Алессандро Барикко - Мистер Гвин
Ребекка встала, чтобы сварить кофе. Посмотрела на часы и увидела, что от вечера еще остается порядком времени. Вынула портреты Джаспера Гвина и разложила их на столе.
Хорошо, сказала она себе. Сделаем выводы. Клариссы Род не существует, ее книги пишет Джаспер Гвин. Аналогично — Акаш Нараян. В этом-то и закавыка, подумала она. Почему он вставил мой портрет в книгу Клариссы Род, я могу вообразить себе: потому что любил меня (при этой мысли она улыбнулась). Теперь попробуем выявить, какого черта он вставил другой портрет в «Трижды на заре». Именно этот портрет к тому же. Кто эта сволочь, которая удостоилась вместе со мной такого прекрасного подарка? — спросила она себя. Эта история начинала ее забавлять.
Проблема состояла в том, что в портретах, которые Джаспер Гвин ей доверил, не было ни малейшей зацепки: нельзя было с уверенностью соотнести какой бы то ни было из них с клиентом, за него заплатившим. Ни имени, ни даты, ничего. С другой стороны, простая, но неповторимая техника, в какой они были исполнены, не позволяла тотчас же узнать человека, вдохновившего писателя на их создание, если только ты не был с этим человеком близок, не познал его глубоко. Одним словом, задача казалась неразрешимой.
Ребекка стала действовать методом исключения. Она прочла когда-то страницу из портрета девчонки и с величайшим удовольствием могла сказать, что портрет, приведенный в «Трижды на заре», к ней не относится. Портрет Тома она, кажется, узнала; если и оставались сомнения, Мэллори их разрешил: значит, и его можно исключить (жаль, подумала она: это единственный вариант, который бы ее не огорчил). Значит, оставалось девять.
Ребекка взяла лист бумаги и выписала в столбик:
Мистер Троули.
Сорокалетняя дама, помешанная на Индии (ага, подумала).
Бывшая стюардесса.
Молодой человек, который писал картины.
Актер.
Двое молодоженов.
Врач.
Женщина с четырьмя стихотворениями Верлена.
Портной королевы.
Конец.
Она потянулась за портретами. Отложила папки со своим портретом, портретом Тома и портретом девчонки. Раскрыла остальные и разложила их на столе.
Посмотрим, получится ли что-нибудь понять.
Стала строить предположения, несколько раз передвигала открытые папки, пытаясь совместить их с персонажами из списка. Задача сама по себе была головоломная, поэтому Ребекка лишь какое-то время спустя обратила внимание на одну особенность, которую должна была бы заметить давно, — и оторопела. Персонажей было девять, а портретов — десять.
Она пересчитала трижды: сомнений не оставалось.
Джаспер Гвин прислал ей лишний портрет.
Невозможно, подумала Ребекка. Все портреты, до одного, согласовывались с ней, она отслеживала их от начала и до конца — немыслимо, чтобы за то время, пока они работали вместе, Джаспер Гвин исхитрился бы сделать портрет, о котором она ничего не знала.
Этого портрета не должно существовать.
Пересчитала снова.
Снова то же самое: десять.
Откуда вылез этот десятый? И кого, к чертовой матери, он изображал?
Она поняла внезапно — с такой молниеносной быстротой понимаешь иногда, по прошествии времени, вещи, которые всегда перед глазами, только сумей посмотреть.
Взяла портрет, оказавшийся в «Трижды на заре», и перечитала его.
Как же я раньше не догадалась, спросила себя.
Холл гостиницы. Черт побери!
Стала читать дальше, жадно, так, будто слова засасывали ее.
Дьявол! Это точно он, как вылитый, подумала.
Тогда она оторвала взгляд от напечатанных строчек и поняла, что все портреты, сделанные Джаспером Гвином, спрятаны, как он того и желал, но два из них — особым образом, странствуя по миру вместе с двумя книгами, тайком вшитые между страниц. Один, свой, она знала очень хорошо. Другой распознала только что, и это был портрет, который любой художник рано или поздно пробует сделать — портрет самого себя. Издалека, казалось ей, они переглядывались, на пядь приподнявшись над остальными. Сейчас — да, подумала, сейчас все так, как я всегда воображала.
Она встала, застыла в поисках жеста. Какого-нибудь простого. Принялась прибирать книги, которые валялись повсюду в доме. Всего лишь складывай их в небольшие стопки, по формату. Тем временем думала о запоздалой нежности Джаспера Гвина, так и сяк вертела ее в уме, с наслаждением разглядывала со всех сторон. Все это — в свете небывалого счастья, никогда доселе не испытанного; похоже, она годами носила это счастье в себе, а оно дожидалось терпеливо. Невозможно, казалось ей, что все это время она умудрялась делать что-то еще, кроме как пестовать его и таить. На что мы бываем способны, подумала. Расти, любить, рожать детей, стареть — и все это будучи в ином месте, в долгом времени не дошедшего ответа или неоконченного жеста. Сколько тропок мы проходим, и какими несходными шагами, за время странствия, которое мним единственным.
Когда Роберт вернулся домой, достаточно навеселе, она еще не спала, но сидела на диване. Папки по-прежнему громоздились на столе как попало.
— Все в порядке? — спросил он.
— Да.
— Точно?
— Думаю, да.
66
После она могла предпринять много шагов, один-то уж точно: выяснить, где прячется Джаспер Гвин. Не так уж и трудно было бы добраться до него через издателя Клариссы Род или «Трижды на заре». Неужели в обмен на молчание они бы не дали адрес или что-то еще? Тем не менее день за днем она жила своей нормальной жизнью, лишь позволяя себе время от времени ту или иную подпольную мысль. Порой пропадала, воображая, как приезжает в какое-то нелепое место, садится перед домом и ждет. Воображала, что больше никогда не вернется. Много раз писала и переписывала в уме короткое письмо: оно задумывалось написанным от руки, изящным почерком. Ей было бы приятно, если бы он знал, что она знает, ничего больше. И что упивается этим. Иногда вспоминала о Доке, как было бы славно все ему рассказать. Или как было бы славно рассказать все кому попало, тысячу раз.
Между тем жила обычной жизнью, день за днем. Когда почувствовала, что настало время, из всех шагов, какие она могла бы предпринять, избрала один, самый маленький, — последний.
67
Ребекка приехала в Кэмден-таун, и ей пришлось расспрашивать прохожих одного за другим, пока она не нашла лавку старичка, который делал лампочки. Он сидел в углу, сложив руки. Дела, по-видимому, шли неважно.
— Можно? — спросила она, входя.
Старичок изобразил один из своих особенных жестов.
— Меня зовут Ребекка. Несколько лет назад я работала с Джаспером Гвином. Вы его помните?
Старичок нажал на кнопку выключателя, и лавка озарилась мягким, усталым светом.
— Гвина?
— Да. Он приходил сюда за лампочками для своей мастерской. Брал каждый раз по восемнадцать штук, всегда одних и тех же.
— Еще бы мне не помнить его, я старый, но не дурак.
— Я ничего такого не хотела сказать.
Старичок поднялся и подошел к прилавку.
— Он давно не приходил, — сказал.
— Нет. Он больше не работает в городе. Закрыл мастерскую. Уехал.
— Куда?
Ребекка поколебалась.
— Не имею ни малейшего понятия, — сказала наконец.
Старичок рассмеялся — смех у него был чудесный, не такой старый, как он сам. Его, казалось, радовало, что Джасперу Гвину удалось замести следы.
— Извините, — сказал наконец.
— За что?
— Я питаю слабость к тем, кто исчезает.
— Не беспокойтесь, я тоже, — сказала Ребекка.
Потом вынула из сумки книгу.
— Я вам кое-что принесла. Думаю, вам это понравится.
— Мне?
— Да, вам.
Она положила на прилавок «Трижды на заре». Тот самый экземпляр, который читала сама, другого так и не удалось найти.
— Что это? — спросил старичок.
— Книга.
— Сам вижу. Но что за книга?
— Книга, которую написал Джаспер Гвин.
Старичок до нее даже не дотронулся.
— Я бросил читать шесть лет назад.
— В самом деле?
— Слишком много лампочек. Зрение ни к черту. Лучше поберечь его для работы.
— Мне очень жаль. Во всяком случае, вам необязательно читать целиком эту книгу, достаточно прочесть одну строку.
— Это что, шутка? — спросил старичок, уже закипая гневом.
— Нет-нет, ничего подобного, — сказала Ребекка.
Она открыла книгу на первой странице и показала старичку.
Старичок до книги не дотронулся. Окинул Ребекку подозрительным взглядом и склонился над страницей, очень низко, почти уткнувшись носом в бумагу.
Надо было всего лишь прочесть заглавие и посвящение. Старичок долго стоял, нагнувшись над книгой, потом поднял голову.
— Что это значит? — спросил.
— Ничего. Это посвящение. Джаспер Гвин посвятил вам книгу, только и всего. Вам и тем самым лампочкам, как я понимаю.
