Уве Тимм - На примере брата
Был необычайно жаркий день, 1 сентября 1958 года. Даже тогда, в три ночи, в воздухе по-прежнему стояла духота. Я спустился в магазин: отец лежал на полу. Лежал, как подкошенный, между креслом и курительным столиком, который сам же когда-то вынес из сгоревшего дома и который теперь, поваленный набок, всеми четырьмя ножками упирался в стену. Видимо, когда падал, отец пытался за столик ухватиться, нет, опереться. Левая рука странно откинута, лицо серое. Он лежал в костюме, в темно-сером, даже в такое пекло пиджак не снял. Пиджак снимать не полагается. Вокруг него прыгал наш пес, лизал ему руки, лицо. На тротуаре, перед открытой дверью магазина, молча стояли несколько прохожих. Он спустил и запер решетку перед входной дверью, а саму дверь оставил приоткрытой, наверно, чтобы воздух шел. Это мать мне потом рассказала, ее разбудили крики людей на улице. Сквозь щель в двери они заметили ноги на полу, открыли дверь пошире и увидели лежащего отца.
Потом, в машине «скорой помощи», я сидел в изголовье носилок, а фельдшер, пристроившись сбоку, спрашивал у меня необходимые сведения, возраст, дату рождения отца: 5 ноября 1899 года. И записывал все это в формуляр, как вдруг рука умершего соскользнула, стукнув сгорбившегося санитара прямо по спине. Хорошо помню ужас санитара и его короткий, непроизвольный вскрик. Я бережно положил тяжелую, безжизненно свесившуюся руку обратно отцу на грудь. «Скорая помощь» ехала без сирены и мигалки. На какую-то секунду краем сознания пронеслась мысль: как странно, ведь надо спешить, хотя умом я прекрасно понимал, что спешить некуда.
Въехав во двор Портовой больницы, мы вылезли из машины. Фельдшер поднял заднюю дверь и оставил открытой. Я стоял и ждал. По-прежнему было душно. Я видел смутный силуэт отца на носилках, руки сложены на груди. Через какое-то время появился врач, усталой походкой пересек двор, во рту сигарета, халат нараспашку. Поздоровавшись со мной кивком, полез в машину, уже оттуда выбросил недокуренную сигарету, достал из кармана халата маленький, трубочкой, карманный фонарик и посветил отцу в глаза.
Вылез из машины, пожал мне руку и сказал:
— Мои соболезнования.
На мой вопрос, от чего отец умер, он ответил:
— Это надо посмотреть.
Первые год-два после его смерти — я унаследовал все дела и долги, над ликвидацией которых мы потом трудились с матерью и сестрой, — мне много раз снился один и тот же сон. Звенит колокольчик на входной двери, и входит он, высокой призрачной тенью. Мой ужас. Он не умер, он только прикидывался.
Только в брауншвайгском колледже[37], готовясь к выпускным экзаменам, я избавился от этого наваждения.
Иногда, очень редко, он близок мне.
Старая, коричневатая и потрескавшаяся фотография запечатлела его — видимо, все там же, на Балтике — стоящим в снегу перед крестьянской хатой, в шинели и сапогах, на голове пилотка. Он стоит и смеется. Сходство, которое странным образом норовит, продолжившись в нас, нас же, то есть моего сына и меня, перечеркнуть, по крайней мере на этом снимке, с этого расстояния от фотообъектива.
Я все еще работаю — да, работаю — во исполнение его желаний.
При входе на территорию Софийского собор в Киеве я услышал пение, тихое, задушевное пение, странным — я такого никогда прежде не слыхивал — напевным речитативом, который неодолимо притягивал меня к себе. Пройдя чуть дальше, я заметил возле стены, под кленом, сидящего человека. Один из странствующих певцов, которые, как мне потом объяснили, после крушения социалистических порядков снова потянулись по всей стране, распевая свои песни о павших героях и любовных страданиях. Несмотря на долгих семьдесят лет запрета, традиция этих былинных песен подспудно и безмолвно сохранились в народной памяти. Певец аккомпанировал себе на кобзе — почти круглом, похожем на лютню инструменте. Внезапно песня смолкла. И наступила томительная, заставляющая прислушиваться тишина, покуда через какое-то время, исподволь и неспешно, пение не возобновилось.
Я стоял, слушал, весь захваченный этим пением, — и внезапно как будто пелена упала с моих глаз и моего слуха.
Главная особенность этого дневника в том, что его не должно было быть. На войне было запрещено вести дневники, а уж тем более в частях СС. Попади такой дневник в руки врага, из него с легкостью можно было узнать о настроениях личного состава, о дислокации и передвижениях частей, что, кстати, я сейчас и делаю, с временной дистанции в шесть десятилетий. Это означает, что брат вел дневник тайно, чем и объясняется краткость, беглость этих заметок, обилие в них сокращений и ошибок.
Еще более удивительна в судьбе этого дневника сама его сохранность: соответствующие службы СС переслали его матери, очевидно, по недоразумению, по инерции сугубо бюрократического автоматизма: небольшая картонная коробка, в ней письма, орден, несколько фотографий, тюбик пасты, расческа. На расческе все, что осталось, уцелело от тела моего брата: несколько белокурых волосков. Паста в тюбике с тех пор закаменела.
На этом я заканчиваю свой дневник, ибо считаю бессмысленным вести учет столь ужасным вещам, какие иной раз происходят в жизни.
Примечания
1
а по-над бешенством битвы — облака, дерева, трава.
Уильям Карлос Уильямс (Здесь и далее — примеч. переев)
2
Северный окраинный район Гамбурга.
3
Немецкий ручной пулемет производства 1942 г.
4
Полувоенные формирования, созданные после поражения Германии в Первой мировой войне. По условиям Версальского договора 1919 г. Германии разрешалось иметь сухопутную армию численностью не более 100 тыс. человек. «Добровольческий корпус» пополнялся за счет националистически настроенных офицеров, демобилизованных солдат, авантюристов, безработной молодежи. Первые отряды были сформированы капитаном кайзеровской армии Куртом фон Шлейхером. Целью их создания была борьба с «изменниками отечества» — социал-демократами, евреями и марксистами, а также возрождение «германского духа». Многие высокопоставленные политики в Германии с одобрением относились к формированию «Добровольческого корпуса». Члены корпуса сражались в 1919 г. с большевиками в Латвии и Литве. Подразделения корпуса позднее образовали ядро рейхсвера, из них создавались отряды штурмовиков СА.
5
Готхард Хейнрици (1886-1971) — военачальник, генерал-полковник (с 1 января 1943 г.). С июня 1941 г. воевал на советско-германском фронте, с конца января 1942-го по июнь 1944 г. был командующим 4-й армией, отличился в боях под Москвой.
6
Фильм 1942 г. немецкого режиссера Пауля Верхувена (1901-1975).
7
Немецкая киноактриса (1922-1987).
8
Воинское звание в частях СС, соответствовало званию ефрейтора.
9
С 1939 г. в гитлеровской армии по образцу кайзеровской вновь были введены значки о ранении: черный полагался за 1-2 ранения, серебряный за 3-4, золотой — за 5 и более.
10
Железный крест II класса.
11
Личинка хвостатого земноводного (внешне похожего на саламандру) — амбистомы.
12
«Ноябрьскими предателями» реакционно-националистические силы Германии окрестили деятелей демократического правительства после Ноябрьской революции 1918 г., деятельность правительства соответственно именовали «ударом ножом в спину».
13
Имеется в виду — парламентской системы, т. е. время Веймарской республики (1918-1933).
14
Вальтер Ратенау (1867-1922)—министр иностранных дел; Маттиас Эрцбергер (1875-1921) — министр финансов германского правительства после 1918 г. Оба погибли в результате покушений, осуществленных террористической организацией «Консул».
15
Сейчас — отдаленная северная окраина Гамбурга.
16
Введенная в 1930 г. в системе немецких педагогических учреждений добровольная трудовая повинность в 1935 г. была узаконена нацистами как обязательная, в течение полугода, для юношей и девушек в возрасте от 18 до 25 лет. По мере приближения войны и после ее начала трудовая повинность принимала все более суровые формы работы и военизированного воспитания в специальных молодежно-трудовых лагерях.
17
Лесной массив восточнее Гамбурга.
18
Согласно библейскому преданию (Исход 15:27, 16:1, Числа 33:9-10), один из спасительных оазисов во время сорокалетнего странствия иудеев по пустыне после исхода из земли Египетской.
