Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Ланарк буркнул раздраженно:
— Это мне известно. Я хочу знать, что было до того, как я явился в Унтанк.
Вы явились в Унтанк по воде, а она вне юрисдикции совета. Желаете проконсультироваться с оракулом?
Конечно, если от этого будет польза.
Холодный белый пластик малюсенького приемопередатчика раскалился докрасна. Ланарк уронил его на покрывало; Рима вскрикнула, Ланарк рукавом смахнул аппарат на пол, где он с громким хлопком взорвался.
Вокруг кровати клубился едкий голубой дым, щипавший глаза. Рима, не вставая, смотрела на Ланарка. Он вынул изо рта обожженные пальцы и спросил, в порядке ли она. Его оглушило взрывом, поэтому ответ донесся как бы издалека. К нему примешивался отдаленный голос, повторявший: Помогите, помогите, кто-нибудь меня слышит?
Рима спросила, кто там, и тут голос заговорил прямо в ухо Ланарку. Не мужской и не женский, взволнованный, он держал странную невыразительную ноту, словно произносимые слова при печати не следовало выделять как прямую речь.
Голос сказал Я рад, что вы позвонили.
Ланарк энергично потряс головой и твердым тоном попросил:
— Пожалуйста, не могли бы вы рассказать мне о моем прошлом? Начиная с детства.
Голос сказал Мне очень нравится подобная работа, но вам придется дать мне зацепку. Сохранился ли у вас какой-нибудь предмет из прошлого?
— Нет, ничего.
Одежда, например?
— Моя одежда растворилась на пути сюда. Может, в карманах было что-нибудь нерастворимое?
— Разве что… одну минуту.
Ланарку вспомнилось, как Манро доставал пистолет из выдвижного ящика в шкафчике его умершего соседа. Он открыл свой собственный ящик и заглянул туда. По большей части он был заполнен едой, но в уголке нашлись крохотная волнистая раковина и кварцевый голыш с серыми и кремовыми прожилками.
— Я нашел морскую ракушку и камешек.
Возьмите по предмету в каждую руку. Да, я вижу теперь, откуда вы пришли. Вас звали Toy. С какого возраста начинать рассказ: с пяти лет, пятнадцати или десяти?
— С пяти, пожалуйста.
Ланарк лег поудобней, и оракул, голосом не по летам развитого ребенка, начал Дункан Toy провел синюю линию в верхней части листа и коричневую внизу. Нарисовал великана, который бежал по коричневой линии с плененной принцессой, но принцесса никак не выходила красивой, и потому в руках у великана он изобразил мешок. Принцесса была внутри. Отец…
— Простите, — перебил оракула Ланарк. — Вы рванули с места в карьер. Не могли бы вы для начала описать географическое и социальное окружение?
После недолгого молчания голос заговорил сухим тоном ученого. Река Клайд впадает в Ирландское море. Вблизи ее устья расположено множество островов и полуостров, принадлежащие Британии. Невдалеке от места впадения на Клайде расположен Глазго — промышленный город, где живет в наши дни множество людей, но где никто не представляет себе жизни. Помимо собора, университетской караульни и примитивной средневековой башни с часами, почти все постройки возведены в этом и прошлом веке…
— Простите, что опять перебиваю, но откуда вам это известно? И вообще, кто вы?
Голос, помогающий вам увидеть себя.
— Но я слышал слишком много таких голосов. Это не были голоса лжецов, даже Сладден и Озенфант во многих случаях говорили правду, но только ту правду, которая не противоречила их замыслам. А какие замыслы у вас? Какие сведения вы намерены опустить?
Голос сказал мрачно У меня вообще нет замыслов. Опустить я постараюсь только повторы, но навряд ли получится. С тех пор как я превратился в ничто, я просто помешался на подробностях.
— Не понимаю.
Тогда, прежде чем взяться за вашу историю, я расскажу свою. Она не так занимательна, но в ней отсутствуют подробности! поэтому она короче, а поскольку я некогда жил в вашей стране, вы получите некоторое представление об ее экономике.
Оракул заговорил мужским голосом, пожилым и напыщенным. Ланарк уселся поудобнее. Рима, зевнув, прижалась к его спине. Через пять минут Ланарк заметил, что она спит.
ПРОЛОГ
Текст на верхних колонтитулах ПРОЛОГА
О тяге к унылости толкует унылый
Но слабостью станет мнимая сила
Когда все куда-то изволили деться
Совершенно не на что опереться
К истокам чувственного рождения
Ищет он теперь возвращения
Придают ему цену бесчинства тела
Придают ему цену совершенства тела
Но этого мало это не дело
Не по себе ему большего надо
Себя почувствовать так как надо
Ланарк пособит ему выйти из ада?
Пособит он Ланарку выйти из ада?
Сызмальства мне хотелось иметь дело только с чем-то неоспоримым, и, подобно всем мыслителям, вскоре я перестал доверять тому, что можно было только видеть или осязать. Большинство полагает, будто полы, потолки, тела ближних, солнце и тому подобное — самое несомненное из существующего, однако я, по поступлении в школу, осознал, насколько окружающий мир недостоверен по сравнению с числами. Возьмите простейший вид цифр — какой-нибудь телефонный номер: к примеру, 339-6286. Он существует вне нас, поскольку содержится в телефонном справочнике, но в наших головах сохраняется в точности таким, каков есть, так как сама цифра и наше представление о ней полностью идентичны. Наш ближайший друг, по сравнению с его телефонным номером, изменчив и ненадежен. Он тоже, безусловно, существует вне нас, и благодаря тому, что мы о нем помним, он также в некотором роде существует и в наших головах, хотя опыт показывает, что наше представление о человеке совпадает с ним самим лишь отчасти. Неважно, насколько хорошо мы его знаем, как часто с ним встречаемся, насколько устойчивы его привычки: он постоянно будет попирать созданный нами образ новым костюмом, переменой в мыслях, старением, болезнью и даже кончиной. Более того: мое представление о человеке никогда не совпадет с представлениями о нем других людей. Многие разборы возникают из столкновения противоречивых суждений о чужом характере, однако никто не затеет спор относительно его телефонного номера, и если бы мы довольствовались численным описанием друг друга, указывая рост, вес, дату рождения, размер семьи, домашний и служебный адрес, а также — наиболее содержательный показатель — величину годового дохода, то за пределами разноречивых мнений было бы достигнуто полнейшее согласие о реальных сущностях.
Школьные учителя прочили меня, выпускника, в физики, но я эту идею отверг. Наука действительно держит физический мир под контролем посредством математического его описания, однако выше я уже упоминал о моем недоверии к физическим предметам. Они слишком далеко отстоят от умственной сферы. Я предпочел отдаться цифрам, которые в наиболее чистом виде представляют собой умственный продукт и потому оказывают на нее самое сильное влияние, а именно — деньгам. Я сделался бухгалтером, а позднее биржевым маклером. Меня озадачивает, почему люди, обладающие или ворочающие большими суммами, обычно именуются материалистами: ведь финансы — это сугубо интеллектуальная, предельно духовная деятельность, поскольку они гораздо более связаны со значимостью материальных объектов, нежели с ними самими. Разумеется, финансовая сторона не обходится без реальных предметов как таковых, ибо деньги являются выражением их ценности и не могут существовать без них (так и сознание неотделимо от телесной оболочки), и все же действительность по отношению к деньгам вторична. Если вы в этом сомневаетесь, задумайтесь, чем вы предпочли бы владеть: пятьюдесятью тысячами фунтов или же земельным участком стоимостью в пятьдесят тысяч фунтов. Земельный участок охотнее приобретут только финансисты, которым известно, каким образом приумножить его стоимость — сдачей в аренду или перепродажей, и посему любой выбор доказывает предпочтительности обладания именно деньгами. Вы, вероятно, возразите, что при некоторых обстоятельствах миллионер отдаст все свое состояние за чашку воды, но подобные ситуации возникают куда чаще в дискуссиях, нежели в обыденной жизни, и лучшим индикатором подлинного отношения людей к деньгам служит инстинктивное почтение, какое испытывают к богачам все, кроме невежественных дикарей. Многие с этим не согласны, однако подведите этих несогласных к действительно состоятельному человеку — и вы убедитесь в их неспособности обращаться с ним без должной предупредительности.
Когда и я стал по-настоящему состоятельным человеком, мне было тридцать пять, хотя уже довольно долго я жил в квартире с гостиничным обслуживанием, водил «хамбер», на уикэндах играл в гольф, а по вечерам — в бридж. Чуждые финансовым отчетам считали мою жизнь монотонной: им неведом был крутой целеустремленный подъем с одного уровня преуспевания на другой, более высокий; они не понимали острого волнения при мысли о том, каких потерь чудом удалось избежать; не разделяли ликования от внезапно хлынувшей на тебя прибыли. Риск лежал всецело в эмоциональной области: материальная обеспеченность была мне гарантирована. Я опасался алчности трудящихся классов и некомпетентности правительств, но только потому, что они угрожали кое-каким цифрам в моих счетах: бояться холода или голода мне было незачем. Мои знакомые жили, подобно мне, в мире цифр, а не в путанице зримых и осязаемых вещей, привычно называемой реальной действительностью, однако у них были жены, и это означало, что по мере роста богатства им приходилось переселяться в более просторные дома, покупать новые автомобили и обзаводиться кабинетами со старинными гравюрами для вечеринок с коктейлями. Все эти темы, естественно, возникали у них в разговорах, но я слышал также, как они упивались и прочими пустяками с тем большим восторгом, чем бесполезнее были эти пустяки. «Смотрите-ка, нарциссы снова с нами!» — восклицали они, или: «Вот те на! Харрисон сбрил усы». Я видел просто лист, для них он был «чудесным зеленым листком». В новой гидроэлектростанции они усматривали «технологический прогресс» или «промышленность, губительную для сельской местности». Однажды на вечеринке парочка учинила потасовку. Я что-то объяснял заказчику, из-за шума пришлось повысить голос, а прочие гости принялись перешептываться, плюясь словечками вроде «позор», «дикость», «стыдобище», «ужас», «мерзость». Мне стало ясно, что большинство людей распирает от эмоций и они избавляются от них, вкладывая их в объекты, которые не могут использовать. Я избытком эмоций не страдал, работа поглощала меня целиком, но теперь понимаю, что эти случайные вложения приносили выгоду. Подобно тщеславным женщинам, объекты позировали перед своими поклонниками во всем блеске, переливаясь красками, которые мне так и не позволено было увидеть. Они демонстрировали мне себя ровно настолько, чтобы дать знать о своем существовании. А однажды перестали делать и это.
