Алессандро Барикко - Мистер Гвин
Люди останавливались, смотрели на нее.
— Моя дочь! — кричала Ребекка. — Моя дочь осталась там!
Не так-то просто оказалось получить ее назад.
59
Позже она не сочла нужным рассказывать Роберту всю историю, но, когда пришло время спать, сослалась на то, что ей совершенно необходимо кое-что дочитать по работе, и попросила его ложиться — она еще посидит, скоро придет.
— А если Эмма проснется? — спросил он.
— Как обычно. Придушишь ее подушкой.
— Ладно.
У этого мужчины был превосходный характер.
Растянувшись на диване, Ребекка взяла книгу Клариссы Род, вернулась к началу и дочитала до конца. Было два часа ночи, когда она перевернула последнюю страницу. Действие происходило в девятнадцатом веке, в одном датском городке, речь шла об отце и его пятерых детях. Ребекка нашла книгу прекрасной. Почти в самом начале действительно находился, будто вставленный в оправу, портрет, который Джаспер Гвин сделал с нее, но напрасно Ребекка искала в книге что-то еще, что могло бы навести на след. Не было там, как ей показалось, ни одной страницы, написанной специально для нее. Только это подобие картины, поставленной в угол, с неоспоримым мастерством.
Она давно покончила с Джаспером Гвином, и пытаться теперь понять, что может значить эта история, на мгновение показалось ей тяжким трудом, приниматься за который не было желания. Стояла глубокая ночь, наутро нужно отвезти Эмму к свекрови, а самой бежать на работу. Лучше оставить все как есть и пойти спать. Но пока она гасила свет и оглядывалась, выискивая, что еще привести в порядок, возникло вдруг странное ощущение, что она не присутствует здесь, а попросту доводит до совершенства детали чьей-то чужой жизни. Ощутив укол замешательства, поняла, что за один день некая дистанция, над созданием которой она работала годами, изящно схлопнулась — как палатка при порыве ветра. И вот из далеких краев до нее добралась тоска, которую она вроде бы одолела.
Тогда, вместо того чтобы идти спать, она сделала немыслимую вещь. Открыла шкаф и вынула из-под стопки зимних одеял папки с портретами. Сварила кофе, села за стол и стала наугад открывать папки. Читала то здесь, то там, без системы, будто бродила по картинной галерее. Не то чтобы пыталась понять или найти ответ. Просто наслаждалась цветами, особым светом, размеренным шагом, следами выверенного воображения. Делала это потому, что здесь было ее место, и ни в каком другом месте она не хотела пребывать этой ночью.
Оторвалась, когда уже просачивался первый свет зари. Глаза горели. Вдруг навалилась тяжелая, неодолимая усталость. Ребекка скользнула в постель, и Роберт спросил, спросонья, все ли в порядке.
— Все в порядке, спи.
Ребекка слегка прижалась к нему, повернулась на бок и уснула.
60
На следующий день проснулась, ничего не понимая. Позвонила в офис, сослалась на непредвиденные обстоятельства и сказала, что не может выйти на работу. Потом отвезла Эмму к свекрови, симпатичной даме, которая была еще толще Ребекки и испытывала к невестке бесконечную признательность за то, что она вырвала ее сына из когтей тощей вегетарианки. Ребекка ей обещала вернуться к вечеру и добавила, что, если будет задерживаться, сообщит. Поцеловала Эмму и поехала домой.
В тишине пустынных комнат снова взяла в руки книгу Клариссы Род. Заставила себя думать. Она терпеть не могла загадок, знала, что у нее не такой ум, чтобы шутя находить решение. Она даже не была уверена, что хочет раскалывать историю, которую считала умершей и погребенной. Зато, конечно, ей бы польстила уверенность в том, что книга и впрямь предназначалась в подарок ей — любовный штрих, которого ей так не хватило в том давнем прощании. Также ее привлекала, несомненно, возможность обнаружить самостоятельно, каких пределов могла в самом деле достигнуть бесконечная странность Джаспера Гвина.
Она долго сидела и размышляла.
Потом встала, взяла папки с портретами, вынула из стоики ту, в которой был ее портрет, а остальные сложила в сумку. Оделась, вызвала такси. Попросила отвезти ее в район Британского музея, поскольку решила: если и есть в мире человек, способный ей помочь, так это Док Мэллори.
61
Она познакомилась с Мэллори в офисе Тома, он был одним из тех неправдоподобных субъектов, какие там работали, хотя глагол работать не вполне передает смысл его деятельности. Ему было лет пятьдесят, он имел какое-то имя, но все его звали Док. Том взял его к себе в незапамятные времена и считал абсолютно незаменимым. В самом деле, Мэллори был человеком, прочитавшим все. Он обладал потрясающей памятью; казалось, провел пару жизней, листая книги и помещая их в свой поразительный умственный каталог. Когда что-то требовалось узнать, все шли к нему. Он, как правило, сидел за столом и читал. Всегда ходил в пиджаке и при галстуке, потому что уверял, будто нужно относиться с почтением к книгам, даже ужасным. К нему приходили, чтобы узнать точное написание русских имен или составить представление о японской литературе двадцатых годов. Вещи такого рода. Видеть его за работой было особенным удовольствием. Случилось как-то раз, что один из авторов Тома нарвался на обвинение в плагиате: будто бы он списал сцену мордобоя с американского боевика пятидесятых годов. Том вырвал из книги подозрительные страницы и принес их к Мэллори.
— Посмотрим, не удастся ли тебе припомнить десятка три книг, в которых встречается подобная сцена, — сказал ему.
Через пару часов Мэллори явился с подробным перечнем мордобоев и драк, написанных, казалось, одной и той же рукой.
— Колоссально! — воскликнул Том.
— Работа, — ответил Мэллори и вернулся к своему столу читать биографию Магеллана.
После смерти Тома он открыл на свои сбережения маленький книжный магазин позади Британского музея и держал там только те книги, которые ему нравились. Ребекка время от времени заходила туда, просто ради удовольствия повидать его и поболтать немного. Но в этот день, напротив, ей нужно было спросить что-то вполне определенное. Едва войдя в магазин, еще прежде, чем поздороваться, она перевернула висевшую на двери табличку, на которой значилось:
ДА, МЫ ОТКРЫТЫ!
С другой стороны было написано:
ВЕРНУСЬ НЕ СКОРО.
— Похоже, ты собираешься застрять здесь надолго, — сказал Мэллори из-за прилавка.
— Уж можешь поверить мне, — сказала Ребекка.
62
Ребекка бросила на пол большущую сумку и крепко обняла его. Не то чтобы сильно его любила, но что-то в этом духе. От него всегда пахло одинаково, пылью и анисовыми карамельками.
— Не похоже, чтобы ты пришла купить книгу, Ребекка.
— В самом деле. Я пришла, чтобы сделать этот день незабываемым.
— Ого.
— Док, ты помнишь Джаспера Гвина?
— Шутишь?
Он уже приготовился выдать полную библиографию.
— Оставь, я тебя о другом хотела спросить. Помнишь историю с портретами?
Мэллори рассмеялся.
— Кто ж ее не помнит, у Тома только о ней и говорили.
— Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Вообще-то это ты должна была бы все знать.
— Да, но тебе что-нибудь об этом известно?
— Очень мало. Говорили, будто он помешался на этой идее. Но ходили также слухи, будто он продает портреты по сто тысяч фунтов за штуку.
— Почти что так, — сказала Ребекка.
— Видишь — это ты все досконально знаешь.
— Нет, не все: не хватает одной детали, и только ты мне можешь помочь.
— Я?
Ребекка наклонилась к сумке, вынула папки и положила их на прилавок.
Док Мэллори работал над какими-то счетами, когда она вошла, поэтому был в рубашке. Теперь развернулся, пошел за пиджаком, надел его и снова встал за прилавок.
— Это они? — спросил.
— Да.
— Можно?
Он повернул папки к себе, но пока только положил на них раскрытые ладони, очень нежно.
— Том отдал бы руку на отсечение, чтобы прочесть их, — сказал он с оттенком грусти.
— А ты?
Мэллори поднял на нее взгляд.
— Сама знаешь: прочитать их — огромная честь для меня.
— Так читай, Док; мне нужно, чтобы ты их прочел.
Мэллори немного помолчал. Глаза у него блестели.
— Зачем? — спросил он наконец.
— Мне нужно знать, не переписал ли он это.
— Переписал?
— Позаимствовал из других книг, не знаю, что-то в этом роде.
— Но подумай сама — в этом нет смысла.
— Во многом нет смысла, когда имеешь дело с Джаспером Гвином.
Мэллори улыбнулся. Он знал, что это правда.
— Ты читала их? — спросил.
— Более-менее.
— И пришла к какому-то выводу?
— Нет. Но я не читала все книги на свете.
