Эдуард Лимонов - Книга воды
Я еще не знал, что люди Шевцова угрохают через несколько дней Костенко. Я смотрел спокойно на лицо полковника. Я еще не знал, что таинственно погибнет в 1994 году, в то время как чистил пистолет, Сергей Кириченко, — здоровый офицер улыбается мне до сих дней с оставшейся у меня единственной фотографии (на ней Шевцов сжимает пучок лука). Я еще не знал, разумеется, что через 9 лет попаду в тюрьму. Счастливо кричали в камышовых зарослях птицы, пряталось в украинских тучах солнце, чтобы вновь выйти и озарить воды Приднестровской Молдавской сепаратистской Республики. И замаскировались в плавнях здоровенные бойцы, охраняя пирующее начальство.
Как говорят в таких ситуациях американцы, «мы имели хорошее время». Ездил где-то неподалеку с мирных переговоров и на мирные новоназначенный командующий 14-й армией генерал Лебедь. Плелись интриги. Из свеженезависимой Украины представители соседних армейских округов приезжали к Лебедю — предлагали поднять большую бучу. К независимостям еще никто не привык — им было восемь месяцев, ну, девять, от роду. Успешный пример Приднестровского бунта показал, что можно сделать. Еще никто не понял Лебедя. Шевцову еще предстояло пройти период очарования басистым генералом, период дружбы с ним, когда они вместе накачивались шампанским, и только после этого будет период злой вражды.
Так что мы обсуждали Лебедя, президента ПМР Смирнова, мирные переговоры, Молдавию, «румын», румынское телевидение, молдавское вино, судьбу знаменитых винных пещер в Крикове, качество оружия. Я спросил, помню, про генеральский револьвер, которым меня наградил командир батальона «Днестр». Еще обсуждали Ельцина, Гайдара, Москву…
Время от времени кто-нибудь спускался в резиновую шлюпку и греб куда-нибудь, дабы с потом вышла чача и можно было пить чачу и вино. Спустился и я и искупался в теплой, пахучей от камышей воде. Резиновая шлюпка была желтой. Несмотря на сердечность и внешнюю открытость пиршества на воде, многое скрывалось. Когда Влад хотел запечатлеть нас для вечности, из кадра убрали все оружие, а половина участников вообще вышла из кадра.
А как могло быть иначе? Все же они были из спецслужб, у них в крови было недоверие, с ними нельзя было быть друзьями. Когда нас везли ближе к ночи в Тирасполь, Шевцов уснул в машине, но вдруг, проснувшись, приказал остановиться, повернуть обратно и поехать по иному маршруту. В кромешной молдавской пахучей ночи слышны были одиночные выстрелы.
В октябре 1994-го убили Кириченко, замаскировав дело под чистку пистолета, позднее писали, что Сергей занимался продажей оружия. Примерно в то же время соперники стали теснить и арестовывать прибалтийских ментов, организовавших государство ПМР. Шевцов сам ожидал ареста. Но избежал опасности. Так что это еще не все — совершить успешную революцию и основать государство. Позднее еще нужно будет защищаться от бывших друзей. И защищаться до самой смерти.
Крошечный пруд в Санкт-Петербурге
О, как она была сурова! Мы сидели у зеленого замшелого пруда в Санкт-Петербурге на слабом майском солнце, и она просто третировала меня своим презрением. Кто эту маленькую, крошечную, можно сказать, особу научил так презирать? Никто, сама, инстинкт, возможно, тренировки, — отец некогда пил. Семнадцать лет, воинские брючки с накладными карманами, распущенные волосы, беретка, рюкзачок.
Мы приехали в Питер вчера утром. Нас встречали партийцы. Я обещал свозить ее, она закончила школу, в город на Неве. Она никогда там не была. Я допустил ошибку, потому что позволил увлечь себя в партийные дела. Надо было приехать делать партийные дела отдельно, раньше или позже, а я смешал личное с общественным. Депутат ЗС Леонов дал мне ключ от депутатского номера в гостинице «Октябрьская». Но к ключу от номера приложились сами собой человек пять или семь питерских активистов. Все это кончилось поздно ночью, и мой суровый ангел лежал одетый на второй постели в номере и смотрел телевизор. Я сел рядом с ней, когда все ушли.
— Ты пьян, — сурово сказал ангел.
— Настик, — сказал я, — я никогда не бываю пьян, я вынужден был провести этот вечер с питерскими «штурмовиками», как они сами себя называют. Большая часть уже даже не участвует в работе партии, но в свое время они много сделали для становления партии. Я не мог их оттолкнуть.
— Потому ты с ними напился, — сказал злой ангел и брыкнул ногами, недвусмысленно спихивая меня с ее постели. Все попытки примирения оказались напрасны. Я уснул один на моей постели. Засыпая, слышал, как она зло посапывает.
Утром я предложил ей сбежать, пойти побродить по городу одним. К 18 часам была намечена несанкционированная демонстрация у стены плача, у Гостиного двора, у самого выхода из метро. Я рассчитывал явиться прямиком на демонстрацию.
В мае в Европе всегда холодно. Не только в России. Я наблюдал ежегодный холод в Париже: дав распуститься каштанам, холод неизменно спускается на столицу Франции где-то в середине мая или в конце и стоит несколько недель. В Питере было холодно. Брезентовые брючки, английские сапоги, трогательная рубашечка, завязанная у горла, кофта, беретик, волосы. Когда ей было 16 лет, ей давали одиннадцать, впоследствии тринадцать. А она была punk с первого класса, ее втянул в движение старший брат, на четыре года старше ее. То есть при невинном личике дитяти она готова была на всякие гадости. И вот она порицает меня.
Весь день я выслуживался перед ней.
Встаньте здесь, девочка, — вот отличный монументик, это Геракл, здесь у прикрытых трилистником могучих яиц и рядом с бедрами воина будет отлично выглядеть ваша розовая физиономия блондиночки. Вот так, сейчас, отлично, — клац. Ах, вы хотели бы, девочка, быть запечатлены навеки на фоне этого храма убиенному царю, взорванному жестокими террористами? Пожалуйста! Я садился на корточки, я плюхался на колени на холодную землю, я сдерживал себя, боясь ее гнева, и не доставал фляжку, наполненную сладчайшей самогонкой. Потому что в Питере всегда холодно, а еще дул пронизывающий ветер, и пусть я не был вчера пьян, я редко бываю пьян, за год без малого нашего знакомства она впервые сказала мне такое, но я бы выпил, чтобы согреться.
Когда мы проходили за храмом убиенному царю, у входа в сад, у калитки стоял бледный высокий студент консерватории и играл на скрипке «Танго смерти». Я бросил ему внушительное количество рублей, замаливая мой грех перед суровой маленькой девчушкой, осуждающей меня за мое аморальное поведение. Меня, трудягу и вождя партии! Мы прошли в глубь сада и сели на скамейку у зеленого мелкого пруда, крошечного, как Настя. Посидели таким образом некоторое время молча. Затем я признался, что мне крайне холодно, меня просто знобит и хорошо бы сменить место, сесть у самого пруда, туда падает солнце. Тогда как на скамейку, где мы сидели, оно не достигает, мешают кроны деревьев.
— Пить надо меньше, — проворчала она, но встала.
Мы присели на корточки у берега пруда. Мимо берега медленно проплывали лепестки желтых цветов. Их было много. Кто их накрошил в воду, было непонятно. У берега такие цветы не росли. Лепестки даже не проплывали, ибо течения не было, они «флотировали», позволю себе образовать русицизм от французского слова «flatter». Настя взяла щепку и тихо стала подталкивать лепестки. Руки у представительницы punk-движения изящные, ухоженные, пальчики белые и тонкие, каждый ноготь выкрашен в два цвета: розовый и черный вдоль ногтя.
Я попросил у нее рюкзак чтобы сесть на него. Я вынул фляжку и отхлебнул из нее, предварительно полязгав зубами и громко сказав:
— Как же холодно, черт возьми!
— Притворщик! — парировала она, не поворачиваясь.
Я смотрел на нее, на брезентовый задик, каблуки в траве, светло-русые волосы, рассыпанные по плечам, прозрачное ушко под солнцем. В 1982 году в Париже я написал роман «Последние дни супермена», где герой, ему 45 лет, знакомится с 15-летней punk-девчонкой, и они привязываются друг к другу. В 1995 году, сидя совсем без денег, я продал роман издательству ЭКСМО за четыре тысячи долларов. Действие в книге происходит в Париже, герой погибает от пуль полиции. В 1998 году в моей жизни, мне было 55 лет, появилась 16-летняя Настя… Накликал, навызывал, исполнил нужные церемонии, вот и пришла.
Прозрачное ушко под солнцем… Моя литература — страшная. Я предсказал себе жизнь. Уже в «Дневнике неудачника» я мистически все знаю вперед, думал я, глядя на прозрачное маленькое ушко под солнцем. Тебя никто не сможет никогда у меня отнять, моя любимая.
— Хочешь, Настик, выпить? — спросил я.
— Тебе бы все пить, — вздохнула она. — Давай лучше поедим. Есть хочется.
Моя любимая уже не звучала так строго. Мы встали, отряхнулись и пошли. Для постороннего взгляда — папа с дочкой, когда папа уделяет девочке внимание. Но руки она мне еще не дала.
