автомат. Одна из «татр» задымила и вспыхнула. Другая, сминая газон, вырвалась на Тверской бульвар. Патруль с огнетушителем побежал к полыхающей машине.
— Не соскучишься, — протянул Рыбников. — Держу пари — это нашего высокого гостя поджидали тут с каменюками!
Он открыл дверь и крикнул в коридор:
— Семенов! Что за стрельба?
Притопал плотный человек с низким лбом, в застегнутом на все пуговицы мешковатом костюме и с израильским автоматом:
— Не могу знать, господин сотник! Как раз выясняю…
Рыбников посмотрел на автомат, потом на низкий лоб Семенова и сказал с вежливой брезгливостью:
— Спрячь балалайку… Свободен!
Гриша, несколько озадаченный видом Семенова и его странным обращением к Рыбникову, очнулся от короткого столбняка и сорвался с места, щелкая замками кейса. Диктофон, как назло, оказался под кучей разного барахла.
— Куда? — удивился Рыбников.
— Патрульных расспрошу! В номер можно успеть…
— Охолонь, — посоветовал Рыбников, ловя Гришу за полу курточки. — Ты же давно не репортер скандальной хроники. Ностальгия, что ли? А патрулями займется Иванцов. Это его хлеб. Иди, иди, Иванцов!
Пока «свободный редактор свободной газеты» выбрался на улицу, «мерседес» патрулей успел укатить. Иванцов все же сделал миниатюрной японской камерой несколько панорамных снимков баррикады, посмотрел на Рыбникова в окне нумера и исчез.
— Пожалуй, я тоже пойду, — поднялся Панин. — Не люблю сидеть возле горящей печки — можно задницу обжечь… А колонночку завтра же Иванцову поднесу.
Когда Гриша с Рыбниковым остались наедине за большим столом с белоснежной скатертью, первый заместитель главного редактора сухо бросил:
— Ну, Григорий, какие вопросы снедают? Вижу, снедают…
— Собственно… — помялся Шестов. — Вопрос пока один. Что такое сотник?
— Чин в казачьем войске, приравненный к чину поручика, — равнодушно ответил Рыбников, роясь в коробке с черными иракскими сигаретами. — Между прочим, знаешь, почему я не пустил тебя к патрулям? Не догадываешься?
— Где уж нам уж, — вздохнул Шестов.
— Импульсивность — детская болезнь, Григорий. А ты давно не юноша. Думать надо! Тут баррикада со стрельбой, а тут — репортаж корреспондента «Вестника». Интервью из первых уст! Только круглый дурак, прочитав твой материал, не задумается: каким образом корреспондент «Вестника» оказался так оперативно на месте события? Ах, водочку рядом пил… А поближе к редакции что — не наливали?
— Осознал, — поморщился Гриша. — Хотя, на мой взгляд, круглым дураком окажется именно тот… кто предположит умысел… участие «Вестника» в каком-то заговоре.
— Мы и так под колпаком, — нахмурился Рыбников. — Дело с передачей пая пахнет скандалом. И мы не можем в такой момент привлекать к себе внимание общественности двусмысленной оперативностью наших репортеров.
— Убедил, — отмахнулся Гриша. — Мало того, почти заставил забыть о моем вопросе. Значит, Николай Павлович, ты всего-навсего поручик? Что-то не верится. Или все же сотник? Тогда какого войска?
— В нашем Движении, — сказал Рыбников, легонько выпуская дым, — чин сотника соответствует полковничьему. Как полковник я тебя больше устраиваю?
— Больше, — согласился Гриша. — В вашем, значит, Движении. Так и надо произносить — с большой буквы? А как оно называется, если не секрет?
— Оно называется Движением ревнителей старины. О нем, конечно, ты читал или слышал. Организация официально зарегистрирована, представлена в Госдуме и даже в Президентском совете.
— Представляю, что могут насоветовать президенту любители старины…
— Ревнители, дружок, ревнители! А любители — они и есть любители… У нас же — народ серьезный, плохого не посоветует.
— Странно, — улыбнулся Шестов. — Никогда бы не подумал, что историческое общество может заниматься современной политической борьбой. Кроме всего прочего, я сейчас открыл, что ваше Движение строится как военное формирование. Или не так? Странно…
— Что ж тут странного? — спросил Рыбников с легким раздражением. — Любая партия, если хочет чего-то добиться, должна крепиться спайкой, дисциплиной, подчиненностью рядовых членов руководителям. Демократический централизм, не нами выдумано.
— Я о другом… Всегда считал, что в ассоциациях, вроде левого Союза любителей словесности или вашего Движения ревнителей старины, заседают ветхие, траченные молью старички и старушки. Они за чаем с баранками решают, сколько жертвенных медяков пустить на восстановление конки, а сколько — на декор храма Христа Спасителя. Короче, думал я, Николай Павлович, что все эти движения — такие же дохлые и никчемные команды, каким было когда-то общество охраны памятников. Помнишь небось, как в пионерах взносы собирали? Доохранялись… На наши копейки любители-реставраторы могли только вызеленить купола у какого-нибудь Спаса-на-Закорках…
— Мы тоже реставраторы, — серьезно сказал Рыбников.
— Но не любители, еще раз повторяю. А что касается имиджа… Это верно — обыватель не принимает наше Движение всерьез. Да что там обыватель! Раз уж ты, журналист, питомец муз, ничего толком не знаешь… А нам, кстати, реклама и не нужна. Не дай Бог, тот же обыватель узнает, что я — сотник… В штаны наложит!
— Хорошо, что сотник, — миролюбиво сказал Шестов, — а не штурмбанфюрер. Согласись, Николай Павлович, это звучало бы вовсе дико: штурмбанфюрер Движения ревнителей старины.
Рыбников долго молчал, отвернувшись к окну. Ароматный дым толчками восходил над его головой. Наконец он повернулся к Грише:
— Баррикаду растащили. Интересно, кто тут наложил? Какой дурак поспешил с дурацкой инициативой? Н-да… Честно говоря, Григорий, я всегда ценил твое чувство юмора. Но иногда, извини, это чувство тебе изменяет. Плосковатый, знаешь, получается юморок. Ладно, поехали в контору, надо дальше функционировать.
Он щелкнул пальцами, в двери вырос давешний половой и с глубоким поклоном принял несколько американских купюр, протянутых Рыбниковым. Из-за полового высунулся лоснящийся метр, пожелал дорогим гостям почаще заглядывать и проводил через нешумный еще зал первого этажа до самого выхода. Возле стойки бара в глубине зала ошивался с бокалом сухого низколобый Семенов, который, завидев Рыбникова с Шестовым, дисциплинированно отвернулся. Автоматная обойма выпирала из-под рукава пиджака, словно Семенов пришел в «Кис-кис» со своей бутылкой. Швейцар дверь придержал, тыча два пальца в канареечный околыш фуражки. Дежурный по разъезду, а проще говоря, лакей уже сделал ковшик из ладони, чтобы взять ключи и подогнать машину прямо под уважаемый зад уважаемого клиента. Но Рыбников проигнорировал эти последние почести.
Некоторое время они с Шестовым постояли на высоком крыльце, разглядывая издали следы побоища. Два панелевоза прикрывали сгоревший грузовик, автокран наваливал на желтую платформу последние бетонные блоки. Теперь неподалеку от места происшествия посверкивал «мерседес» какой-то большой шишки из СГБ. А сама шишка торчала на проезжей части улицы, глубокомысленно слушая штатского — очевидно, сыщика или следователя. Замерший посреди дороги фургон кримилаборатории, возле которого обстоятельно беседовали эсгебисты, был огорожен цепочкой красных буйков, и проходящие машины жались от этих буйков к обочинам.
— Кто-то очень хотел шума, — задумчиво сказал Рыбников, разглядывая красную цепь. — Зачем только? Ума не приложу… Ладно, приедем — позвоню в УБТ.
И они отправились в «Вестник». После всех возлияний Гриша за рулем машины чувствовал себя неуверенно, ехал медленно. В аварию попадать не хотелось — с пьяных водителей в этом случае драли три шкуры. От ресторана до редакции Шестов добрался благополучно и в который раз, с облегчением паркуясь, дал себе зарок не пить больше трех рюмок перед поездками. А вот Рыбников газанул еще на Страстной площади, и его каплеобразный «ситроен» мгновенно затерялся в потоке машин. Умел Николай Павлович керосинить, не отнимешь…
